Поэтика сонета А. Грифиуса «Einsamkeit»

Белорусский государственный университет

Гуманитарный  факультет

Кафедра культурологии

 

Поэтика сонета А. Грифиуса «Einsamkeit»

 

Реферат  студентки  3  курса

Отделения  культурологии

Специальность  –  культурологии

(специализация   германистика  и  немецкий  язык)

         Дударевой К. С.

Научный руководитель – 

кандидат филологических наук,

доцент Синило Г.В.

 

 

 

 

Минск 2012

 

Оглавление

 

Введение

С конца XVI до начала XVIII века Западная Европа переживает один из интенсивных и одновременно драматических  периодов своей истории. Непрекращающиеся войны, эпидемии чумы, религиозные конфликты вызывают в человеке чувство растерянности, рождают сомнения, суеверия и страхи.

Реформация церкви делит  христианскую Европу на два лагеря — католиков и протестантов. Все  более обостряющаяся вражда между  ними переходит в Тридцатилетнюю войну. К середине XVII века она уносит жизни половины населения Германии.

XVII век  - это век-парадокс. Людям «затыкали рты», не давали свободно выражать свои мысли. В Тридцатилетнюю войну было втянуто неимоверное количество людей. Кровопролитье, голод, разруха… Но вместе с тем семнадцатый век оказался столетием необычайного взлёта человеческого духа, веком духовных открытием, веком ярчайшей поэзии, веком научных и философских открытий.

«Человеческий дух метался от надежды к отчаянию, от глубокой подавленности и пессимизма  к безудержному жизнелюбию, от мрачного религиозного мистицизма к обожествлению самого человека – центра мироздания, венца всего сущего» [6 с. 5].

И почему же постоянно  возникает такой интерес к XVII веку, особенно к поэзии? Л. Гинзбург в своем романе-эссе «Разбилось лишь сердце мое» говорит, достаточно важные слова. «Я думал о тайне барокко. Почему поэзия Тридцатилетней войны ближе нам, чем многое другое, почему иные наиновейшие поэтические эксперименты кажутся обветшалыми, а XVII век поражает новизной поэтических достижений? Почему далекий Грифиус мне роднее рассудочных, анемичных поэтов наших дней? Дело в ощущении края пропасти» [2].

А трагизм немецкой жизни, порожденный войной и феодальной реакцией, все углублялся. И, как это не странно, всё ярче и ярче стали звучать мотивы барокко о бренности, хрупкости и ничтожности человеческой жизни. О безмерном горе и одиночестве человека в этом мире. Как отмечает Пуришев «Характерно, что классицизм с его уравновешенностью и твердой верой в незыблемость земных гражданских ценностей, столь пышно расцветший в соседней Франции, не смог пустить в Германии того времени глубоких корней. Он был смят и раздавлен налетевшей военной бурей, нанесшей стране такой моральный и материальный ущерб, от которого она долго не могла оправиться» [9 с. 243].

Основой художественного  мироощущения в новую эпоху становится стремление запечатлеть и осмыслить зыбкое и неукротимое движение времени, воплотить, и одновременно эстетически преобразить хаотически-диссонансную действительность и, переживая и воплощая в образах драматизм бытия, обнаружить красоту в прихотливой изменчивости и беспорядке. ХVII век можно определить как век противоречия и вместе с тем антиномичного единства онтологических и эстетических устремлений. [7 с. 13].

Также XVII век  характеризуется повышенным вниманием  к Библии, библейским текстам. Особенно популярной стала Книга Экклесиаста, или Проповедующего в собрании, с  её мотивами бренности бытия, тщетности  и бессмыслия жизни. По сути, Экклесиаст является философской базой барокко, и идеи еще античного стоицизма преломляются через призму библейского мировоззрения. Экклесиаст становится самым органичным и подходящим текстом для этой страшной, но одновременно и великой эпохи. Как отмечает в своих исследованиях Г. В.Синило, «несомненно, ведущим мировоззренческим принципом барокко и одновременно его генеральной темой является vanitas mundi («бренность мира») — видение мира в бесконечной изменчивости, текучести, постоянном непостоянстве. Само же понятие vanitas есть прямой продукт рецепции текста Экклесиаста и попытки передать средствами латыни непереводимое хавель. Показательно, как часто в поэтических текстах эпохи барокко (например, в названиях од и сонетов А. Грифиуса) звучит экклесиастовское «Vanitas mundi», «Vanitas! Vanitatum vanitas!», «Vanitas, vanitatum et omnia vanitas» [16].

