Роль гиперболы в сборнике "Миргород" Н.В.Гоголя

     Уже раннее творчество Гоголя вызывало резкие нападки реакционной критики, которая объявила писателя лишь комиком, создателем карикатур и грязных картин. Только Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» проницательно наметил отличительные черты писателя, проявившиеся в «Вечерах…» и «Миргороде»: «совершенная истина жизни», народность, являющаяся «не достоинством, а условием истинно художественного произведения», типичность и юмор. На основании первых сборников Гоголя критик пришел к решительному выводу: он называет молодого писателя главой новой литературной школы. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Использование гиперболы в повестях сборника «Миргород» Н.В.Гоголя 
 

     В.Я.Брюсов в докладе «Испепеленный», прочитанный им на торжественном заседании Общества любителей российской словесности 27 апреля 1909 г., довольно подробно остановился на основных чертах творчества Н.В.Гоголя, языковых средствах, им используемых. Автор отметил, что не только в изображении пошлого и нелепого в жизни Гоголь переходит все пределы. Это еще можно было бы объяснить сознательным приемом сатирика, стремящегося выставить осмеиваемое им в особенно смешном, в намеренно преувеличенном виде. В совершенно такие же преувеличения впадает Гоголь и тогда, когда хочет рисовать ужасное и прекрасное. Он совершенно не умеет достигать впечатления соразмерностью частей: вся сила его творчества в одном-единственном приеме: в крайнем сгущении красок. Он изображает не то, что прекрасно по отношению к другому, но непременно абсолютную красоту; не то, что страшно при данных условиях, но то, что должно быть абсолютно страшно.

     Вот бьются казаки под стенами Дубно:

"Демид  Попович трех заколол простых,  и двух лучших шляхтичей сбил  с коней. И выгнал коней далеко  в поле, крича стоящим казакам  перенять их. Потом вновь пробился в кучу, одного убил, другому накинул аркан на шею, привязал к седлу и поволок его по всему полю... Как стройный тополь, носился он (лях) на буланом коне своем. Двух запорожцев разрубил надвое; многим отнес головы и руки и повалил казака Кобиту, вогнавши ему пулю в висок... Кукубенко, припустив коня, налетел прямо ему в тыл и сильно вскрикнул, так что вздрогнули все близ стоявшие от нечеловеческого крика. Хотел было поворотить вдруг своего коня лях и стать ему в лицо, но не послушался конь. И достал его ружейною пулей Кукубенко. Вошла в спинные лопатки ему горячая пуля... Польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие доспехи... И не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий. Не к добру повела корысть казака: отскочила могучая голова и упал обезглавленный труп, далеко вокруг оросивши землю. Понеслась к вышинам суровая казацкая душа, хмурясь и негодуя".

В какую  эпоху совершаются эти героические  деяния? - В Малороссии XVI века или в мифические времена похода под Трою? Кто это рубит врагов надвое, один одолевает пятерых, в ужас приводит всех нечеловеческим криком? - запорожцы или герои Гомера, богоподобный Диомед, сын богини Ахилл, пастырь народов Агамемнон?

Но что  такое вся эпопея о Тарасе Бульбе, как не ряд гиперболических образов, где и картины Украйны, и удаль казаков, и первобытность их жизни - все изображено в преувеличенном, крайне изукрашенном виде? Идет бой и "летят головы", "снопами валятся ляхи", сияет "сабельный блеск". Андрий целует "благовонные уста", "полный не на земле вкушаемых чувств". Полячка чувствует, что речами своими Андрий "разодрал на части ее сердце". "Ни крика, ни стона" не слышно из уст Остапа при страшной казни, "даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы". Бестрепетно стоит на костре Тарас, - и поэт восклицает: "Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!" - И т. под., и т. под.! История Украйны только подала повод Гоголю рисовать картины какой-то героической эпохи, мечтавшейся ему.

     Впрочем, и другие герои Гоголя все чувствуют, все переживают гиперболически.

