Повесть В. Распутина «Живи и помни».

 

    Понятия “традиция” и “новаторство” неразрывно связаны. В искусстве любое новаторство  возможно лишь при глубоком осмыслении того, что уже открыто, создано  предшественниками. Лишь крепкие корни  позволяют дереву расти и плодоносить.  
    Творчество Распутина как бы вырастает из творчества Достоевского и Горького; наш современник продолжает размышлять над проблемами, мучившими его великих учителей. Но в своих произведениях он стремится понять, как сегодня звучат эти вечные проблемы.  
    Повесть “Живи и помни” созвучна, прежде всего, “Преступлению и наказанию” Достоевского. Страстное опровержение Достоевским того в Раскольникове, что является антигуманным и противоречит человеческой натуре самого героя, осуществляется в “Преступлении и наказании” не только через диспут “идей”, что соответствует социально-философской сущности романа, но и в столкновении “идеи” героя с его натурой, когда последняя “не выдерживает”. И это отражает своеобразие психологической основы романа.  
    Путь героев Распутина к гибели исторически обусловлен и закономерен, но тут уже другая литературная традиция, открытая Горьким, рассматривавшим мир не только с точки зрения решения нравственно-философских проблем, но, прежде всего, с точки зрения перспектив социально-исторического развития. И это не только не снимает, но весьма часто включает трагическое начало в советский роман и повесть XX века.  
    Сам Гуськов хотел бы переложить вину на рок, перед которым бессильна воля. Не случайно поэтому через всю повесть красной нитью проходит слово “судьба”, за которое так цепляется Гуськов. Нежелание признавать необходимость личной ответственности за свои поступки — это один из тех штрихов к портрету, которые раскрывают червоточину в душе Гуськова и обуславливают его дезертирство. Писатель открыл нам причину преступления Гуськова, показав эту особенность его характера. Однако Распутин возводит конкретно-исторический факт в ранг социально-философских обобщений, что сближает его с такими предшественниками, как Достоевский и Горький. Распутин мог опереться на художественный опыт Достоевского. Показывая же разрушение личности человека, предавшего интересы и идеалы народа, как процесс необратимый, без нравственного воскресения, Раскольников идет по пути, проложенному Горьким.  
    Здесь мы подошли к самому сильному проявлению разрушения личности преступившего нравственные (общественные) и природные законы, к разрушению им самим природы, ее главного стимула — продолжения жизни на земле. Прежде всего, это убийство теленка на глазах матери-коровы: корова “закричала”, когда Гуськов занес топор над ее ребенком. Падение героя и невозможность для него нравственного воскрешения становятся очевидными именно после этой высокохудожественной, потрясающей сюжетной ситуации — убийства теленка.  
    Идею повести невозможно постичь без судьбы Насти, которая тоже “преступила”, но совсем иначе. В критике факт самоубийства Насти уже трактовали, во-первых, как “высший суд над дезертиром Андреем Гуськовым” и, во-вторых, как “суд над самой собой, своей бабьей, женской, человеческой слабостью”. У Насти есть основания считать себя виноватой: она, действительно, противопоставила себя людям.  
    Повесть заканчивается авторским сообщением, что о Гуськове не говорят, “не поминают” — для него “распалась связь времен”, у него нет будущего. Автор повествует о Насте как о живой (нигде не подменяя имени “телом” или “ покойницей”). “А Настю на четвертый день прибило к берегу... За Настей отправили Мишку-батрака. Он и доставил Настю обратно на лодке... И предали Настю земле среди своих... После похорон собрались бабы у Надьки на немудреные поминки и всплакнули: жалко было Настю”.  
    Этими словами, знаменующими восстановившуюся для Насти “связь времен” (традиционная для фольклора концовка о памяти героя в веках), заканчивается произведение В. Распутина, представляющее собой синтез социально-философской и социально-психологической повести, оригинальная повесть, наследующая лучшие черты русской литературы, традиции Достоевского и Горького.

