Лингвистическая концепция Льва Владимировича Щербы

        Л. В. Щерба подготовил первый том «Нормативной грамматики русского языка АН СССР», содержащий отдел фонетики. Редакторская работа тут перешла в авторскую, он почти целиком и заново написал этот том. Вместе с акад. С. П. Обнорским он начал редактировать второй том, посвященный морфологии.

 

5. Синтаксис

        Известно, какое большое впечатление оставила его статья «О частях речи в русском языке» («Русская речь». Новая серия. Кн. 2. Л., 1928), отразившаяся в дальнейших теоретических работах по русскому синтаксису (прежде всего в обширном труде В. В. Виноградова «Современный русский язык». Вып. 1–2. М., 1938). 

 В годы полного господства у нас формализма в школьной грамматике, порой доводимого до абсурда некоторыми московскими эпигонами фортунатовской школы, Л. В. Щерба в одиночестве смело выступал против этого уклона, вскрывал его методологические ошибки, призывал к здоровому синтезу методов смыслового и формального синтаксического анализа.

 

6. Диалектология

        Особенно много сил и времени в зрелый период своей научной деятельности отдал Щерба диалектологии - сначала итальянской, потом чешской и лужицкой и, наконец, русской.

В 1940г. Щерба был поставлен во главе Всесоюзной диалектологической комиссии, и только война помешала наметившемуся огромному размаху работ этой комиссии.

Он тщательно изучал диалектологическую литературу и особенно - многочисленные лингвистические атласы западноевропейских языков: французский и немецкий, итальянский и польский, швейцарский к каталонский. Он делал доклады о них, пристально следил за ходом работ по подготовке русского атласа и был самым суровым судьей, самым взыскательным и придирчивым критиком наших начинаний, наших первых опытов в области лингвистической географии.

Еще в июле 1944 г., во время  тяжелой болезни, истощившей его  жизненные силы, он руководил работой Диалектологической конференции по севернорусским говорам в Вологде и, верный своему основному лозунгу - везде и всегда учиться и искать новых путей, - провел для собравшихся на конференции опытных русских диалектологов увлекательный семинар по фонетике; записи этих десяти чтений Л. В. Щербы, надеюсь, будут опубликованы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Основная часть

Лингвистическая концепция Льва Владимировича Щербы

 

1. Постановка  проблемы. Лингвистический эксперимент

        Но основная заслуга Л.В.Щербы – в создании принципиально новой лингвистической концепции, в которой главное – лингвистическое наблюдение и эксперимент. Недаром в 1974 году отдельным изданием вышли избранные работы Щербы под заглавием, отражающим их суть, - “Языковая система и речевая деятельность”.

        Щерба предложил оригинальную концепцию языка и речи, отличную от концепции Ф. де Соссюра, введя разграничение не двух, а трех сторон объекта лингвистики: речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. Отказываясь от свойственного И.А.Бодуэну де Куртенэ и другим психологического подхода к языку, Щерба в то же время ставил вопрос о речевой деятельности говорящего, позволяющей ему производить ранее никогда им не слышанные высказывания; здесь он предвосхитил некоторые идеи лингвистики второй половины 20 в.

 

С постановкой данной проблемы связано  и рассмотрение Щербой вопроса об эксперименте в лингвистике. Лингвистический эксперимент, в понимании Щербы, – это проверка правильности/приемлемости языкового выражения, построенного исследователем на основании некоторой теоретической концепции. Арбитром при этом может выступать либо сам исследователь (если исследуется хорошо известный ему язык), либо носитель языка (информант), либо специальным образом отобранная группа информантов. Получаемые в ходе эксперимента суждения о неправильности/неприемлемости построенных выражений превращают эти выражения в отрицательный языковой материал (термин Щербы), являющийся важным источником сведений о языке. Понимаемый таким образом лингвистический эксперимент является методологической основой современной лингвистической семантики и прагматики, одним из важнейших методов исследования в полевой лингвистике (изучении бесписьменных языков), а отчасти и социолингвистике; его осмысление сыграло значительную роль в формировании теории лингвистических моделей в 1960-х годах.

Однако эксперимент  возможен без больших ограничений лишь при изучении живых языков. Он очень ограничен в применении к мертвым языкам. Отсюда - призыв к изучению в первую очередь живых языков, к изучению бесписьменных языков, к изучению языков далеких, неродственных по строю.

