Атомная энергетика: история и современность

Насколько подробно изучена  хронологическая  последовательность развития аварии и  процессов, происходивших при этом в ядерном реакторе? 

Причины аварии на ЧАЭС, ее развитие исследовались ведущими учеными и специалистами с  использованием данных о состоянии  реактора и его систем перед аварией, математических моделей энергоблока  и его реакторной установки. В итоге удалось восстановить ход событий, сформулировать версии о причинах и развитии аварии. Эта информация и была доложена экспертам МАГАТЭ.  
    25 апреля 1986 г. ситуация развивалась следующим образом:  
    1 ч 00 мин – согласно графику остановки реактора на планово-предупредительный ремонт персонал приступил к снижению мощности аппарата, работавшего на номинальных параметрах.  
    13 ч 05 мин – при тепловой мощности 1600 мВт отключен от сети турбогенератор №7, входящий в систему 4-го энергоблока. Электропитание собственных нужд (ГЦН и другие потребители) перевели на турбогенератор №8.  
    14 ч 00 мин – в соответствии с программой испытаний отключается система аварийного охлаждения реактора. Поскольку реактор не может эксплуатироваться без системы аварийного охлаждения, его необходимо было остановить. Однако диспетчер «Киевэнерго» не дал разрешения на глушение аппарата. И реактор продолжал работать без САОР.  
    23 ч 10 мин – получено разрешение на остановку реактора. Началось дальнейшее снижение его мощности до 1000 – 700 мВт (тепловых), как и предусматривалось программой испытаний. Но оператор не справился с управлением, в результате чего мощность аппарата упала почти до нуля. В таких случаях реактор должен глушиться. Но персонал не посчитался с этим требованием. Начали подъем мощности.  
    В 1 ч 00 мин 26 апреля персоналу наконец удалось поднять мощность реактора и стабилизировать ее на уровне 200 мВт (тепловых) вместо 1000 – 700, заложенных в программе испытаний.  
    В 1 ч 03 мин и 1 ч 07 мин – к шести работающим главным циркуляционным насосам дополнительно подключили еще два, чтобы повысить надежность охлаждения активной зоны аппарата после испытаний.  
    Подготовка к эксперименту.  
    1 ч 20 мин (примерно – по математической модели) – стержни автоматического регулирования (АР) вышли из активной зоны на верхние концевики, и оператор даже помогал этому с помощью ручного управления. Только так удалось удержать мощность аппарата на уровне 200 мВт (тепловых). Но какой ценой? Ценой нарушения строжайшего запрета работать на реакторе без определенного запаса стержней-поглотителей нейтронов.  
    1 ч 22 мин 30 с – по данным распечатки программ быстрой оценки состояния, в активной зоне находилось всего шесть – восемь стержней. Эта величина примерно вдвое меньше предельно допустимой, и опять реактор требовалось заглушить.  
    1 ч 23 мин 04 с – оператор закрыл стопорно-регулирующие клапаны турбогенератора №8. Подача пара на него прекратилась. Начался режим выбега. В момент отключения второго турбогенератора должна была бы сработать еще одна автоматическая защита по остановке реактора. Но персонал, зная это, заблаговременно отключил ее, чтобы, по-видимому, иметь возможность повторить испытания, если первая попытка не удастся. В ситуации, возникшей в результате нерегламентированных действий персонала, реактор попал (по расходу теплоносителя) в такое состояние, когда даже небольшое изменение мощности приводит к увеличению объемного паросодержания, во много раз большему, чем при номинальной мощности. Рост объемного паросодержания вызвал появление положительной реактивности. Колебания мощности в конечном итоге могли привести к дальнейшему его росту.  
    1 ч 23 мин 40 с – начальник смены 4-го энергоблока, поняв опасность ситуации, дал команду старшему инженеру управления реактором нажать кнопку самой эффективной аварийной защиты. Стержни пошли вниз, однако через несколько секунд раздались удары, и оператор увидел, что поглотители остановились. Тогда он обесточил муфты сервоприводов, чтобы стержни упали в активную зону под действием собственной тяжести. Но большинство стержней-поглотителей так и остались в верхней половине активной зоны.  
    Ввод стержней, как показали позже специальные исследования, начавшийся после нажатия кнопки АЗ, при создавшемся распределении потока нейтронов по высоте реактора оказался неэффективным и также мог привести к появлению положительной реактивности.  
    Произошел взрыв.

