Журналисты писатели. Кто они?

     Своеобразие и вместе с тем  заслуга Чехова состоит  в том, что он, как  никто, понял сущность рассказа как малой  эпической формы. Довёл этот жанр до совершенства, добиваясь, что рассказ при возможно меньшем объёме отражал с максимальной правдивостью и с наибольшей глубиной и силой существенные стороны жизни. Понял то, что это требование, хотя и стесняет размах писателя, имеет свою положительную сторону: «оно приучает к устранению из рассказа всего ненужного, излишнего; к наибольшей компактности материала, содействующей его силе и выразительности.

     «Краткость  – сестра таланта», – говорил Чехов.

     Л.Н. Толстой, говоря о  новаторстве Чехова, записал в своём дневнике: « Разговаривая о Чехове с Лазаревским, уяснил то, что он, как Пушкин, двинул вперёд форму. И это большая заслуга».

     Чехов не открыл заново жанра  короткого сжатого  рассказа, но развил, уточнил и придал своеобразную форму тому, что существовало в русской литературе и раньше.

     Юмористические  рассказы Чехова были не одинаковы по форме. Некоторые из них, например, как «Шведская  спичка», «Без заглавия», «Из записок вспыльчивого человека» представляют собой небольшие  повествовательные произведения с фабулой и сменой событий, но таких немного.

     Другие  рассказы – юмористические миниатюры, стилизирующие  форму письма, официальных  донесений, дневников, отчётов. Они также  не занимают в творчестве Чехова много места.

     Подавляющая часть юмористических рассказов – короткие бытовые сцены с одним Эпизодом, двумя-тремя действующими  лицами и развёрнутым диалогом: «Неудача», «Радость», «Клевета», «Канитель», «Симулянты». На этих рассказах Чехов и оттачивал своё мастерство писателя-юмориста.

     В рассказах А.П. Чехова отчетливо видим характеры и их соотношения, сюжет и развитие действия, диалоги, монологическую и эпистолярную речь, портреты и пейзажи, эпитеты и метафоры, – все те композиционные и языковые средства, которые присущи и роману, и повести, и другим литературным произведениям.

     Постановка  жизненно важных проблем, идейная направленность – вот что, по мнению Чехова, лежит в  основе творческого  процесса.

     Он  создал своего рода поэтику короткого  рассказа, по-особому, заново решая вопросы  о композиции образа, о состоянии действующих лиц, о сюжете рассказа, о языке автора и действующих лиц. Проблема композиции короткого рассказа, умение вложить в  малую форму большое содержание, занимали в поэтике чрезвычайно большое место.

     С целью усиления активного восприятия Чехов сразу вводит читателя в развитие сюжета. «Если искусство писать состоит собственно не в искусстве писать, а в искусстве вычёркивать плохо написанное», то это относится, прежде всего, к вводной части рассказа.

     В отличие от рядовых  авторов Чехов поднял жанр юмористического рассказа на большую идейную и художественную высоту. У него всегда центральное место принадлежит комизму характеров и быта, всё остальное играет  подчинительную роль и служит задаче раскрытия психологии действующих лиц и общего смысла рассказа. «Он был великий юморист, но обратите внимание на его юмористические произведения, даже на те из них, над которыми можно хохотать до слёз: ни одного каламбура, ни одного красного словечка, ни одного жеста в сторону читателя».

     Чехов прекрасно знал бытовой язык и был непревзойдённым мастером речевой характеристики. Он умел говорить языком помещика, крестьянина, музыканта, судебного следователя, извозчика, учителя, актёра, студента-медика, станового пристава, профессора, деревенского дьячка. Прекрасно понимал особенности речи ребёнка, юноши, старика.

     В индивидуальной речи героев нередко отражал  их бескультурье, темноту, неумение логически  мыслить. Чехов требовал от человеческой речи, так же как и  от мысли, правды, честности, простоты и искренности, ему претила всякая фальшь.