Стихи о войне. О. Берггольц

Ольга Федоровна  Берггольц, (1910 — 1975)

Это было в далекие  двадцатые годы. На заседание ленинградского Союза поэтов пришла скромная девочка-школьница  с длинными золотистыми косами. Жила она тогда в деревянном доме на рабочей окраине, где отец работал заводским врачом. В поэтической гостиной особняка возле Невского проспекта, среди взрослых литераторов, девочка совсем растерялась. Ее внимание привлек рояль, чехол которого был расписан автографами знаменитых поэтов. Удивило, что фамилии вышиты разноцветными нитками. Среди них была даже подпись: Ал. Блок. У этого рояля, пересилив страх, девочка прочитала свои стихи "Каменная утка".

Я каменная утка,

Я каменная дудка,

Я песни простые пою.

Ко рту прислони,

Тихонько дыхни,

И песню услышишь мою.

Лежала я у  речки,

Простою землею,

Бродили по мне  журавли.

А люди с лопатой

Приехали за мною,

В телегах меня увезли.

Мяли меня, мяли

Руками и ногами,

Сделали птицу  из меня.

Поставили в печку,

В самое пламя,

Горела я там  три дня.

Стала я тонкой,

Стала я звонкой,

Точно огонь, я  красна.

Я каменная утка,

Я каменная дудка,

Пою потому, что  весна.

Когда чтение закончилось, к девочке подошел известный  детский писатель — огромный Корней Иванович Чуковский, обнял за плечи и пропел-прогудел: "Ну, какая хорошая девочка! Какие ты стишки прекрасные прочитала!" И повернулся ко всем: "Товарищи, это будет со временем настоящий поэт".

Корней Иванович не ошибся. Как не ошиблись и М. Горький  и С. Маршак — они тепло отзывались о стихах и поддерживали творчество Ольги Берггольц. Читатели первых ее книг отмечали романтическую приподнятость произведений, искренность и глубину чувств поэтессы. Но жизнь ее складывалась драматично. В 1937 году она была арестована и только через два года освобождена. Обвинение полностью было снято.

Поистине народное признание пришло к Ольге Федоровне  Берггольц в годы войны. В окруженном врагами городе, как тогда коротко  говорили — в блокаде, не было света  и тепла, воды и хлеба. Гремели разрывы бомб и снарядов, горели здания, дымились руины. Обессиленных, истощенных людей в темноте промерзших квартир порой объединял только голос радио. Часто голос радио был голосом Ольги Берггольц. Звучали стихи. Они шли от сердца к сердцу. Они были предельно достоверны по деталям блокадного быта и интонации. Ведь писал их человек, который страдал вместе со всеми, недоедал, склонялся при свете коптилки над тетрадью, дул на замерзшие руки, согревая дыханьем непослушные пальцы. Стихи оплакивали погибших. И, может быть, уже тогда зародились строки, которые много лет спустя будут высечены на каменной стене над братскими могилами Пискаревского кладбища: "Никто не забыт...". Они станут своеобразным паролем нашей памяти. Звучали стихи. Они поддерживали людей, словно давали им новые силы, вселяли уверенность в освобожденье, в Победу.

И Победа пришла. На следующий день Ольга Берггольц  пишет стихотворение "Встреча  с Победой" (приводим из него несколько  строф).

"Здравствуй..."

Сердцем, совестью, дыханьем,

всею жизнью говорю тебе:

"Здравствуй, здравствуй.

Пробил час  свиданья,

светозарный час  в людской судьбе.

Я четыре года самой  гордой — 

русской верой  — верила, любя,

что дождусь  —

живою или мертвой,

все равно, —

но я дождусь  тебя.

Пусть же твой огонь  неугасимый

в каждом сердце светит и живет 

ради счастья  Родины любимой,

ради гордости твоей, Народ.

Закончить эти  короткие заметки хотелось бы стихотворением, которым сама Ольга Федоровна  Берггольц часто завершала свои поэтические сборники.

Ответ

А я вам говорю, что нет

напрасно прожитых лет,

ненужно пройденных путей,

впустую слышанных  вестей.