Что означают так часто  встречающиеся в  связи с объяснением  причин аварии на Чернобыльской  станции такие  понятия, как «отравление реактора», «нейтронные яды», «йодная яма»?  

Снижение мощности реактора, как уже было сказано, началось в 1 ч 00 мин 25 апреля. Затем этот процесс  остановили по требованию диспетчера энергосистемы. И продолжение работы по снижению мощности вновь началось в 23 ч 10 мин.  
    Какие же опасные процессы происходили в активной зоне за эти 22 часа? Прежде всего, отметим, что в ходе цепной реакции образуется целый спектр химических элементов. При делении ядер урана появляется йод, имеющий период полураспада около семи часов. Затем он переходит в ксенон-135, обладающий свойством активно поглощать нейтроны.  
    Ксенон, который иногда называют «нейтронным ядом», имеет период полураспада около девяти часов и постоянно присутствует в активной зоне реактора. Но при нормальной работе аппарата он частично выгорает под воздействием тех же нейтронов, поэтому практически количество ксенона сохраняется на одном уровне.  
    А вот при снижении мощности реактора и соответственно ослаблении нейтронного поля количество ксенона (за счет того, что его выгорает меньше) увеличивается. Происходит так называемое «отравление реактора». При этом цепная реакция замедляется, реактор попадает в глубоко подкритичное состояние, известное под названием «йодной ямы». И пока она не пройдена, то есть «нейтронный яд» не распадется, ядерная установка должна быть остановлена. В каких же случаях аппарат попадает в «йодную яму»? Такое происходит при провале мощности реактора, что и случилось на 4-м энергоблоке ЧАЭС 25 апреля 1986 г.  
    Ксенон понизил мощность аппарата, и для поддержания его «дыхания» потребовалось вывести из активной зоны большое количество стержней СУЗ, которые, как мы говорили, также поглощают нейтроны. Таким образом, стремление персонала, несмотря ни на что, провести эксперимент вступило в противоречие с требованиями регламента. 

Неужели управление реактором, проведение испытаний  было доверено малоподготовленным для такой работы людям?  

В результате тщательного  расследования причин аварии удалось  не только во многом восстановить физическую и технологическую картину случившегося, но и определить основные ошибки персонала, обслуживавшего реакторную установку 4-го энергоблока.  
    После утверждения главным инженером станции Н. М. Фоминым явно недоработанной и не согласованной должным образом программы испытаний турбогенератора в режиме выбега с нагрузкой ответственность за проведение эксперимента была возложена на заместителя главного инженера ЧАЭС по эксплуатации второй очереди станции А. С. Дятлова. Он считался подготовленным специалистом, имевшим большой стаж работы на атомных реакторах.  
    Начальником ночной смены 4-го энергоблока был А. Ф. Акимов, 1953 г. рождения. Считалось, что он человек дисциплинированный, но без достаточных профессиональных навыков. Старший инженер управления реактором Л. Ф. Топтунов, 1960 г. рождения, сравнительно недавно находился на этой должности и не сумел еще овладеть нужными навыками и опытом (Акимов и Топтунов умерли в результате острого лучевого заболевания в мае 1986 г.).  
    Руководил организацией и проведением испытаний Г. П. Метленко, инженер-электрик организации «Донтехэнерго», не знавший особенностей ядерного реактора.  
    Начальником смены станции, ответственным за все, что на ней происходило, являлся Б. В. Рогожкин, многие годы проработавший в атомной промышленности.  
    Вот, собственно, основные прямые участники и действующие лица случившейся трагедии. Прежде всего, ее обязан был не допустить Дятлов. Он непосредственно находился на пульте управления реактором, определял действия своих молодых коллег. Но заместитель главного инженера не проявил требовательности ни к себе, ни к подчиненным. Он допустил отступления от регламента эксплуатации энергоблока и хотя и несовершенной, но утвержденной программы эксперимента.  
    Прежде всего, Дятлов не воспрепятствовал проведению испытаний после непроизвольной остановки реактора. Он должен был дать команду немедленно заглушить аппарат после того, как по вине оператора мощность упала почти до нуля. Заместитель главного инженера обязан был знать и о том, что запас стержней СУЗ, находившихся в активной зоне в момент проведения испытаний, был недопустимо малым для дальнейшей эксплуатации реактора.  
    В соответствии с должностными обязанностями все эти нарушения должен был пресечь начальник ночной смены АЭС Рогожкин. Согласно установленному порядку без его ведома на реакторе не могли производиться никакие действия, влиявшие на безопасность реактора. Но, как выяснилось, Рогожкин даже не ознакомился подробно с программой испытаний. Он узнал о ней в начале смены от Акимова, а в дальнейшем вообще устранился от контроля за тем, что происходило в 4-м реакторном цехе.  
    Таким образом, если, с одной стороны, во всем происходившем участвовали молодые, недостаточно опытные люди, то, с другой – те, кто обладал этим опытом и по своему служебному положению обязан был не допустить нарушений правил эксплуатации.  
    В материалах, которые советская сторона представила на рассмотрение экспертов МАГАТЭ в связи с чернобыльской аварией, было сделано несколько конкретных выводов:  
    «В процессе подготовки и проведения испытаний турбогенератора в режиме выбега с нагрузкой собственных нужд блока персонал станции отключил ряд технических средств защиты и нарушил важнейшие положения регламента эксплуатации в части безопасного ведения технологического процесса».  
    Далее:  
    «Основным мотивом в поведении персонала было стремление быстрее закончить испытания. Нарушение установленного порядка при подготовке и проведении испытаний, нарушение самой программы испытаний, небрежность в управлении реакторной установкой свидетельствуют о недостаточном понимании персоналом особенностей протекания технологических процессов в ядерном реакторе и о потере им чувства опасности.  
    И как результат этого:  
    «Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведен персоналом в такое нерегламентированное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности. 