Если  бы мы пожелали определить основную черту  души Гоголя, ту faculte maitresse1, которая господствует и в его творчестве, и в его жизни, - мы должны были бы назвать стремление к преувеличению, к гиперболе.

     К каким бы страницам Гоголя ни обратились мы - везде видим мы крайнюю напряженность  тона, преувеличения в образах, неправдоподобие  изображаемых событий, исступленную неумеренность требований. Для Гоголя нет ничего среднего, обыкновенного, - он знает только безмерное и бесконечное. Если он рисует картину природы, то не может не утверждать, что перед нами что-то исключительное, божественное; если красавицу, - то непременно небывалую; если мужество, - то неслыханное, превосходящее все примеры; если чудовище, - то самое чудовищное изо всех, рождавшихся в воображении человека; если ничтожество и пошлость,- то крайние, предельные, не имеющие себе подобных. Серенькая русская жизнь 30-х годов обратилась под пером Гоголя в такой апофеоз пошлости, равного которому не может представить миру ни одна эпоха всемирной истории.

     Создания  Гоголя - смелые и страшные карикатуры, которые, только подчиняясь гипнозу  великого художника, мы в течение десятилетий принимали за отражение в зеркале русской действительности.

     Сама  природа у Гоголя дивно преображается, и его родная Украйна становится какой-то неведомой, роскошной страной, где все превосходит обычные  размеры.

Но всего  ярче, быть может, сказалась наклонность Гоголя к гиперболе в попытках рисовать женскую красоту. Полячка в "Тарасе Бульбе" обладала "ослепительной красотой"; позднее лишения осады не могли "помрачить чудесной красы ее", но лишь придали ей что-то "неотразимо-победоносное". У дочери сотника в "Вии" чело было "как снег, как серебро", "брови - ночь среди солнечного дня", "уста - рубины".

     "Гоголь  все явления и предметы рассматривал  не в их действительности, но  в их пределе" - так формулирует  то, что мы здесь утверждаем, В.Розанов9. Конечно, Россия времен Гоголя не была населена теми маниаками, теми чудовищами и теми ангелами красоты, которые выступают перед нами из его повестей. Тогда жили такие же люди, как теперь, в которых смешное соединялось с благородным, красота с безобразием, героизм с ничтожеством. Их умел видеть Пушкин, изобразивший их в "Евгении Онегине", в "Повестях Белкина", в "Медном Всаднике", но Гоголь их не видел. Он сотворил свой особенный мир и своих особенных людей, развивая до последнего предела то, что в действительности находил лишь в намеке. И такова была сила его дарования, сила его творчества, что он не только дал жизнь этим вымыслам, но сделал их как бы реальнее самой реальности, заставил ближайшие поколения забыть действительность, но помнить им созданную мечту. В течение многих лет на николаевскую Россию и на Украйну мы все смотрели сквозь гоголевское стекло.

     Сборник повестей «Миргород» поразителен по своей живописи, по творческой выдумке, по богатству оборотов, характеристик.

     В «Миргороде» прежде всего бросается  в глаза большая, чем в «Вечерах»  зрелость. Меньше, однако, стало непосредственности и непринужденной веселости. Меньше танцуют гопаков и казачков; упоение  природой потеряло свою свежесть; веселые  парубки и обольстительные дивчата уступили другим персонажам, Иванам Ивановичам и Иванам Никифоровичам, старосветским помещикам; глубже сделался подход к изображаемым людям, больше размышлений о них, об их жизни; и смех уже стал терпким как полынь и стали чаще вырываться тоскливые признания. Поубавилась и фантастика. Она сохранилась только в повести «Вий» и сделалась более мрачной.

      Гипербола в повести  «Вий» 
 

     «Вий» вообще очень странная повесть, может  быть, самая странная из всего написанного  Гоголем. В пояснение повести  автор счел необходимым отметить, что «Вий» есть народное предание

       И что он не хотел «ни  в чем изменить его»: «рассказываю  почти в такой же простоте, как слышал». «Просто» Гоголь  преданий не передавал, а всегда  влагал в них свой смысл,  свое мироощущение и миропонимание ; он по преимуществу был писатель-творец, а не бытописатель, не собиратель преданий и сказок, и в «Вие» надо искать не предание, а прежде всего творческое художественное произведение. Но оставим в стороне размышления критиков и обратимся непосредственно к теме нашего разговора.

