Трансформация политического строя Римской империи в период правления династии Северов

Тяжело больной отец казался ему тягостным и обременительным. Он уговаривал врачей и прислужников как-нибудь повредить старику во время лечения, чтобы скорее от него избавиться. Но Север, снедаемый больше всего печалью, наконец, скончался, прославив свою жизнь военными подвигами, более чем кто-либо из бывших до него государей. ⁷¹

 Ведь никто прежде не собрал  таких трофеев ни в гражданских  войнах против своих врагов, ни во внешних–против варваров. Процарствовав восемнадцать лет, он упокоился, оставив наследниками юношей-сыновей; он передал им богатства, каких никто никогда не оставлял своим наследникам, и неодолимую военную силу. Антонин, приняв власть после смерти отца, тотчас же начал убивать всех домочадцев, уничтожил врачей, которые не послушались его приказания ускорить смерть старика недобросовестным лечением, воспитателей, которые обучали его и брата, так как они надоедали ему, настоятельно упрашивая жить в согласии. Словом, не оставил никого, кто был в чести и уважении у Септимия Север.⁷²

Наедине Антонин богатыми дарами и  обещаниями угождал военачальникам для того, чтобы они убедили  войско провозгласить его одного императором; против брата же  он придумал всякие козни. Воинов, однако, он не убедил: помня о Севере и  зная, что оба родились от него и  одинаково воспитывались ими с детских лет, воины выказывали обоим равное повиновение и преданность. Антонин, после того как у него ничего не вышло с войском, заключил договор с варварами, даровал им мир и взял залоги верности. Затем он удалился из земли варваров и поспешил к брату и матери.

Когда все они оказались вместе, то и мать, и высокопоставленные лица, и советники, отцовские друзья, пытались примирить братьев.

Когда они прибыли в Рим, народ встретил их, неся лавровые ветви, а сенат приветствовал их. Облаченные в императорскую порфиру, они шли впереди; вслед за ними, неся сосуд с прахом Севера, шли те, кто отправлял в этот год должность консулов. Приветствовавшие юных государей, проходя мимо, склонялись и перед сосудом. И вот, проводив его и пройдя впереди торжественного шествия, они поставили его в храме, где и теперь показывают священные усыпальницы Марка и государей, что были до него. Совершив положенные священнодействия, они императорским ходом вошли в императорский дворец. Разделив его, они стали жить там оба, забив наглухо все проходы, которые были не на виду; только дверьми, ведущими на улицу и во двор, они пользовались свободно, причем каждый выставил свою стражу; если они и сходились вместе, то ненадолго и лишь для того, чтобы хоть иногда показаться вместе публично. Прежде всего, они оказали почести своему отцу.⁷³

Совершив обожествление отца такими почестями, сыновья вернулись во дворец и с этой поры стали враждовать в открытую и с ненавистью строить друг другу козни; каждый делал все, что мог, лишь бы как-нибудь освободиться от брата и получить в свои руки всю власть. Соответственно с этим разделились мнения всех тех, кто снискал себе какое-нибудь положение и почет в государстве: ведь каждый из них тайно рассылал письма и старался склонить людей на свою сторону, не скупясь на обещания. Большинство склонялось к Гете, потому что он производил впечатление порядочности: проявлял скромность и мягкость по отношению к лицам, к нему обращавшимся, занимался обычно более серьезными делами,  приближал к себе тех, кого хвалили за образованность, и охотно упражнялся в палестре и гимнасиях, как это прилично свободному человеку. Относясь к своему окружению добропорядочно и по-человечески, он благодаря своей доброй славе приобрел себе большее число преданных и дружественных людей.⁷⁴

Антонин же во всем выказывал жесткость  и раздражительность; не обладая  свойствами Геты,  он особенно охотно выставлял себя любителем походной и воинской жизни. А поскольку он во всем проявлял свой буйный нрав и больше угрожал, чем убеждал, то и друзьями его становились скорее из страха, чем от доброго к нему расположения.

Этих братьев, враждовавших во всем, вплоть до совершенных мелочей, попыталась было свести их мать.  Надумали они как-то поделить между собой державу – именно для  того, чтобы не злоумышлять друг против друга, оставаясь в Риме вместе. Собрав друзей отца, в присутствии матери, они решили разделить империю так, что Антонин получал всю европейскую часть, а материк, лежащий напротив и называемый Азией, отходил к Гете;  как раз так, говорили они, разделило материки водами Пропонтиды  само божественное провидение. Они хотели, чтобы Антонин стал лагерем в Византии, а Гета – в Халкедоне Вифинском, с тем, чтобы эти друг против друга лежащие лагеря охраняли державу каждого и не давали переходить из одной части в другую. ⁷⁵

В отношении сената было решено, что все сенаторы – европейцы останутся на месте, а с Гетой пойдут сенаторы родом из тех областей. Гета говорил, что Антиохия или Александрия (по величине, считал он, они мало уступают Риму) достойны того, чтобы стать столицей его империи. Из южных народов мавританцы, нумидийцы и жители соседних с ними областей Ливии должны быть переданы Антонину, а все остальное до самого Востока – принадлежать Гете. ⁷⁶

В то время как они живописали все это, присутствующие мрачно потупились, а Юлия сказала так: "Дети, вы изобрели способ поделить землю и море; Понтийский проток – говорите вы - разделяет материки; но как вы поделите мать? Тогда уж сначала убейте меня, и пусть каждый возьмет себе свою долю и у себя схоронит ее. Раз вы делите моря и сушу, поделите таким вот образом и меня". ⁷⁷

Так она сказала, с плачем и стонами, и, обняв их обоих, притянула к  себе, пытаясь хоть как-нибудь свести их. Глядя на это, все расчувствовались, собрание разошлось, а соглашение не состоялось. Оба ушли во дворец, каждый на свою половину.