     Больше  значение А.П. Чехов  придавал концовке рассказа, стремясь сделать  её наиболее содержательной, впечатляющей. «Придумать такой конец –  дело очень трудное. Кто изобретёт  новые концы для  пьесы – тот  откроет новую эру, – писал Чехов А.С. Суворину. – Не даются подлые концы».

     Последовательный  реалист, требующий  от творчества правдивости  и типичности, Чехов, вопрос об эффективной  концовке решал в  плане идейного реализма. Его рассказы, «Без заглавия», «Каштанка», Дом с мезонином». «Попрыгунья», написанные на совершенно разные темы, но сходные по композиции: все они заканчиваются неожиданной развязкой.

     Все используемые художественные приемы, характерные  для  юмористических рассказов Чехова использовались им в  разных рассказах по-разному, каждый раз в зависимости от идейной направленности и содержания рассказа.

     В заключение хочется  ещё раз сказать  о великом мастерстве А.П. Чехова. Когда  читаешь рассказы А.П. Чехова, а потом  перечитываешь и  изучаешь их, неизбежно  подаёшься обаянию чеховского юмора и задушевного лиризма и всё больше понимаешь мастерство великого писателя.

Сергей  Довлатов – писатель, журналист.

     ДОВЛАТОВ, СЕРГЕЙ ДОНАТОВИЧ  (наст. фамилия – Мечик) (1941–1990), родился 3 сентября 1941 в Уфе – прозаик, журналист, яркий представитель третьей волны русской эмиграции. С 1962 по 1965 год Сергей Довлатов служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации поступил на факультет журналистики ЛГУ, в то же время работая журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям". Начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал личным секретарем у писательницы Веры Пановой.

     После выехал в Эстонию, где сотрудничал в газетах «Советская Эстония», «Вечерний Таллин». Писал рецензии для журналов «Нева» и «Звезда». Произведения Довлатова-прозаика не издавались в СССР. В 1978 эмигрировал в Вену, затем переехал в США. Стал одним из создателей русскоязычной газеты «Новый американец», тираж которой достигал 11 тысяч экземпляров, с 1980 по 1982 был ее главным редактором.

     В Америке проза  Довлатова получила признание, публиковалась в американских газетах и журналах. Он стал вторым после В.Набокова русским писателем, печатавшимся в журнале «Нью-Йоркер». Через пять дней после смерти Довлатова в России была сдана в набор его книга Заповедник, ставшая первым значительным произведения писателя, изданным на родине.

     Основные  произведения Довлатова: Зона (1964–1982), Невидимая  книга (1978), Соло на ундервуде: Записные книжки (1980), Компромисс (1981), Заповедник (1983), Наши (1983), Марш одиноких(1985), Ремесло (1985), Чемодан (1986), Иностранка (1986), Не только Бродский (1988).

     В основе всех произведений Довлатова – факты  и события из биографии  писателя. Зона –записки лагерного надзирателя, которым Довлатов служил в армии. Компромисс – история эстонского периода жизни  Довлатова, его впечатления от работы журналистом. Заповедник– претворенный в горькое и ироничное повествование опыт работы экскурсоводом в Пушкинских Горах. Наши – семейный эпос Довлатовых. Чемодан – книга о вывезенном за границу житейском скарбе, воспоминания о ленинградской юности. Ремесло – заметки «литературного неудачника». Однако книги Довлатова не документальны, созданный в них жанр писатель называл «псевдодокументалистикой».

     Цель  Довлатова не документальность, а «ощущение реальности», узнаваемости описанных  ситуаций в творчески созданном выразительном «документе». В своих новеллах Довлатов точно передает стиль жизни и мироощущение поколения 1960-х годов, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, абсурд советской действительности, мытарства русских эмигрантов в Америке. Свою позицию в литературе Довлатов определял как позицию рассказчика, избегая называть себя писателем: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди».