Нет невоспринятых  миров,

нет мнимо розданных  даров,

любви напрасной  тоже нет,

любви обманутой, больной, — 

ее нетленно-чистый свет

всегда во мне,

всегда со мной.

И никогда не поздно снова 

начать всю  жизнь,

начать весь путь,

и так, чтоб в  прошлом бы — ни слова,

ни стона бы не зачеркнуть.

Повесть «Прощание с Матерой»

 

    Патриотизм —  это не любовь к идее,  
     а любовь к отчизне.  
    В. Распутин 
 
    Валентин Григорьевич Распутин — замечательный современный писатель. Его перу принадлежат хорошо известные читателям произведения: “Деньги для Марии” (1967 г.), “Последний срок” (1970 г.), “Живи и помни” (1975 г.), “Прощание с Матерой” (1976 г.) и другие.  
    В повести “Прощание с Матерой” писатель пишет о “малой” родине, без которой не может быть настоящего человека. В книге “Что в слове, что за словом?” Распутин так объясняет это понятие: “Малая” родина дает нам гораздо больше, чем мы в состоянии осознать. Я верю, что и в моем писательском деле она сыграла не последнюю роль...”  
    Повесть “Прощание с Матерой” — это крик души о загубленных, разоренных и затопленных деревнях, людях, насильно выселяемых с насиженных мест, и о великом значении традиций в жизни человека.  
    Носительницей многовековых традиций видит Распутин свою героиню Дарью. Она никак не может да и не хочет покинуть обжитое место, переселиться пусть в благоустроенный, но не одухотворенный поколениями поселок. В этой избе жили еще родители ее родителей, здесь провела она счастливые годы замужества и материнства, здесь и горе мыкала во время войны. А теперь надо все бросить и ехать “на материк”. Старухи, живущие на Матере, сравнивают себя со старыми деревьями, которые вдруг вздумали пересаживать. “Кто же старое дерево пересаживает?!”, “Всех нас, девка, пересаживают, не одну тебя...”  
    Понимая неизбежность расставания, Дарья, покидая родную избу, моет и обряжает ее, как покойника перед погребением. “Побелить избу всегда считалось праздником. Но теперь ей предстояло готовить избу не к празднику, нет. Не обмыв, не обрядив во все лучшее, что только есть у него, покойника в гроб не кладут — так принято. А как можно отдавать на смерть родную избу, из которой выносили отца и мать, деда и бабку, в которой сама она прожила всю без малого жизнь, отказав ей в том же обряженье?.. Она проводит ее как следует...”  
    Тяжело старому человеку видеть, непонятно, ради какой “высшей цели” надо разорять и уничтожать веками складывавшуюся жизнь, хозяйство, а главное — могилы предков. За какие грехи затопляют кладбище, уничтожая саму память о людях, некогда живших здесь?  
    Дарья да листвень — хранители традиций и самой Матеры — матери-земли, уничтожаемой временщиками ради сиюминутной выгоды. “Царственный листвень” назвали пожогщики “неповалимым”. “Один выстоявший непокорный... продолжал властвовать надо всем вокруг. Но вокруг него было пусто”.  
    На Матере начались пожары, и жечь ее начинают не чужие, пришлые люди, а свой, выросший на ней Петруха. Некудышным человеком был: “Под сорок человеку, а все продуриться не хочет, все как мальчишка: ни семьи, ни рук, способных к работе, ни головы, способной к жизни”. Заработать делом денег не мог, а вот уничтожать созданное другими Петруха всегда рад, хоть где-то отыграться за свою никчемность.  
    Поражается Дарья, как мог человек сжечь свой дом: камень вместо сердца надо иметь. А мне кажется, у Петрухи и камня нет, одна пустота внутри, которую нечем заполнить, вот и воюет он с беззащитными стариками, деревней да кладбищем.  
    Ужасается писатель, а вместе с ним и мы тому злу, которое творится под маской рациональности и законности.  
    Но природа не так беззащитна, как может показаться на первый взгляд. Она жестоко мстит людям, уничтожающим ее. Гордо и величаво стоит листвень, не поддающийся ни топору, ни огню, ни пиле. Он уйдет только вместе с землей, породившей его таким могучим и красивым.  
    Последние страницы повести символичны: заплутались люди то ли в тумане, то ли в жизни, не знают, что им надо и где верный путь. Так кто дал им право распоряжаться великой природой, если, в своей жизни не могут разобраться?