Сразу же после аварии. 

Как действовал сразу же после аварии дежурный персонал Чернобыльской атомной электростанции? 

О поведении после  взрывов людей, находившихся в районе 4-го энергоблока, сегодня можно судить прежде всего по их собственным рассказам. Вот свидетельства некоторых  работников ЧАЭС – непосредственных участников событий той тревожной ночи.  
    А. С. Дятлов. Первое, что я сказал Акимову, чтобы он вызвал пожарников. А сам поспешил на улицу и обошел здание. Увидел, что оно разрушено, на крышах огонь. Но когда приблизился к 3-му блоку, то около него уже стояли пожарные машины. Поинтересовался: «Кто старший?». Мне показали на лейтенанта Правика. Затем я направился к щиту управления 3-го блока. Так мне доложили, что успели провести осмотр оборудования и оснований для остановки реактора сейчас не видят.  
    Я вернулся на 4-й блок. Вызвал заместителя начальника цеха и приказал отключить от электропитания все механизмы, срочно разобрать электросхемы, которые искрили и могли загореться. И опять пошел на 3-й блок, где дал команду остановить аппарат. Мне пытались возражать, дескать требуется разрешение директора станции. Но я сказал, что в данном случае ничего этого не надо.  
    Потом к нам, на 4-й, пришел дозиметрист. Он замерил уровень радиации. Были места, где, по моему мнению, работать было еще можно. Однако оказались и довольно опасные точки. Правда, насколько опасные, мы не выяснили. Дозиметры оказались слабые, их «зашкаливало». Но мы решили все-таки часть людей вывести за пределы блока. Тут сообщили, что после взрывов не обнаружены два человека. В первую очередь пошли искать Ходемчука. Но дверь помещения, где он находился, как оператор главных циркуляционных насосов, заклинило. Тогда стали ему кричать, но никто не отозвался.  
    Дозиметристов появилось уже двое. Один, правда, пошел сопровождать обожженного Шашенка, который как раз и был одним из двух пропавших.  
    В общем-то, стало ясно, что с самим реактором мы ничего сделать не сможем. Поэтому основные силы бросили на недопущение новых пожаров, а также занялись разборкой электросхем. При этом я предполагал, что люди могут получить большие дозы радиационного облучения.  
    Б. В. Рогожкин. Когда я прибежал на 4-й энергоблок, то увидел Дятлова. Он развел руками: «Не знаю, Боря, что получилось». Спросил у Топтунова: «Стержни вошли?» - «Да, - ответил он, - но потом мне показалось, что они остановились». Спросил Акимова, подает ли он воду в реактор. Тот ответил, что да. Но не знает, куда она идет. Дозиметрист доложил, что прибор «зашкалило». Я сказал, чтобы искали другие приборы. Мне надо было возвращаться на центральный пульт, поэтому я поручил продолжать аварийные работы Дятлову и Акимову. Сам пошел сообщить об аварии. Позвонил в Москву в ВПО «Союзатомэнерго». Мне позвонил директор Брюханов. Я рассказал ему о том, что видел.  
    Г. П. Метленко. После взрыва Акимов дал команду включить дизели резервного электропитания и аварийные насосы. Он еще попросил меня помочь оператору открыть заслонки, чтобы подать воду в реактор. Мы вбежали в машзал. Там обрушилась кровля, сильно парило. Я увидел оператора, который открывал задвижку, чтобы пустить воду. Я сказал, что надо открывать и другие задвижки, но он ответил: «К ним не подойти…».  
    Потом я спросил одного из руководителей: «Чем мы все-таки можем помочь?». Он резко сказал: «Давайте уматываете отсюда». И мы пошли.  
    Ю. Ю. Трегуб. Освещение на какое-то время погасло, потом восстановилось. Я видел, как Акимов включал насосы аварийного охлаждения. Мне же он дал команду вручную включить систему аварийного охлаждения реактора. Но в одиночку этого не сделать. Лишь одну задвижку – вдвоем – и то надо открывать минут 30. Тут я увидел Газина, и мы побежали выполнять команду. Рванули дверь, и нас окатило горячим паром. Похоже, сварит минуты за две. Кинулись назад к блочному щиту. Последовало указание открывать арматуру водопровода. Откуда лилась вода – не понял. Нам требовалось попасть в гидробалонное помещение системы аварийного охлаждения реактора. Только тут дверь завалило. Выскочили на улицу. Там и лежали эти самые баллоны, разбросанные взрывом, как спички. Тут я увидел свечение от реактора, напоминающее свет от раскаленной спирали.  
