Натуральная школа в 40-х годах XIX века: проблематика, жанры, стиль

Перед литературой вставали задачи эпически широкого воспроизведения русской  действительности, в литературу надо было ввести народ, все сословия, надо было постичь механизм общественной жизни. Такова была логика освободительной  борьбы, и она демократизировала  литературу. Должны были усовершенствоваться  на основе этой эпической широты и  демократизации принципы детерминизма, искусство мотивировки.

Натуральная школа завершает формирование реализма в русской литературе, «охватив разные жанры, весь жизненный материал, стремясь к системе детерминизма, вводя новые сословия и новые лексические пласты»[3]. В натуральной школе завершается самопознание реализма как литературного направления. Это, конечно, не означает, что в каждом отдельном случае натуральная школа создавала произведения более художественные, чем «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души». Натуральная школа лишь расширяла рамки реализма, совершенствовала его принципы, готовя новые художественные успехи (Достоевского, затем Л.Толстого, Чехова).

Глава 3.

Жанры

Поэтические роды отличаются стабильностью, их всегда только три. Гораздо подвижнее жанры. Они придают исторически конкретную форму родам, вступая друг с другом в самые неожиданные комбинации. Развитие жанров характеризуется разнообразием  и индивидуализацией: у каждого  художника любой из жанров получает свой особенный отпечаток. В литературе XIX века на первый план выдвинулись прозаические жанры: роман, повесть, рассказ, очерк.

Романтическая эпоха характеризовалась смешение жанров, разрушением классицистических, рационалистических условностей и  регламентаций. Реалистическая эпоха  характеризуется созданием новых  жанров, стремлением к универсальности, монументальности, всеохвату жизни. Это обусловлено самими принципами реалистического метода и идеологическими  задачами натуральной школы.

Чтобы проследить этот процесс, необходимо взять  за основной эталон измерения самый  последний по времени, репрезентативный жанр натуральной школы – очерк. При всей сложности своей истории  жанры романа, повести, рассказа много  заимствовали в эту эпоху у  очерка, опирались на него в самой  структуре и методе.

Термин  «натуральная школа»  возник в связи  с оценкой жанра физиологического очерка, А.Г.Цейтлин, автор специального исследования о русском физиологическом  очерке, отмечал, что «натуральная школа была обязана физиологическому очерку своим рождением в большей мере, нежели повести и роману»[6]. Слово «рождение» надо принимать в условном смысле. Нет нужды противопоставлять «легкие» жанры школы ее более «серьезным» жанрам: она разрабатывала их с одинаковым усердием и закрепила свои художественные успехи в большой степени, конечно, в жанрах повести и романа. Но физиологический очерк действительно был прямым ответом школы на призыв Белинского создать боевую беллетристику, литературу на злобу дня. И в этом смысле физиологический очерк -  один из наиболее характерных жанров школы, демонстрировавших главные направления ее исканий, ее яркую новаторскую заявку.

• Очерк

В России задолго до натуральной школы  складывались элементы нравоописательного, этнографического очерка: «Путешествия»  сентименталистов, «Прогулка по Москве»  Батюшкова (1810), «Новый живописец общества и литературы» Н. Полевого (1832). Но только в 40-х годах очерк приобрел программное значение как прямой выразитель вполне созревшей общественной потребности изучения социальных низов  и получил несколько странное название «физиологического». Для объяснения всех этих обстоятельств нужно обратиться к французской литературе 30-40-х  годов XIX века, откуда и пришел физиологический очерк, хотя его успех был обеспечен внутренними тенденциями и опытом самой русской литературы.

Понятие «физиологии» приобрело в России не столько методологическое, сколько  жанровое значение. Это понятие впервые  ввел во Франции  Б. Саварен, автор  легкой, остроумной нравоописательной  книжечки «Физиология вкуса».

Жанр  физиологического очерка в России вполне определился в издании А.П.Батуцкого «Наши, списанные с натуры русскими», образцом для которого послужило издание Кюртера. В «Наших…»  Батуцкого участвовали или предполагали участвовать Лермонтов, Даль, Соллогуб, Панаев, Основьяненко. Вышло всего 14 выпусков.

Между физиологическим очерком и романом  находятся три  соединительных звена, границы, между которыми трудно различить: циклы очерков, рассказ и повесть.

Мастерство  описания -  главная черта автора физиологического очерка. Он не озабочен построением сюжета – был бы колоритно  описан «тип». В рассказе же нужны  действующие лица, сам автор –  распорядитель действия, человек  с воображением.