Также в самом времени звучат и такие вечные мотивы как Carpe diem, Memento mori. В этой переломной исторической ситуации писали такие поэты как Опиц, Пауль Флеминг, Кристиан Хоффманн фон Гоффманнсвальдау, Андреас Грифиус. Последний же был самым значительным немецким поэтом и драматургом. В его творчестве с большей силой звучали и отражались все проблемы времени, а так же вечные вопросы бытия. Многие исследователи отмечают, что поэзия немецкого барокко достигла своей подлинной силы именно в творчестве Андреаса Грифиуса (1616—1664), который родился накануне разрушительной Тридцатилетней войны в Силезии (Глогау) в семье пастора. Грифиус уже с детских лет вкусил горечь трех трагических десятилетий. Последовав за Опицем, он начал с латинских стихов, также писал оды и эпиграммы. Но было одно большое отличие. Пуришев замечает, что «если Опиц устремлялся в мир пасторали и идиллии, чтобы там обрести духовное равновесие, то Грифиус уже не тешит себя радужными иллюзиями. Земной мир представляется ему юдолью слез и страданий, зловещим хаосом, всегда готовым поглотить беззащитного человека. Правда, оставалась религия с ее заоблачными миражами, к которой в те мрачные годы многие обращались за утешением» [9. c. 243].

 «Тридцать лет – по библейским меркам, время, за которое сменяется поколение. Выросло целое поколение, которое совершенно не знало мира, а видело только ужас и смерть, наблюдало абсолютную обесцененость человеческой жизни. Нужны были невероятные силы, чтобы сохранить в себе душу, духовность, нравственное сознание. И сам Грифиус родился за два года до начала войны; война преследовала его, отнимала близких…» [13. c. 112]. Но и такое несчастливое время не помешало творить свои произведения выдающемуся поэту Андреасу Грифиусу.

Война отняла у  него всё, чем он дорожил: дом, семью, друзей. Самое трагичное, что он это  видел своими глазами. Видел, как  рушится родная Силезия, как города превращаются в пепел и руины. Ему чудом удалось избежать чумы. Но эта болезнь унесла жизни очень многих людей, и это ему тоже пришлось увидеть и почувствовать. Опустошенность, одиночество...

Андреас Грифиус был невероятно образованным человеком. Проучившись три года в Лейденском университете, на четвертый год он сам начал читать там лекции. С годами он стал одним из самых образованных людей Германии. Он разбирался во многих отраслях науки и знал одиннадцать языков. После университета он отправился в Париж, где получил доступ к богатейшей библиотеке кардинала Ришелье. Во Франции он пробыл полтора года, затем отправился в Италию, а после вернулся в Германию и тут написал свою первую драму Лев Армянин (Leo Armenius). А в 1648 году, по окончании Тридцатилетней войны, вернулся на родину в Силезию.  Известность в Германии он, в первую очередь, приобрел своими драмами.

«Незадолго  до смерти Грифиус был принят в  «Плодоносящее общество», где получил  прозвище «Бессмертный»» [11. с. 124].  И это ещё раз доказывает читателям, что этот автор в любую эпоху окажется актуальным, показывающим самые важные и острые проблемы.

А интерес и слава к  Грифиусу как к лирику пришли в начале ХХ века, хотя сонеты он стал писать еще в юности, в 1637 вышла небольшая книжка, в которую были включены 31 сонет и стихи по-немецки и на латыни

В данной работе мы анализируем сонет Грифиуса Einsamkeit.

Цель работы – предоставить целостный анализ сонета А. Грифиуса «Einsamkeit», разобранный во всех структурных уровнях текста.

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи:

• Выяснить, в каком историческом и личностном контексте было создано произведение.
• Предоставить свой подстрочный перевод
• Проанализировать уровни текста (фонетический, ритмический, лексический, синтетический, философский).

В Заключении мы подведем итоги проделанной  работы. 
Глава 1 Анализ сонета

 

Сонет – твердая поэтическая  форма: стихотворение из 14 строк, образующих два четверостишия-катрена (на две рифмы) и два трехстишия-терцета (на две или три рифмы). Чаше всего это abba abba ccd eed (или ccd ede) – «французская» последовательность, или abab abab cdc dcd (или cde cde) – «итальянская» последовательность. Композиция сонета предполагает сюжетно-эмоциональный перелом, который в «континентальном» сонете приходится, как правило, на переход от катренов к терцетам. Но возможно также, что перелом оттягивается поэтом и подает иной раз даже на 14 стих.

Теперь мы представим сонет Андреаса Грифиуса «Einsamkeit» (Одиночество):

 

IN diser Einsamkeit / der mehr denn öden Wüsten

Gestreckt auff wildes Kraut / an die bemoßte See:

Beschau ich jenes Thal und diser Felsen Höh'

Auff welchem Eulen nur und stille Vögel nisten.

 

Hir / fern von dem Pallast; weit von des Pövels Lüsten

Betracht ich: wie der Mensch in Eitelkeit vergeh'

Wie auff nicht festem Grund' all unser Hoffen steh'

Wie die vor Abend schmähn die vor dein Tag uns grüßten'.

 

Die Höl' / der rauhe Wald der Todtenkopff / der Stein

Den auch die Zeit aufffrist / die abgezehrten Bein

Entwerffen in dem Mutt unzehliche Gedancken.