    Потом старший инженер управления турбинами дал команду открыть еще одну систему с водой. Значит, надо идти в машзал. А там завал, все стены как-то посерели. Но мы все-таки нашли сливные задвижки. Открывали их долго. Возвращаясь назад через 3-й блок, увидели красные лампочки системы радиационного контроля.  
    Потом мы пошли с Дятловым посмотреть на разрушения. Свечение над реактором продолжалось.  
    И опять команда открыть задвижки. Сил почти не было. Но оперативный план мы уже выполнили – вода для охлаждения реактора подавалась.  
    Затем люди собрались у щита управления 3-м блоком. Всех рвало и меня тоже. Часов в пять утра мы оказались на КПП-1. Подошел пожарник. Его очень сильно рвало. Потом нас посадили в машину «Скорой помощи».  
    Г. В. Лысюк. Начальник сказал мне, чтобы я уходил с территории блока. Но у административно-бытового корпуса №2 нас остановил дозиметрист. Видимо, потому, что мы уже считались «грязными», нас задержали. Часа два не разрешали идти дальше. Потом направили в сторону административно-бытового корпуса №1. Многих уже рвало. Потом мы находились в станционном убежище, где у нас взяли на анализ кровь. Домой уехали часов в 11 дня. Это все было 26 апреля.  
    А. П. Ювченко. Взрывы застали меня в кабинете. Страшно содрогнулись стены. И хотя они метровой толщины, но прогнулись. Дверь вышибло. Телефонная связь оборвалась. Только с 3-го щита управления прошел сигнал. Сказали, что нужны носилки. Я побежал и увидел Дегтяренко. Лицо его было обварено паром или кипятком. Совсем не узнать человека. Он кричал, что там, на 4-м, остался еще один оператор. Я бросился его искать. На левой стороне не нашел, зато увидел еще одного нашего парня. Глаза его были круглые. Показывал вверх, на потолок, и кричал, что там Валера Ходемчук.  
    Мы искали пятерых наших операторов. Валеру прежде всего. По пути встретили дозиметриста в противогазе. Правда, и на нас были «лепестки» (легкие респираторы из ткани).  
    Сверху откуда-то лилась вода. Ситников сказал, что надо позвонить в медпункт. Может быть, те, кого мы ищем, уже там. Так и вышло. Все нашлись, кроме Ходемчука.  
    А. Г. Усков. Придя на 4-й блок, я увидел Ситникова, Акимова, начальника реакторного цеха №2 Коваленко. Они обсуждали, куда лучше подать воду. И поставили Акимову задачу – пустить ее через питательные узлы. Акимов, Топтунов работали с одной стороны, а я и Орлов – с другой. Мы быстро все сделали. Однако у людей уже началась рвота. Они не могли стоять.  
    Сам я тогда проработал минут 40, а потом ушел на совещание. Вернулся уже в другую смену, где-то после девяти утра. И вот тогда я увидел блоки графита. Только возникла мысль, что они не из реактора, а просто про запас лежали. Орлову стало плохо, потом мне. Затем – санчасть.  
    В. А. Бабичев. В шесть утра 26 апреля я сменил Акимова на посту начальника смены блока. Прямо у щита он рассказал мне, что произошло. Потом ушел. Правда, мы еще пытались с ним найти оперативный журнал смен, но тот куда-то пропал.  
    Г. А. Дик. Я приехал на смену утром. Поступила команда от главного инженера собрать схему подачи воды на 4-й реактор. Позвонил в бункер директору станции, спросил, какую крайнюю дозу облучения установили на человека. Тот сказал – 10 бэр. Я рассчитал – каждому можно работать минут по 40. Потом выяснилось, что вода из 4-го блока растекается во все стороны. Причем она радиоактивная. Требовалось срочно перекрыть задвижки, для чего была необходима спецодежда. Когда ее принесли, в двух отсеках мы воду перекрыли. Правда, ее уровень в отдельных местах доходил уже до 170 сантиметров.  
    Л. Г. Попова. Той ночью я была дежурной телефонисткой по станции. Позвонил Рогожкин и сообщил: «Авария!». Я спросила: «Какая?». Он ответил: «Большая авария». Потом позвонил Брюханов и сказал, чтобы я ставила на магнитофон ленту «Общая авария». Но магнитофон сломался. И система автоматического оповещения всех должностных лиц не работала. Пришлось обзванивать каждого в отдельности. 