• Рассказ

Рассказ – более сложный жанр, основывающийся на очерке, но предполагающий оттенки  типа, характер героя. Для воспроизведения  характера нужны система поступков, нужен сюжет, то есть определенная последовательность эпизодов, выполняющая художественные задачи. Меняется природа портрета (он должен быть более внутренним), возникают  проблемы диалога, психологизма. Рассказ  – это то, что было, это изображение  в «снятом виде».

Такое усложнение по сравнению с «физиологиями» наблюдается в «Записках охотника»  Тургенева, «Бобыле» Григоровича, в  некоторых рассказах из цикла  «петербургские вершины» («Битка», «Ленточка» и др.) Буткова, «Слабом сердце»  Достоевского.

Рассказ, как правило, называется не по профессии  героя или по месту его службы, а именем героя или основного  происшествия, послужившего сюжетом: «Ермолай и мельничиха», «Певцы», «Воробей». При первой публикации «Хорь и  Калиныч» был воспринят как физиологический  очерк. Была найдена жанровая специфика  «Записок охотника».

Современники  нечетко определяли границы между  жанрами очерка, рассказа, повести  и даже романа, понимая, что все  они переходят друг в друга.

Любопытно, что почти в каждом произведении того времени стоит подзаголовок, определяющий жанр, то, что фактически получилось. И здесь наблюдается  нередко произвол, капризы. Авторские  жанровые прикрепления далеко не совпадают  с историко-литературными.

• Повесть

Повесть отличается от рассказа (и тем более  от очерка) объемом событий, широтой  захвата жизненного материала, большей  сложностью сюжетного построения и  в особенности силой обобщения. Повесть была главным жанром натуральной  школы, а наиболее законченным,  вполне сложившимся в 40-х годах. «Физиологии» оставались на периферии «большой»  литературы, рассказы не вполне отстоялись в литературе, их пора наступила  позднее. В это время расцвела именно повесть. Именно в жанре повести  сливались лучшие социологические  и художественные открытия, завоеванные  в более простых жанрах.

Роль  повести как ведущего жанра эпохи, этого эпоса повседневности,  Белинский подчеркнул еще в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835). Теперь речь шла о  массовой повести «гоголевского  направления».

И современники нередко колебались, как точно  определить жанр произведения. И.Панаев назвал «Родственников» повестью, но это, пожалуй, больше роман в тургеневском смысле. Григорович, наоборот, повесть  «Свистулькин» назвал при первой публикации даже не рассказом, а физиологическим  очерком. И все же «при отсутствии резких границ между жанрами повести и рассказа граница эта в основном чувствовалась современниками и нарушалась реже, чем в других случаях»[3].  Из четырех жанров тогдашней прозы -  очерк, рассказ, повесть и роман – наиболее законченный, определенный вид имели первый и третий, то есть очерк и повесть.

• Роман

Роман, хотя и синтезирующий жанр, вбирающий  в себя достижения повести, окончательно еще не сложился в 40-е годы. В то время совершенно исчез исторический роман, процветавший в 30-е годы: годы подъема как бы растворили исторический роман в современности, которую  надо было зафиксировать для истории; в стороне оказывались накопленные  приемы собственного исторического повествования. Литература повернулась к современным темам. Девизом школы стала современность.

Для романа 40-х годов нет проблем исторической стилизации, занимательного сюжетосложения. Он основывается на малых жанрах натуральной  школы и стремится в биографиях, схватке типов, внутренней исповеди постичь механизм общества, его живые  характеры.

Сатирик Гоголь, мастер гротескных масок мог  ограничиваться задачей собрать  «все в кучу» и высмеять разом. Теперь этого мало: натуральная школа  ставит задачу разобраться в хитросплетении всех социальных зол, общественных неправд  на Руси. Надо было анатомировать русское  общество, постичь его структуру, а вместо масок нарисовать живые  портреты со всеми подробностями,  соблюдая реальные пропорции. Общество жаждало истины, твердого знания причин зла, смеха, слез… 

Главной чертой жанра социального романа является диалектическое раскрытие  связей между судьбой отдельного человека и его временем, классом, страной.