Рецензия  на произведение В. П. Астафьева «Царь-рыба»

 

    (III вариант) 
 
    В этом году я познакомилась с удивительной книгой — сборником новелл Виктора Петровича Астафьева “Царь-рыба”.  
    Это повествование о просторах великой сибирской реки, бескрайней тайге, голубизне и шири поднебесья, “нескончаемости мироздания и прочности жизни”, которая “играет” в малой капле и цветке, что дерзко вышел навстречу холодным ветрам и ждет солнца.  
    Рассказ о таких чудесах природы не может не увлечь всякого, кому не чужда красота родного края, кто ощущает себя частью природы и этой красоты, способен чувствовать радость и биение жизни даже в капле и цветке.  
    Не стала исключением и я, возможно, потому, что природа края, описываемого в книге Астафьева, очень близка мне, так как там находится не только родина писателя, но и моя, оставшаяся в памяти самой близкой и прекрасной.  
    Сборник состоит из двенадцати новелл, каждая из которых по-своему отображает главную мысль Астафьева: единство человека и природы.  
    В “Царь-рыбе” поставлено множество важных проблем: философских, нравственных, экологических и социальных.  
    Так, например, в новелле “Капля” автором была затронута важная философская проблема, которую Астафьев формулирует в рассуждениях о капле, замершей на “заостренном конце продолговатого ивового листа”.  
    Капля у автора повествования — это отдельная человеческая жизнь. И продолжение существования каждой капли заключается в слиянии ее с другими, в образовании потока — реки жизни.  
    Чрезвычайно важны здесь и размышления рассказчика о детях, в которых продолжаются наши краткие радости и благотворные печали, наша жизнь.  
    Астафьев утверждает, что жизнь человека не прекращается, не исчезает, а продолжается в наших детях и делах. Смерти нет, и в мире ничто не проходит бесследно — вот основная мысль, выраженная писателем в “Капле”.  
    В книге “Царь-рыба” есть новелла с таким же названием. Видимо, автор придает ей особое значение, поэтому мне хотелось бы подробнее остановиться именно на ней.  
    Игнатьич — главный герой новеллы. Этого человека уважают односельчане за то, что он всегда рад помочь советом и делом, за сноровку в ловле рыбы, за ум и сметливость. Это самый зажиточный человек в селе, все делает “ладно” и разумно. Нередко он помогает людям, но в его поступках нет искренности. Не складываются у героя новеллы добрые отношения и со своим братом.  
    В селе Игнатьич известен как самый удачливый и умелый  
    рыбак.  
    Чувствуется, что он в избытке обладает рыбацким чутьем, опытом предков и собственным, обретенным за долгие годы.  
    Свои навыки Игнатьич часто использует во вред природе и людям, так как занимается браконьерством.  
    Истребляя рыбу без счета, нанося природным богатствам реки непоправимый урон, главный герой новеллы сознает незаконность и неблаговидность своих поступков, боится “сраму”, который может его постигнуть, если браконьера в темноте подкараулит лодка рыбнадзора. Заставляла же Игнатьича ловить рыбы больше, чем ему было нужно, жадность, жажда наживы любой ценой.  
    Это и сыграло для него роковую роль при встрече с царь-рыбой.  
    Астафьев очень ярко описывает ее: рыба походила на “доисторического ящера”, “глазки без век, без ресниц, голые, глядящие со змеиной холодностью, чего-то таили в себе”.  
    Игнатьича поражают размеры осетра, выросшего на одних “козявках” и “выонцах”, он с удивлением называет его “загадкой природы”.  
    С самого начала, с того момента, как увидел Игнатьич царь-рыбу, что-то “зловещее” показалось ему в ней, и позже герой новеллы понял, что “одному не совладать с этаким чудищем”. Желание позвать на подмогу брата с механиком вытеснила всепоглощающая жадность: “Делить осетра?.. В осетре икры ведра два, если не больше. Икру тоже на троих?!”  
    Игнатьич в эту минуту даже сам устыдился своих чувств. Но через некоторое время “жадность он почел азартом”, а желание поймать осетра оказалось сильнее голоса разума.  
