Корней Чуковский. Биография. Анализ произведения Муха-Цокотуха

Другой эпитет Комара – “лихой”. Что такое – лихой? Это злой, то есть, антоним традиционному эпитету положительного героя – добрый.

Вместо “доброго молодца” мы имеем “лихого Комара”.

Ну, и ещё один эпитет Комара – “молодой”, дан  ему как противопоставление Пауку, названному “старичком”.

Вот какое ещё  интересное замечание относительно Комара. Он, оказывается, всадник: “И ему  на всём скаку голову срубает”. На каком  же коне скачет наш Комарик? В сказке об этом ничего не сказано.

Теперь рассмотрим и проанализируем заключительную сцену  свадьбы Комара и Мухи. Образ брака широко распространен и в сакральной, и в мифологической, и в сказочной литературе. В чём особенность настоящего случая? Здесь брак представлен в виде пляски, причём пляшут также и “молодожёны”. Всё это довольно-таки неприлично с христианской, да и вообще с традиционной точки зрения. К тому же и поведение гостей, а именно – Муравья, придаёт происходящему дополнительно непристойный оттенок: “Вы веселились, вы торжествовали, расхитители наследия Моего; прыгали от радости, как телица на траве, и ржали, как боевые кони”.

Теперь рассмотрим, из каких звуков складывается звучание этой кощунственной, “противоподобной” свадьбы.

1.бой барабанов.

2.топот сапогов.

3.бессмысленные выкрики  “тара-ра, тара-ра”.

4.а вот осмысленные  реплики полностью отсутствуют,  как у “жениха” и “невесты”,  так и у всех прочих.

В заключение нашего исследования, проанализируем черты  образа Паука, и его действия. “Вдруг какой-то старичок”-“Нашу Муху в уголок поволок”. В какой уголок? Здесь обратим внимание, что у Паука – а ведь он один из главных персонажей – нет реплик в сказке. Более того, подчеркивается его молчание. Это вопиющее нарушение правил сказочного жанра. Главное действующее лицо, пусть даже и злодей, обязательно должно говорить. Но здесь молчание Паука приобретает глубокое значение. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение

На всем протяжении данной работы смыслы стихов и сказочных  поэм Чуковского прояснялись ссылками на его же теоретические разработки. В самом деле, все создания Чуковского-поэта  прочно поставлены на фундамент сочинений  Чуковского-теоретика: стихи и сказки для детей -- на книгу «От двух до пяти» и примыкающие к ней, но не вошедшие в нее статьи; поэтические переводы -- на книгу «Высокое искусство», а переводы из Уитмена, сверх того, -- на книгу «Мой Уитмен». Может возникнуть странная иллюзия: поэт, инженер детских душ, сочиняющий стихи по точному расчету, чуть ли не со штангенциркулем и логарифмической линейкой в руках.

Эта иллюзия, если возникает, не выдерживает проверки теоретическими разысканиями Чуковского, которые, как  правило, сопутствовали, а не предшествовали поэтическому творчеству и, во всяком случае, шли параллельно ему, следовательно, обобщали уже приобретенный опыт. Уместен вопрос: в какой мере его теоретические выкладки, скажем, в области детской литературы, осмысляют детский мир, который он изучал в непосредственных наблюдениях, и в какой они являются результатом самопознания? Результатом талантливого авторского инфантилизма? То, что непосвященному кажется фундаментом, на самом деле оказывается стенами и даже крышей творческого здания.

Иллюзия рассчетливости не выдерживает проверки и самим поэтическим творчеством Чуковского: такие буйные, скачущие галопом и танцующие с приплясом стихи не создаются холодным рациональным мастерством. Экстаз, запечатленный в этих стихах, должен быть пережит поэтом. В девятнадцатом веке этот рвущий узду экстатический всплеск, этот восторженный подъем творческих сил было принято называть уже архаичным (а для профессиональных исследователей литературы -- и вовсе неприличным) словом «вдохновение».

Созданные на перекрестке  трезвого знания и пылкого вдохновения, стихи и сказочные поэмы для  детей -- высшее достижение Чуковского-поэта, переменившие самый состав крови детской литературы. После этих стихов и сказок поэзия для детей -- впервые и окончательно -- утвердилась в статусе высокого искусства. В то же время, стихи и сказки Чуковского -- одно из самых замечательных созданий русской поэзии двадцатого столетия, возможно -- порождение инерции серебряного века в веке советского железа. Едва ли случайно аллюзионно-пародийные мотивы этих сказок успевают захватить последние литературные события серебряного века и кончаются как раз на пороге следующей эпохи.

В наступившей новой  бравой эпохе был облюбован периферийный, казалось бы, участок, ему было придано  значение центра, и этот центр самозащитно свернулся ежом, выставив наружу сатирические иглы. Чуковский «ушел в детство», «в ребенка», как в девятнадцатом веке «уходили в народ». В этом смысле стихи и сказки Чуковского для детей -- один из последних, быть может, запоздалых сеансов русского народолюбия (на основе принятого равенства «народного» и «детского»).

У этих стихов и сказочных  поэм славное прошлое -- все-таки на них росли многие поколения наших соотечественников на протяжении почти целого столетия, -- и, насколько можно судить, надежное будущее. Главный персонаж русской литературы связывал свою надежду на бесконечную славу с тем, что в подлунном мире не переведутся поэты; надежда этих стихов и сказок еще основательней -- она связана с существованием бессмертного племени детей. 
 
 
 
 
 
 

Используемая  литература.

1.Сатуновский Я. "Первоначало" Чуковского // Дет. лит. 1970. № 3;

2.Чуковский К. Живой как жизнь. М., Мол. гвардия, 1962.

3.Чуковский К. Заметка автобиографическая. // Советские писатели: Автобиографии. В 2 т. М., 1959. Т. 2. С. 636.

4.Подтексты "Мухи-Цокотухи" обстоятельно рассмотрены в статье Михаила Безродного "К генеалогии "Мухи-Цокотухи" // Школьный быт и фольклор: учебный материал по русскому фольклору. Таллинн, 1992. Ч.1.

5. . Чуковский К. Как я стал писателем // Жизнь и творчество Корнея Чуковского. М., Детская лит-ра, 1978, С. 151.

6. Чуковский К. Рассказы о Некрасове. --М., Федерация, 1930

7. Чуковский К. Современники. -- М.; Мол. гвардия, 1967. С. 147