Роман натуральной школы, при всей его  незавершенности, стремится к всеохвату  жизни, социально-общественному детерминизму, диалектическому изображению героя  и среды, уравнению в правах всех голосов, всех сословий в качестве предмета изображения в пределах одного произведения. Нужно было еще больше сопряжения всех элементов в романах. Но основные элементы будущих классических романов  Тургенева, Толстого и Достоевского были заложены в 40-х годах. Достоевский  будет резче отделять «неслиянность» своих героев, Толстой откровеннее  заставлять мучиться героев идеями его  теорий, но понятие об этом многоголосии романов дали 40-е годы. Объективная  самостоятельность героев школы  особенно бросалась в глаза на фоне всесцепляющего авторского лиризма  в энциклопедическом «Онегине», дневниково-замкнутом, исповедальном  «Герое нашего времени» и в «Мертвых душах». 

Глава 4.

Стиль

«Стиль  – это человек»,-  говорил Бюффон. Сколько людей, столько и индивидуальных стилей.

Индивидуальные  особенности действительно очень  значительны в стиле наиболее талантливых писателей школы. Это  очевидный факт. И в то же время  стили их сближаются в некоторых  общих чертах, родившихся в период натуральной школы. Часть этих черт была временным явлением и скоро  отошла в прошлое, другая часть стала  коренной чертой стиля крупнейших писателей, пошедших своими путями.

Большинство писателей натуральной школы  обладали ярким, экспрессивным стилем. Это объясняется не только тем, что  они пошли вслед за Гоголем, но и тем, что, не обладая гротескным складом ума и талантом, равным таланту Гоголя (так поначалу казалось Белинскому), все они были экспрессивными, прежде всего за счет своей идеологической активности и самой жизни, яркости  социальных пластов, которые начинали изображать.

Все эти  «бедные люди» давно имеют  «стиль». Его надо было открыть и  описать. На стилевых ухищрениях писателей  натуральной школы еще лежит  печать некоторого щегольства первых радостей открытия нового, мало известного и вместе с тем чисто русского мира. Потом это увлечение «словечками» спало, пришло в норму.

Наиболее  богатые традиции приемлемые модели стиля завещал натуральной школе, конечно, Гоголь.

Гоголь  велик был особенно тем, что он придал цену обыденным вещам в  литературе, начисто отрешившись  от идеальности романтиков. У сатирика были идеалы, связанные с благоденствием и процветание России. Недаром  в лирических местах «Мертвых душ» наряду вместе с некоторыми фальшивыми интонациями Белинский почувствовал выражение «блаженствующего самосознания национального поэта».

Стиль Герцена, кажется, серьезно еще не сближали с гоголевским. А между тем  в экспрессивности их манер есть много общего. Копировались фразы  с мнимым и отдаленным следствием, вытекающим из весьма шатких причин: жена Негрова «не умела отличить груш от яблок, что не мешало ей иметь  довольно приятную наружность». Только Гоголь и Герцен писали с нарушением формального синтаксиса, прибегая к  «кривым» словам, «утомительно блестящей» образности. Но у Гоголя – чаще только гротеск и гипербола в бытовом  плане, у Герцена доминирует остроумие, основанное на сближении разнородных  понятий, событий, уподоблении далеко лежащих исторических анекдотов, использование  афоризмов всех времен и народов, каламбуров, построенных на неожиданном  столкновении или переосмыслении русских, французских, немецких слов, обыгрывание  кастовой, кружковой фразеологии  и терминологии поклонников любомудрия или сторонников определенной журнальной категории. Это стиль эрудита, блестящего и глубокого ума, хозяина всех культур и столетий. Есть у Герцена  весьма сложные остроты, рассчитанные на посвященных, твердо знающих, например, библейский сюжет, который вдруг  подвергается простому миру самой невежественной обработке. Вряд ли у Гоголя найдешь  такое, например, неожиданное столь  специальное развернутое «открытие», хотя оно, кажется, сделано в духе его мимолетной насмешки. Диван ситцем обит: «ситец был превосходный; на диване Авраам три раза изгонял Агарь  с Измаилом на пол, а Сарра грозилась; на кресле с правой стороны были ноги Авраама, Агари, Измаила и Чарры, а с левой - их головы («Кто виноват?»).

Булгарин  глумился над языком, но почти во всех случаях он напрасно ставил свои курсивы: у Тургенева его возмущают  фразы: «Владимиру было поручено выбрасывать  ее (воду) посредством ковша». «Сучок (собственное имя охотника) нюхал  с остервенением, до тошноты плевал, кашлял и, по-видимому, чувствовал большое  удовольствие».