     Становясь рассказчиком, Довлатов порывает с обиходной традицией, уклоняется от решения нравственно-этических задач, обязательных для русского литератора. В одном из своих интервью он говорит: «Подобно философии, русская литература брала на себя интеллектуальную трактовку окружающего мира… И, подобно религии, она брала на себя духовное, нравственное воспитание народа. Мне же всегда в литературе импонировало то, что является непосредственно литературой, т.е. некоторое количество текста, который повергает нас либо в печаль, либо вызывает ощущение радости».

     Нравственный смысл своих произведений Довлатов видел в восстановлении нормы. «Я пытаюсь вызвать у читателя ощущение нормы. Одним из серьезных ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением», – говорил Довлатов в интервью американскому исследователю русской литературы Джону Глэду. «Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда», – писал он в Заповеднике.

     Писатель  проделывает путь от усложненных крайностей, противоречий к однозначной  простоте. «Моя сознательная жизнь была дорогой  к вершинам банальности, – пишет он в  Зоне. – Ценой  огромных жертв я  понял то, что мне  внушали с детства. Тысячу раз я слышал: главное в браке – общность духовных интересов. Тысячу раз отвечал: путь к добродетели лежит через уродство. Понадобилось двадцать лет, чтобы усвоить внушаемую мне банальность. Чтобы сделать шаг от парадокса к трюизму».

     Стремлением «восстановить норму» порожден стиль и язык Довлатова. Довлатов – писатель-минималист, мастер сверхкороткой формы: рассказа, бытовой зарисовки, анекдота, афоризма. Стилю Довлатова присущ лаконизм, внимание к художественной детали, живая разговорная интонация. Характеры героев, как правило, раскрываются в виртуозно построенных диалогах, которые в прозе Довлатова преобладают над драматическими коллизиями. Довлатов любил повторять: «Сложное в литературе доступнее простого».

     Обладая беспощадным зрением, Довлатов избегал  выносить приговор своим  героям, давать этическую  оценку человеческим поступкам и отношениям. В художественном мире Довлатова охранник и заключенный, злодей и праведник уравнены в правах. Зло в художественной системе писателя порождено общим трагическим течением жизни, ходом вещей: «Зло определяется конъюнктурой, спросом, функцией его носителя. Кроме того, фактором случайности. Неудачным стечением обстоятельств. И даже – плохим эстетическим вкусом» (Зона).

     Главная эмоция рассказчика  – снисходительность: «По отношению  к друзьям мною владели сарказм, любовь и жалость. Но в первую очередь – любовь», – пишет он в Ремесле.

     В писательской манере Довлатова абсурдное  и смешное, трагическое  и комическое, ирония и юмор тесно переплетены. По словам литературоведа А.Арьева, художественная мысль Довлатова  – «рассказать, как  странно живут люди – то печально смеясь, то смешно печалясь».

     Своеобразное  развитие получала, в его творчестве («Заповедник»), пушкинская тема. Пушкин в восприятии Довлатова – «гениальный маленький человек», который «высоко парил, но стал жертвой обычного земного чувства, дав повод Булгарину заметить: «Великий был человек, а пропал, как заяц». Пафос пушкинского творчества Довлатов видит в сочувствии движению жизни в целом: «Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением, сочувствовал движению жизни в целом. Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе…».

     В сборнике Компромисс, написанном об эстонском, журналистском периоде  своей жизни, Довлатов – герой и автор  – выбирает между  лживым, но оптимистичным  взглядом на мир и  подлинной жизнью с ее абсурдом и ущербом. Приукрашенные журналистские материалы Довлатова не имеют ничего общего с действительностью, изображенной в комментариях к ним.

     Довлатов  уводит читателя за кулисы, показывая, что  скрывается за внешним  благополучием газетных репортажей, обманчивым фасадом.

     В Иностранке Довлатов начинает выступать  как летописец  эмиграции, изображая  эмигрантское существование  в ироническом  ключе. 108-я улица  Квинса, изображенная вИностранке, – галерея непроизвольных шаржей на русских эмигрантов.