     Исходя  из определения гиперболы, данного  в Энциклопедическом словаре  юного литературоведа, попробуем  определить роль ее использования в  повести «Вий».

     Хома  Брут – бурсак – философ, ничем  не выделяющийся из среды своих товарищей, ни из среды киевских и окрестных обитателей, поступающий в духе его сословия, у которого, по народному выражению, «глаза завидущие, руки загребущие». В связи с этим образом появляется в повести образ панночки-ведьмы; в описании которого Гоголь использует гиперболу как средство создания характера, рассчитанное на сильное эмоциональное воздействие:

     - «Старуха мелким, дробным шагом  побежала так быстро, что всадник  едва мог переводить дух свой. Земля чуть мелькала под ним».

     - «Перед ним лежала красавица,  с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрела, ресницами:

     - «Трепет пробежал по его жилам: пред ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда ещё черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармонической красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови- ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста- рубины, готовые усмехнуться».

     - «Он подошел ко гробу, с робостью  посмотрел в лицо умершей и  не мог не зажмурить, несколько  вздрогнувши, своих глаз.

     Такая страшная, сверкающая красота!...».

     В самом деле редкая красота усопшей  казалась страшною.

     С целью передачи творческого замысла, идеи, что человек есть существователь, обитатель, покрытый корою земности и ничтожного самодовольства, Н. В. Гоголь использует сюжетную гиперболу, задача которой укрупнение и заострение реального явления, действительного противоречия.

     Вполне  заурядный бурсак испытывает необычайные  состояния и переживает ряд фантастических происшествий, на него сваливаются  странные и страшные обольщения. Не мертвая красавица- ведьма подстать Хоме Бруту, а розовощекая матушка  в пышных телесах, да дюжина детей, да побольше пирогов да коржиков.

     В «Вие» заумь, мёртвое, нежить победили явь, сделались частью её. Писатель- христианин не пощадил и «святого места», церковь. Нежить застряла в  её окнах. Мерзостные хари ворвались  в жизнь и целиком воплотились. Они заслонили собой  простую, грубоватую, но милую чувственность, наивный и простодушный мир, пахнувший душистой черемухой, потопленный «багрянцем вишен и яхонтовым морем слив», славный мир парубков, дивчин, гопаков, звонких песен, свадеб, ярмарок, весёлых перебранок и проделок.

     По  мнению писателя, родная земля переполнена  несметной силой образин и  некуда скрыться от них поэту- философу.

     Автобиографичная  сущность повести заключается, на наш  взгляд, в том, что «непринужденная весёлость», здоровая чувственность, молодая свежесть были побеждены миром Иван Ивановичей, старосветских помещиков и иными свиными харями.

     И кажется, что старуха- ведьма- это  старая Россия; оседлав бедного философа, она превратила живую явь в  страшные и томительные видения, привила ему больные и мертвые обольщения.

     Таким образом, для Н. В. Гоголя народное предание, положенное в основу повести «Вий», не просто занимательная история, а  нравственно- философская проблема, нравственно- философская гипербола: художника- писателя окружили чудища. Не сразу, однако, отдаёт свой талант он изображению пакостных морд и страшилищ. Он попытается от них отвести глаза, он оглянется назад, в прошлое своей далёкой родины, своей прекрасной Украины.

      Гипербола как основной прием повести  «Тарас Бульба» 
 

     Повесть Николая Васильевича Гоголя «Тарас Бульба» посвящена героической борьбе украинского народа против чужеземцев. Образ Тараса Бульбы эпичен и масштабен, главным источником при создании этого образа был фольклор. Это украинские народные песни, былины, сказки о богатырях. Его судьба показана на фоне борьбы против турецкого и татарского владычества. Это положительный герой, он является неотъемлемой частью казачьего братства. Он сражается и умирает во имя интересов Русской земли и православной веры.