Лирические отступления в поэме Гоголя "Мертвые души"

     Есть  на страницах поэмы пейзажи, в которых «ничто не обольстит и не очарует взора». Таков пейзаж при изображении усадьбы Манилова – своеобразный пролог к раскрытию личности героя. Все в маниловской усадьбе удивительно невыразительно, скучно, однообразно, бесцветно – «ни то, ни се», как и сам владелец. Сатирический характер имеет и описание губернского города.

     Иную  функцию несет картина одичавшего сада в шестой главе, которая начинается воспоминаниями о невозвратно минувшей юности. Светло-задумчивая, она в  конце омрачается печалью о том, что вместе с юностью и свежестью  утрачена человеком способность  испытывать радость жизни.

     Лирическая  тема прерывается тягостной картиной беспрерывного разорения деревни  Плюшкина, после чего описывается  заглохший сад, контрастно противопоставленный  изображению одичавшего человека. Контраст помогает читателю ощутить никчемность, мелочность, гадость, до которых может дойти человек, но одновременно и увидеть, почувствовать гармоническое сочетание неиссякаемых сил жизни природы и созидательной деятельности человека, усилить в читателе стремление к красоте в природе, в жизни, в человеке. Радостное волнение автора передают яркие образные детали, напевный строй предложений.

     Описание  построено в определенной последовательности. Сначала взору читателя предстает  обширность сала; потом он видит  зеленые облака, неправильные, трепетные купола разросшихся древесных вершин и среди них «белый колоссальный ствол березы»; затем перед нами причудливые извивы хмеля, - «зеленые чащи, озаренные солнцем», между ними неосвещенные места. Глаз, переходя от света к мраку, чуть различает беседку, чапыжник и ярко вспыхивающий лист клена. Сад кончается несколькими высокорослыми осинами и общим впечатлением – «все было пустынно, хорошо». Распространенность предложений, передающих либо переживания автора, либо точные признаки людей, явлений, предметов, ритмические звенья фраз – все это усиливает плавный ритм текста, создает своеобразное ощущение какой-то песенной мелодии. Поражает разнообразие, необычность и выразительность глаголов, полных движения, динамики, экспрессии. Глаголы говорят о вечной жизни, движении, обновлении, и от картины сада снова, как и ранее от воспоминаний детства и юности, мы переходим в страшную обстановку вымороченной барской усадьбы.

     В описании сада, в его цветовой гамме, в лирическом контексте есть что-то от романтической поэзии, и это  усиливает трагическое ощущение мертвой и опустошенной человеческой души. И тут же рядом дается образ  другого сада как объяснение широко распространенного на Руси помещичьего  разгула и мотовства. Таковы характерные  явления русского помещичьего быта: хозяйственность, домовитость, чудовищная скаредность и губительный разгул.

     Встречаются в произведении и такого рода виды: «И опять по обоим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях…городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные… помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади… сосновые верхушки в тумане… вороны как мухи, и горизонт без конца». Как «глаз» кинообъектива схватывает отдельные детали, подробности, запечатлевает их в виде кадров на кинопленку, которая, стремительно развертываясь, создает огромную панораму, так и Гоголь беспорядочным и хаотическим нагромождением предметов передает пестроту и разнообразие жизни родной земли. В этой картине нет блеска и яркости красок. И в приведенном отрывке нет картинно-живописных эпитетов, впечатляющих сравнений. Но все описания глубоко психологично – все передано через призму личных авторских эмоций, общий характер которых грустный, болезненно щемящий сердце.

     Есть  в поэме приподнято-лирические дорожные зарисовки, задушевный разговор с читателем, разговор, тесно связанный со всем ходом мыслей. Таково одно из самых  поэтических мест книги, говорящее  о дороге, и вместе с тем, о великом пути, предстоящем Родине, России. В нем народно-разговорная речь, сдерживающая патетику, тесно переплетается с возвышенным строем речи, и это переплетение создает резкие перебои в повествовании. Постоянные переходы из одного строя в другой, слияние этих стихий языка и стиля в единый поэтический сплав, изменение ритма, возврат к широкому лирическому течению поражают невиданной музыкой речи. Читая небольшое по объему, но такое огромное по полноте и живости картин и по разнообразию содержания и смысла лирическое отступление о дороге, мы вместе с автором проникаемся обаянием и музыкой самого слова «дорога», поэзией дороги и дали вечереющих полей, и чувство восторга перед родной природой, внутреннего покоя и глубокой лирической взволнованности наполняет душу: «А ночь! Небесные силы! Какая ночь совершается в вышине! А воздух, а небо, далекое, высокое, там, в недоступной глубине своей. Так необъятно, звучно и ясно раскинувшееся». И рядом с патетическим взлетом – яркие, конкретные, впечатляющие детали, точно характеризующие и место, и время, и обстановку. Автор видит «церкви со старинными куполами и чернеющими строениями», «темные бревенчатые и белые каменные дома», «сияние месяца там и там», «поля и степи», верстовые столбы с цифрами, что «летят в очи», занимающееся утро, в «побелевшем холодном небосклоне» золотую, бледную полосу, телегу, опускающуюся с кручи, плотину, «широкий ясный пруд», «избы, рассыпавшиеся на косогоре». Он слышит «Не белы снеги», сап лошадей, шум колес, болтовня мужиков. Проникновенно переданы Гоголем и ощущения человека, мчащегося на тройке.