 

Der Mauren alter Grauß / diß ungebau'te Land

Ist schön und fruchtbar nur / der eigentlich erkant

Daß alles / ohn ein Geist / den Gott selbst hält / muß wancken [1].

 

Далее приведем собственный подстрочный перевод: («В этом одиночестве [уединении], которое больше, чем пустынные пустыни // Вытянут на дикую траву [трясину], в болото [замшелое море]: // Смотрю [осматриваю, рассматриваю] я ту сторону [часть] и этой скалы высоту. // На которой только совы и тихие птицы гнездятся. // Отсюда далеко до [от] дворцов ; но близко к [от] пошлой радости // наблюдаю [рассматриваю]: как человек уходит [исчезает, пропадает] в тщеславие // Как на нетвердом [шатком] основании находится [стоит] вся наша надежда // Как вечером нас хулят [оскорбляют], а днём же приветствуют // Скала, суровый лес из черепов и камень // Которые только повременят [отсрочивают время],  высохшие [изнуренные]кости // Предрекают в грязи неисчислимые мысли. // Стен старый ужас, чьих разрушенная [не построенная] страна // прекрасна [красива] и плодотворна, но который истинно знает // Что все, кроме духа, принадлежащего Богу, должно колебаться).

 

Так же приведем литературный перевод Льва Гинзбурга:

 

Я в одиночестве безмолвном пребываю.

Среди болот брожу, блуждаю  средь лесов.

То слышу пенье птах, то внемлю крику сов,

Вершины голых скал вдали  обозреваю, 

 

Вельмож не признаю, о черни забываю,

Стараюсь разгадать  прощальный бой часов,

Понять несбыточность  надежд, мечтаний, снов,

Но их осуществить  судьбу не призываю. 

 

Холодный, темный лес, пещера, череп, кость —

Все говорит о том, что я на свете гость,

Что не избегну я ни немощи, ни тлена. 

 

Заброшенный пустырь, замшелая стена,

Признаюсь, любы мне... Ведь плоть обречена.

И все равно душа бессмертна и нетленна!.. [3. с. 350].

 

Стихотворение полностью соответствует конструкции барочного сонета. За двумя катренами с обнимающей рифмой следуют два терцета. Так же в произведении есть анжамбеманы – (употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов, резкий перенос смысла на другую строку) которые связывают 1 и 2, 5 и 6, а также 9 и 10, 12 и 14 строки.  Также форму сонета подтверждает александрийский стих, шестистопный ямб с твердой цезурой после третьей стопы.

Как отметил Пуришев, и  это определение очень подходит к данному произведению, «мир простирается перед ним необъятным кладбищем. Повсюду он находит гробницы, скелеты, косу смерти, сверкающую холодным блеском» [7. с. 244]. Грифиус показывает, что одиночество делает человека невероятно беспомощным и слабым. Ведь и в правду, часто одному сложно что-то одолеть. Нужна поддержка.

«Сонет Грифиуса – и художественное произведение, и беспощадный документ времени» [14. c. 112].

Гинзбург, говоря о переводе, также замечает, что «в лирике барокко особенно важно воспроизвести приметы стиля — такие, например, как эмблематика, колоризм, звукопись. В стихах имитировались шум дождя, ветра, пушечная пальба, треск фейерверка. Были стихи, как бы написанные красками, — рыжие строки осени, холодная белизна зимы. Стихи изобиловали эмблемами: «…замшелая стена, пещера, череп, кость…»»[2].

Исследователь Заездная Т. А отмечает особенность его сонетов, говоря, что «у Грифиуса же первый катрен в образной форме показывает тему, второй – раскрывает ее более глубоко, указывает на ее символическое значение. В терцетах это углубление продолжается, сопровождаясь повышением эмоциональности стиха, и, наконец, в самых последних строках открывается подлинный смысл темы» [5. с.19]

Грифиус начинает стихотворение  с описание какого-то общего описания его окружения, и уже с первой строки погружает читателей в  эту холодную атмосферу одиночества. С одной стороны это всё выглядит достаточно спокойно. Ни говорится ни о ветре, ни о шуме, ни о звуках войны. Единственные живые существа – это «совы и тихие птицы».  Это какое-то давящее, неприятное спокойство. Становиться более тревожно и тяжелее, краски сгущаются, темнеют. «Больше количество пустых пустынь». А с другой стороны, ведь если вдуматься: «а что же  такое пустыня?». Это и есть то одиночество, пустота. Ни одной живой души, а если что уцелело, то почти не показывает признаков жизни. Сухость и страх. Совы и «тихие птицы» не могут помешать лирическому герою. Совы – это же именно ночные птицы. Они почти все время проводят в своих гнездах. А тихие птицы не издают никаких звуков. Тут читатель начинает слышать эту тишину, долгую, тоскливую.