Какие основные действия по ликвидации аварии предпринимались непосредственно после взрыва?  

Мы уже привели  свидетельства некоторых из тех  людей, кому в момент аварии или после  нее пришлось оказаться в районе поврежденного энергоблока.  
    Большинству из них в общих чертах стало ясно, что ситуация серьезная. Многие наблюдали, как вздрогнули, а то и прогнулись толстые железобетонные стены, потолки. Они увидели обрушения в помещениях, разрывы трубопроводов, потоки вырвавшейся горячей воды и пара, огонь пожара, встретили первых пострадавших товарищей. Кто-то наблюдал оранжевое свечение над реактором, среди обломков конструкций. Чуть позже наткнулись и на графитовые блоки.  
    Представляли ли они, что сам аппарат развалился и имел место выброс радиоактивности в атмосферу? На этот вопрос все отвечают, что нет, что подобного не предполагали. Считали, что произошел взрыв водорода или разрыв трубопровода большого сечения.  
    Практически никто не сумел объективно оценить случившееся, все оказались профессионально и психологически неподготовленными к ликвидации последствий аварии подобного масштаба, что само по себе является одним из суровых уроков Чернобыля. А ведь от этого зависел и порядок действий людей в этих экстремальных условиях.  
    Требовалось прежде всего точное знание радиационной обстановки. Однако дозиметрическая служба ЧАЭС на первом – самом ответственном – этапе оказалась беспомощной. Ни у кого под рукой не оказалось необходимых дозиметрических приборов. Истинных уровней радиации на 4-м энергоблоке и вокруг него люди не знали. Следовательно, защитить себя должным образом не смогли. Ночью никто никого ни о чем не предупредил, хотя часть посторонних людей из опасной зоны и была выведена. Лишь под утро определили допустимую дозу возможного облучения персонала, участвовавшего в противоаварийных работах.  
    Даже побывавший в зоне аварии начальник смены станции практически ничего не предпринял для спасения людей. Он тоже, как объяснил потом, не предполагал, что… Однако его прямая обязанность заключалась в том, чтобы не гадать, а измерять уровни радиации, думать не только о технике, но и о своих подчиненных. Правда, пропавших товарищей искали, невзирая ни на что. И пострадавших в момент взрыва реактора 4-го энергоблока вывели из зоны аварии для оказания им медицинской помощи.  
    В эти первые – самые трудные – часы после аварии в зоне 4-го энергоблока трусов не оказалось. Мы обязаны быть объективными и сказать, что даже те, кто в первую очередь отвечал в ту ночь за управление реактором и довел его до критического состояния, то есть Дятлов, Акимов, Топтунов, не покинули своих мест. Дятлов уже на исходе физических сил добрался до бункера, где размещалось руководство ЧАЭС, доложил о случившемся и попал в медсанчасть. Акимов оставил свой пост лишь после того, как его в шесть утра официально подменили. Топтунова практически вынесли в очень плохом состоянии.  
    До последнего работали здесь и многие из тех, кто оказался ночью на станции по собственной инициативе, чтобы перенять опыт ведения работ по остановке реактора и организации испытаний.  
    Персонал сделал многое, чтобы не допустить разрастания аварии до еще более опасных масштабов. Люди тушили пожары и предупреждали новые. Ограждали от опасности 3-й реактор, а это было и трудно и опасно. Ведь уровень радиации оказался в ряде мест смертельным, и они чувствовали это, пусть не осознавая до конца последствий.  
    Однако многие из тех, кого отправили за пределы 4-го энергоблока, не смогли быстро укрыться от радиации. Некоторые еще долго находились на опасных участках. 