     По  характеру и по своим структурным  особенностям отрывок напоминает описание украинской ночи, которым начинается вторая глава повести «Майская ночь, или Утопленница». В нем так  же созерцание сливается с переживаниями, но значительно больше конкретных деталей, наполняющих пейзаж, создающих его символику.

     Образ дороги один из самых волнующих и  содержательных образов поэмы. Для  Чичикова дорога – это просто дорога, по которой едет запряженная в  тройку его бричка. Для автора поэмы  дорога – это жизненный путь, который проходит он, погружаясь в  потрясающую тину мелочей, опутывающих  человеческую жизнь, встречая вереницу скучных человеческих характеров. Дорога – это и символ человеческой жизни вообще, ее нравственного смысла, общественного значения. Дорога – это и великий всемирно-исторического значения путь, по которому идет его Родина. Россия в дороге - так проявляется в гоголевском мироощущении наиболее характерная его особенность.

     В последней главе, посвященной обстоятельному рассказу о том, как сложился характер Чичикова, писатель снова погружает  нас в мир пошлости и зла. Он точно формулирует господствующие в современном ему мире морально-этические  принципы: «больше всего береги и  копи копейку», «водись с теми, кто  побогаче», «угождай начальству», всеми  правдами и неправдами наживай капитал. Недаром самое значимое, самое  весомое в этом мире слово, которое  произносится с особо уважительной интонацией, - приобрел.

     Писатель  сказал язвительные слова и о  системе воспитания юношества, при  которой способности и дарования  считаются вздором, открыто выражается презрение к человеку, его достоинству. С помощью порки и других унизительных наказаний вбиваются в умы юных питомцев правила «благонадежного» поведения. Дух торгашества и наживы, угодничества и раболепия, которыми пронизана была вся жизнь дворянской крепостнической монархии, проникая в учебные заведения, осквернял и опустошал молодые души, уничтожал чистое и поэтическое, что так дорого в детские и юношеские годы. Обозначил Гоголь пунктиром «мерзкие рожи» чиновников палаты, повытчика, членов комиссии «построения какого-то казенного капитального строения», таможенных чиновников, чиновников новой формации, вежливых «гонителей» взяточничества. И после того как писатель еще раз вверг нас в мир низменных побуждений, бесчестных поступков, он волной нового лирического одушевления вселяет в читателя непоколебимую уверенность в светлом будущем своей земли и своего народа. Это последнее отступление, подводящее итог всему лирическому плану произведения. Гоголь возвращается к положительным началам русского характера. Он говорит об одаренности ярославского мужика, топором да долотом смастерившего дорожную кибитку, о птице-тройке, зародившейся у бойкого народа «в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета», о смелости, удали, широте простого русского человека, у которого «борода, да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход! И вот она понеслась!... и вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух». В конце поэмы появляется грандиозный по своему значению и выразительности образ несущейся Руси – птицы-тройки. Гоголь подчеркивает историческую обреченность мира помещиков и чиновников, опоэтизировав безграничные творческие возможности русского народа, которому предстоит великое будущее.