        «Исследователь живых языков должен поступать иначе. Конечно, он тоже должен исходить из так или иначе понятого языкового материала. Но, построив из фактов этого материала некую отвлеченную систему, необходимо проверять ее на новых фактах, т.е. смотреть, отвечают ли выводимые из нее факты действительности. Таким образом, в языкознание вводится принцип эксперимента. Сделав какое-нибудь предположение о смысле того или иного слова, той или иной формы, о том или ином правиле словообразования или формообразования и т. п., следует пробовать, можно ли сказать ряд разнообразных фраз (который можно бесконечно множить), применяя это правило. Утвердительный результат подтверждает правильность постулата и, что любопытно, сопровождается чувством большого удовлетворения, если подвергшийся эксперименту сознательно участвует в нем».

        Иными путями, с иной аргументацией к этому же положению пришли раньше И. А. Бодуэн де Куртенэ и Н. Я. Марр. Эти теоретические положения не оставались одной декларацией: Л. В. Щерба много лет деятельно помогал научной разработке палеоазиатских языков (например, эвенского, нивхского), а также иранских (таджикского, вершикского), тюркских и др. Сам Л.В.Щерба всегда разграничивал лингвистическую деятельность в отношении мертвых и живых языков.

 

        «Таким образом, лингвисты совершенно правы, когда выводят языковую систему, т.е. словарь и грамматику данного языка, из соответственных "текстов", т.е. из соответственного языкового материала. Между прочим, совершенно очевидно, что никакого иного метода не существует и не может существовать в применении к мертвым языкам.

Дело обстоит несколько  иначе по отношению к живым  языкам, и здесь и лежит заслуга  Бодуэна, всегда подчеркивавшего принципиальную, теоретическую важность их изучения.

Особенно плодотворен метод экспериментирования в синтаксисе и лексикографии и, конечно, в стилистике. Не ожидая того, что какой-то писатель употребит тот или иной оборот, то или иное сочетание, можно произвольно сочетать слова и, систематически заменяя одно другим, меняя их порядок, интонацию, и т. п., наблюдать получающиеся при этом смысловые различия, что мы постоянно и делаем, когда что-нибудь пишем. Я бы сказал, что без эксперимента почти невозможно заниматься этими отраслями языкознания».

 

 

2. Теория языка как системы

        Чаще всего вспоминал и наиболее ценил Л. В. Щерба одну свою небольшую статью - «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» («Известия АН СССР», 1931). Эта статья была декларацией новых теоретических позиций. Она явилась результатом острого и болезненного кризиса методологии Л. В. Щербы и его школы. Он нашел пути преодоления идеалистических концепций французской лингвистики (Фердинанда де Соссюра, Антуана Мейе) и философски порочного психологизма.

        Отчасти продолжая и углубляя материалистические положения своего учителя - И. А. Бодуэна де Куртенэ, отчасти освобождаясь от его психологических излишеств, Л. В. Щерба в этой своей декларации заложил основы плодотворной теории языка как системы, имманентно содержащейся в социальном опыте и организующей языковой материал речевого общения, - «как системы, составляющей величайшее культурное достояние народа».

        Л. В. Щерба вскрывает внутреннюю противоречивость понятий «индивидуальная психо-физиологическая организация», или, короче, «индивидуальный язык», - понятия, фундирующего у крупнейших языковедов старшего поколения (начиная с Германа Пауля в Германии и кончая Шахматовым у нас). Взамен его Л. В. Щерба выдвигает, как основополагающее, понятие «языковой системы», которое он определяет так: «... то, что объективно заложено в данном "языковом материале" и что продолжается в "индивидуальных языковых системах", возникающих под влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать единство языка внутри данной общественной группы» («О трояком аспекте...», с. 117).

 

3. Речевая деятельность

 

        В процессе устной речи мы часто просто повторяем нами ранее говорившееся (или слышанное) в аналогичных условиях, однако нельзя этого утверждать про все нами говоримое. Несомненно, что при произношении мы часто употребляем формы, которые никогда не слышали от данных слов, производим слова, не предусмотренные никакими словарями, и сочетаем слова по определенным законам их сочетания самым неожиданным образом,  не только употребляя слышанные сочетания, но постоянно делая новые. То же самое справедливо и относительно процессов понимания, и это настолько очевидно, что не требует доказательств:  постоянно читая о вещах, которые не знали; мы часто лишь с затратой незначительных усилий добиваемся понимания какого-либо трудного текста при помощи тех или иных приемов.