    Кроме жажды наживы, была еще одна причина, заставившая Игнатьича помериться силами с таинственным существом. Это удаль рыбацкая. “А-а, была не была! — подумал главный герой новеллы. — Царь-рыба попадается раз в жизни, да и то не “всякому Якову”.  
    Отбросив сомнения, “удало, со всего маху Игнатьич жахнул обухом топора в лоб царь-рыбу...”.  
    Образ топора в этом эпизоде вызывает ассоциацию с Раскольниковым. Но герой Достоевского поднял его на человека, а Игнатьич замахнулся на саму мать-природу.  
    Герой новеллы думает, что ему все дозволено. Но Астафьев считает, что эта вседозволенность не может быть ничьим правом. С замиранием сердца следишь за поединком Игнатьича с таинственной рыбой.  
    Вскоре незадачливый рыбак оказался в воде, опутанный своими же удами с крючками, впившимися в тела Игнатьича и рыбы. “Реки царь и всей природы царь — на одной ловушке”, — пишет автор.  
    Тогда и понял рыбак, что огромный осетр “не по руке ему”. Да он и знал это с самого начала их борьбы, но “из-за этакой гады забылся в человеке человек”. Игнатьич и царь-рыба “повязались одной долей”. Их обоих ждет смерть.  
    Страстное желание жить заставляет человека рваться с крючков, в отчаянии он даже заговаривает с осетром. “Ну что тебе!.. Я брата жду, а ты кого?” — молит Игнатьич.  
    Жажда жизни толкает героя и на то, чтобы перебороть собственную гордыню. Он кричит: “Бра-ате-ельни-и-и-ик!..” Игнатьич чувствует, что погибает.  
    Рыба “плотно и бережно жалась к нему толстым и нежным брюхом”. Герой новеллы испытал суеверный ужас от этой почти женской ласковости холодной рыбы. Он понял: осетр жмется к нему потому, что их обоих ждет смерть.  
    В этот момент человек начинает вспоминать свое детство, юность, зрелость. Кроме приятных воспоминаний, приходят мысли о том, что его неудачи в жизни были связаны с браконьерством.  
    Игнатьич начинает понимать, что зверский лов рыбы всегда будет лежать на его совести тяжелым грузом.  
    Вспомнился герою новеллы и старый дед, наставлявший молодых рыбаков: “А ежли у вас, робяты, за душой што есть, тяжкий грех, срам какой, варначество — не вяжитесь с царью-рыбой, попадется коды — отпущайте сразу”.  
    Слова деда и заставляют астафьевского героя задуматься над своим прошлым.  
    Какой же грех совершил Игнатьич? Оказалось, что тяжкая вина лежит на совести рыбака. Надругавшись над чувством невесты, он совершил проступок, не имеющий оправдания.  
    Игнатьич понял, что этот случай с царь-рыбой — наказание за его дурные поступки.  
    В этом и проявляется главная мысль новеллы и всей книги: человека ожидает расплата не только за варварское отношение к природе, но и за жестокость к людям. Истребляя в своей душе то, что природа закладывает изначально (доброту, порядочность, милосердие, честность, любовь), Игнатьич становится браконьером не только по отношению к природе, но и к самому себе.  
    Человек — это неотъемлемая часть природы. Он должен жить с ней в согласии, иначе она будет мстить за свое унижение, “покорение”. Это утверждает Астафьев в своей книге.  
    Обращаясь к Богу, Игнатьич просит: “Господи! Да разведи ты нас! Отпусти эту тварь на волю! Не по руке она мне!” Он просит прощения у девушки, которую когда-то обидел: “Прос-сти-итееее... ее-еээээ... Гла-а-аша-а-а, прости-и-и”. После этого царь-рыба освобождается от крюков и уплывает в родную стихию, унося в теле “десятки смертельных уд”.  
    Игнатьичу сразу становится легче: телу — оттого что рыба не висела на нем мертвым грузом, душе — оттого что природа простила его, дала еще один шанс на искупление всех грехов и начало новой жизни.  
    Книга В. П. Астафьева мне понравилась тем, что автор поднимает в своем произведении не только экологические, но и нравственные проблемы.  
    “Царь-рыба” воспитывает чувство ответственности и заставляет задуматься каждого над словами автора о том, что за дурные поступки человека обязательно ждет возмездие.  
    Читается этот сборник новелл с большим интересом, учит любить природу, воспитывать доброе отношение к человеку.  
    Своеобразен язык произведения. Писатель охотно использует те слова, которые употребляют люди, живущие в его родных местах.  
    Эта книга делает читателя добрее, умнее.