Расскажите  о борьбе с пожарами, которые возникли на АЭС в Чернобыле сразу после аварии. 

В результате взрывов  в реакторе и выброса наружу разогретых до высокой температуры осколков его активной зоны на крышах некоторых  помещений реакторного отделения  и машинного зала возникло более 30 очагов пожара. Особую опасность представлял огонь на крыше машинного зала, где установлены турбогенераторы всех энергоблоков.  
    При взрыве часть панелей перекрытия упала на турбогенератор №7, повредив маслопроводы и электрические кабели, что привело к их загоранию. А большая температура внутри реактора вызвала горение графита. Сложилась чрезвычайно сложная обстановка.  
    Вот хронология основных действий по ликвидации пожаров:  
    1 ч 28 мин 26 апреля – к месту аварии прибыл дежурный караул военизированной пожарной части (ВПЧ-2) по охране Чернобыльской АЭС в составе 14 человек во главе с лейтенантом внутренней службы В. П. Правиком. Быстро и правильно оценив обстановку, молодой офицер направил своих людей на тушение в первую очередь кровли машинного зала, чтобы отрезать пламя от остальных энергоблоков.  
    1 ч 35 мин – к месту пожара прибыл дежурный караул сводной военизированной пожарной части (СВПЧ-6) по охране г. Припяти в составе 10 человек во главе с начальником караула лейтенантом внутренней службы В. Н. Кибенком, который возглавил звено газодымозащитной службы и произвел разведку пожара в помещениях реакторного отделения, примыкающих к разрушенной активной зоне реактора. Это позволило выбрать правильные позиции для подачи водяных стволов.  
    Огонь особенно разбушевался на кровле реакторного отделения, поэтому основные силы пожарных пришлось сосредоточить там. Борьба с пожарами шла на большой высоте – от 27 до 71,5 м над землей. Добираться туда приходилось по наружным пожарным лестницам, задыхаясь в дыму. Пожарные машины натруженно качали воду.  
    Одновременно было организовано тушение вновь возникавших очагов горения внутри помещений 4-го энергоблока. Для этого привлекался дежурный персонал станции.  
    1 ч 40 мин – к месту аварии прибыл находившийся в то время в очередном отпуске начальник ВПЧ-2 майор внутренней службы Л. П. Телятников. Он взял на себя общее руководство тушением пожаров.  
    Прежде всего офицер провел разведку очагов загорания. Затем организовал работу двух боевых участков наступления на огонь.  
    Основная задача пожарных на первом участке состояла в том, чтобы не допустить распространения пламени на крыше машзала 3-го энергоблока. На втором участке шла борьба с пламенем на кровле 3-го и 4-го блоков, в помещениях реакторного отделения.  
    Боевая работа личного состава ВПЧ-2 и СВПЧ-6 велась в условиях повышенной радиоактивности, в атмосфере сильно действующих токсичных продуктов горения, среди обрушенных строений, на большой высоте.