        В своей статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» Л.В.Щерба писал:

 

 «…я буду называть процессы говорения и понимания "речевой деятельностью" (первый аспект языковых явлений), всячески подчеркивая при этом, что процессы понимания, интерпретации знаков языка являются не менее активными и не менее важными в совокупности того явления, которое мы называем "языком", и что они обуславливаются тем же, чем обуславливается возможность и процессов говорения».

 

3.1 Психофизиологический аспект.

 

      Говоря  о механизме речевой организации  человека, Щерба подчеркивал: 

 

«Механизм, эта речевая организация человека никак не может просто равняться сумме речевого опыта (подразумеваю при этом и говорение и понимание) данного индивида, а должна быть какой-то своеобразной переработкой этого опыта. Эта речевая организация человека может быть только физиологической или, лучше сказать, психофизиологической, чтобы этим термином указать на то, что при этом имеются в виду такие процессы, которые частично (и только частично) могут себя обнаруживать при психологическом самонаблюдении.»

 

4. Языковые системы

 

        Человечество в области языкознания искони занималось исследованиями, делаемыми, однако, не на основании актов говорения и понимания какого-либо одного индивида, а на основании всех (в теории) актов говорения и понимания, имевших место в определенную эпоху жизни той или иной общественной группы. В результате подобных умозаключений создавались словари и грамматики языков, которые могли бы называться просто "языками", но которые мы будем называть "языковыми системами" (второй аспект языковых явлений), оставляя за словом "язык" его общее значение. Правильно составленные словарь и грамматика должны исчерпывать знание данного языка. Мы, конечно, далеки от этого идеала; но я полагаю, что достоинство словаря и грамматики должно измеряться возможностью при их посредстве составлять любые правильные фразы во всех случаях жизни и вполне понимать все говоримое на данном языке.

Словарь и грамматика, т.е. языковая система данного языка, обыкновенно отождествлялись с  психофизиологической организацией человека, которая рассматривалась как система потенциальных языковых представлений. В силу этого язык считался психофизиологическим явлением, подлежащим ведению психологии и физиологии.

       Давая  понятие языковой системы, Щерба  исходит из понятия индивидуальной  и общей языковых систем:

 

        «Что же такое сама языковая система? По-моему, это есть то, что объективно заложено в данном языковом материале и что проявляется в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать источник единства языка внутри данной общественной группы, в каком отношении находится "психофизиологическая речевая организация" владеющего данным языком индивида к этой выводимой лингвистами из языкового материала языковой системе. Очевидно, что она является ее индивидуальным проявлением. В идеале она может совпадать с ней, но на практике организации отдельных индивидов могут чем-то да отличаться от нее и друг от друга. Их, пожалуй, можно было бы действительно называть "индивидуальными языками", если бы в подобном названии не крылось глубокого внутреннего противоречия, ибо под языком мы разумеем нечто, имеющее прежде всего социальную ценность. И действительно, если индивидуальные отличия речевой организации того или иного индивида оказываются слишком большими, то уж этим самим данный индивид выводится из общества, как например мы это видим у сильно косноязычных [5], некоторых умалишенных и т. п. Терминологически, может быть, лучше всего было бы говорить поэтому об "индивидуальных речевых системах".

 

5. Языковой материал

 

      «Языковой материал» - как третий аспект языковых явлений - противопоставлен 1) речевой деятельности и 2) системе языка. Этим Л. В. Щерба снимает антиномию индивидуального и социального, разоблачает миф-идеал реальной и, тем не менее, метафизической сущности языка.

     «Языковой материал» поэтому оказывается первым и важнейшим, непосредственно доступным объектом языкознания. В исследовании его возможен и необходим эксперимент, что представляет важное преимущество лингвистики перед другими гуманитарными науками. Новым было указание на эксперимент в области не только фонетики, но и грамматики, словаря, стилистики.

 «Языковой материал»  - в литературных текстах и  в записях разговорной речи, в  словарных фондах - был постоянным объектом его исследований. Менее всего свойственны ему были замкнутость и отрешенность кабинетного ученого. Неустанно и мастерски вел он наблюдения над живыми языками.