     Из  анализа лирических отступлений  в поэме нетрудно убедиться в  том, что выявление положительных  начал, «плодовитого зерна русской  жизни» идет  все время по нарастающей  линии и на последних страницах достигает огромного напряжения, что отчетливо прослеживается и на частностях. Так же, как образ дороги наполняется все более емким содержанием, так происходит и расширение внутренней значимости образа тройки. На протяжении всей поэмы тройка фигурирует как тройка Чичикова, указываются даже клички впряженных в нее лошадей. Чичиковская тройка стала в книге действующим лицом в достаточной степени выразительным. В конце поэмы перед нами опять тройка Чичикова, и Селифан, приободрившись, шлепает Чубарого по спине, после чего тот пускается рысцой. Именно с образом этой тройки, тройки Чичикова, явления бытового, появляются бытовая, разговорная интонация и фразеология. Но вот движение тройки постепенно ускоряется, и по мере этого ускорения она как бы меняет свой облик – точнее, образ тройки изменяется в своем внутреннем значении. Исчезает чичиковская тройка, а вместо нее появляется русская тройка. Появляются и совсем иные слова, иная интонация. Возникает образ родной земли, что «разметнулась ровнем-гладнем на полсвета», и уже не «лошадки расшевелились», как говорилось о чичиковской тройке, а кони понеслись вихрем, отделились от земли и превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и вот тройка – это уже Русь в ее стремительном движении.

     В складе авторской речи появляется напевность, глубоко впечатляющие, эмоциональные  эпитеты, синонимы (закружиться, загуляться), сменяют одна другую метафоры, риторические обращения, восклицания, нагнетающие повторы центрального слова («сам летишь», «все летит», «летят версты», «летит с обеих сторон лес…», «летит вся дорога…», «летит мимо все, что ни на есть на земле» и т.п.).

     Все это выражает восторженно-патриотическое отношение автора к родине, к народу, «полному творящих способностей души», поэтизацию в нем всего высокого и дорогого для писателя.

     Стремясь  шире представить состояние мира, писатель включает в повествование  так называемые вставные рассказы: о капитане Копейкине, Кифе Мокиевиче  и Мокие Кифовиче. Почтмейстер  предполагает, что Чичиков не кто  иной, как капитан Копейкин. В  десятую главу автор вводит внешне будто бы не связанную с похождениями Чичикова «Повесть о капитане Копейкине» - историю инвалида Отечественной  войны 1812 года. Отчаявшись в поисках  хлеба насущного, в бесчисленных столкновениях со столичной бюрократией, Копейкин становится атаманом шайки  разбойников. Факт этот воспринимается в ряду трагических нелепостей. Из таких нелепостей и складывается общественный уклад крепостнической России.

     Гоголю  пришлось долго воевать с цензурой, исключившей «Повесть» из текста поэмы. Однако писатель придавал ей ключевое значение. «Повесть» завершала творческую концепцию первого тома, сатира Гоголя затрагивала самые высшие слои русского общества.

     «Повесть» имеет несомненные внутренние контакты с размышлениями писателя о подлинном  и мнимом патриотизме. Заслуженные  патриоты родины не могут найти средств  для самого скромного существования. (Отсюда говорящая фамилия – Копейкин). Лишь потерявшие совесть занимаются ростовщичеством, подлогом, взяточничеством: копят капитал от копейки до миллионов.

     Горькая правда капитана Копейкина незримо  присутствует и в рассуждениях писателя о ленивых душой читателях, которые  не хотят знать истину. Они «накопляют себе капитальцы, устраивают судьбу свою за счет других». А когда прочтут  о своей ничтожной жизни, «выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запутались в паутину мухи, и подымут вдруг крики». «Философия»  Кифы Мокиевича тоже основана на стремлении сокрыть истину для сохранения личного  спокойствия. Развенчание этого  хитреца – завуалированный ответ  Гоголя мнимым радениям об отечестве: пусть у нас будут любые  безобразия, но говорить о них нельзя. 
 
 

     4. Заключение.

     В сюжете поэмы нет захватывающих  приключений и любовных сцен. Герой  поэмы спокойно и как-то буднично перемещается в пространстве и во времени, лишь изредка встречая на своем  пути осложнения (в лице бузотера Ноздрева).

     Но  афера Чичикова, решившего нажиться на ревизских душах умерших крестьян, позволяет проникнуть в противоречия общественного и государственного строя России. В зависимости от характера его пластов автор  выступает как иронический бытописатель, психолог-исследователь, сатирик. И  всюду – как лицо, осмысливающее сложные социальные, духовные, эстетические проблемы своего времени и перспективы будущего.

     В седьмой главе первого тома «Мертвых душ» Гоголь причисляет себя к писателям, дерзнувшим «вызвать наружу все, что  ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, - всю страстную, потрясающую тину мелочей, опутавшую  нашу жизнь»:  «И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать  ее сквозь видимый миру смех, и незримые, невесомые ему слезы!» вот основной принцип Гоголя-художника.