Волоколамское шоссе 

     Когда началась Великая Отечественная  Война, Александр Бек, отложив в  сторону роман о жизни авиаконструктора Бережкова (роман этот был закончен уже после войны), стал военным  корреспондентом. И первые месяцы войны провел в войсках, которые защищали Москву и окрестности Москвы. 

     В начале 1942 года Александр Бек поехал в дивизию имени Панфилова, уже  поднявшуюся от подмосковных рубежей  почти до Старой Руссы. В этой дивизии  Бек начал знакомиться, неустанные расспросы, нескончаемые часы в роли “беседчика”, как и требуется корреспонденту. Постепенно слагался образ погибшего под Москвой Панфилова, умевшего управлять, воздействовать не криком, а умом, в прошлом рядового солдата, сохранившего до смертного часа солдатскую скромность.

     Беку  постоянно задают вопрос: “Кто послужил прототипом главного героя книги, от которого идет повествование? Не вымышленное  ли лицо в этой книге?” А писатель отвечал: “Герой “Волоколамского шоссе” не вымышленное, а реально существующее лицо”. Его зовут Баурджан Момыш-Улы, казах по национальности. Он, старший лейтенант, действительно командовал батальоном панфиловцев в дни битвы под Москвой.

     Впервые Александр Бек побывал в Панфиловской дивизии  в январе – феврале  тысяча девятьсот сорок второго года. В этой дивизии автор побывал несколько раз, в итоге которых был дан приказ: “больше не пускать этого корреспондента, который ничего не пишет”.

     В итоге летом сорок второго  года Александр Бек засел за повесть. Кроме того, он получил отпуск из редакции журнала “Знамя”, где состоял военным корреспондентом. Но однажды Бек решил ехать на дачный участок, чтобы там продолжить писание романа. И когда он сел в поезд, то автор забыл с собой взять мешок, который оставил на станции. Но когда он выбежал, то обнаружилось, что мешка уже не было.

     Александру  Беку ничего не оставалось, как писать повесть заново. Но теперь она потеряла сугубо документальный характер, так  как у автора не было его архива. Пришлось дать волю воображению, фигура центрального героя, сохранившего свою подлинную фамилию, все более приобретала характер художественного образа, правда факта подчас уступала место правде искусства.

     Книга “Волоколамское шоссе” была задумана в 1942 году как цикл из четырех повестей. Автор считал главнейшей, самой важной для своего замысла последнюю, завершающую повесть. Дни декабрьского немецкого наступления  на Москву, рождение, кристаллизация новой военной тактики, бои панфиловцев, отмеченные историей войны как особо характерные , в своем роде классические, – вот о чем в ней, четвертой повести Александр Бек хотел бы рассказать. Перед тем как вышли следующие две повести романа, произведение в составе первых двух повестей обрела самостоятельное существование, получила признание читателей и в переводах на всех континентах. Для автора высокая награда и честь то, что книгу взяли на вооружение молодые революционные армии социалистических стран.