А ненависть и соперничество  росли. Нужно ли назначать начальников или должностных лиц – каждый хочет поставить своего; творят ли суд – придерживаются противных мнений, иногда на погибель подсудимым: страсть к раздору была в них сильнее стремления к справедливости. На зрелищах они сочувствовали разным сторонам. Они уже перепробовали все виды коварств, пытались договориться с виночерпиями и поварами, чтобы те подбросили другому какой-нибудь отравы. Но ничего у них не выходило, потому что каждый был начеку и очень остерегался. ⁷⁸

Наконец, Антонин не выдержал: подстрекаемый  жаждой единовластия, он решил действовать мечом и убийством – что бы там ни было. Видя, что тайные козни не приводят к успеху, он счел необходимым опасный и отчаянный способ действия, из любви к ней и злобы к нему. Каракалла убил своего брата прямо на глазах его матери. И осуществив убийство, выскочил  из спальни и побежал через весь дворец, « крича, что он едва спасся, избежав величайшей опасности».⁷⁹

Воинам дворцовой стражи он велит, чтобы они без промедления  проводили его в лагерь, где  под охраной у него, будто бы есть надежда спастись; оставаться здесь во дворце – значит идти на верную гибель. Не зная, что произошло там внутри, те поверили и, так как он бежал без оглядки, все выбежали вслед за ним. Пришел в смятение и народ, видя, как император, на ночь глядя, бегом бежит через весь город. 

Оказавшись в лагере и в храме, где преклоняются перед войсковыми значками и статуями, он, бросившись на землю, стал давать благодарственные обеты и приносить жертвы за свое спасение. Когда об этом объявили воинам, из которых одни еще мылись, а  другие уже отдыхали, все они, пораженные, сбежались к нему. Он, выступив перед  ними, не стал прямо рассказывать, что  собственно произошло, а кричал только, что избежал опасности и козней заклятого врага, разумея своего брата, что в тяжкой борьбе еле-еле  осилил врагов, что под угрозой  были они оба, и в его лице милостивая судьба сохранила хотя бы одного государя. Так вот косвенно пояснял он дело, скорее не желая высказать правду, чем желая скрыть ее.⁸⁰

Тут же он обещает за свое спасение и единовластие выдать каждому воину  по две тысячи пятьсот аттических драхм, а также в полтора раза увеличить получаемое ими довольствие. Он велит им, разойдясь отсюда, сразу получить эти деньги из храмов и казнохранилищ, в один день безжалостно расточив все то, что Север восемнадцать лет копил и сохранял, причиняя несчастья другим.  Услыхав о таких суммах и сообразив, что произошло, воины объявляют, что он один император, а Гету называют врагом.⁸¹

Септимий Север, умирая, неумеренно радовался тому, что он оставляет  государству двух Антонином с равной властью – по примеру Пия, который оставил государству двух усыновленных им сыновей, Вера и Марка Антонина,  но с тем преимуществом, что Пий дал в правители государству усыновленных, а он, Север, родных сыновей, а именно: Антонина Бассиана, родившегося от первого брака, и Гету, которого он имел от Юлии. Однако он сильно ошибался в своих надеждах: одного отняло у государства братоубийство, а другого – его собственные нравы, и это святое имя ни в одном из них не сохранилось на долгое время. Прошлое, Диоклетиан Август, становится совершенно ясным, что почти никто из великих мужей не оставил после себя ни одного прекрасного и полезного для государства сына.  В сущности, эти мужи либо умирали бездетными, либо в большинстве случаев имели таких детей, что для человечества было бы лучше, если бы они умерли без потомства.⁸²

Но оставим в стороне усыновленных, чтобы нас не опровергали Антонины, Пий и Марк – эти божества государства; перейдем к родным сыновьям.  Что  могло быть счастливее Марка, если бы он не оставил наследником Коммода? Что – счастливее Септимия Севера, если бы он не имел сына Бассиана, который тотчас же ложно обвинил брата в кознях против него и на основании этой братоубийственной выдумки лишил его жизни; мать, на груди которой он убил ее сына Гету, – взял себе в жены; который убил Папиниана, убежище права и сокровищницу правовой науки за то, что тот не хотел оправдать братоубийство. Притом Папиниан был даже префектом, так что у человека, великого своими личными качествами и знаниями, было вдобавок и высокое положение. Наконец, оставляя в стороне все прочее, нравы Бассиана причиной того, что Север – человек, во всех случаях проявлявший суровость, даже более того, – жестокость, стал считаться праведным и достойным алтарей, как боги.⁸³

Говорят, что Север, тяжело больной, послал своему старшему сыну замечательную  речь из Саллюстия, в которой Миципса  убеждает своих сыновей жить в мире. Но тщетно. И человека только здоровьем. В сущности, Антонин долго был ненавистен народу, и это чтимое имя стало менее любимым.

Септимий Север был первым, кто порвал с традициями и политикой Антонинов. Он встал на путь всесторонней варваризации Римской империи. С самого начала Северу было ясно, что его династическая политика и решимость передать власть собственным детям натолкнется на сопротивление в Сенате, ведь это был вызов традициям Антонинов. Его династическая политика являлась, наследственной военной монархией, а милитаризация принципата являлась необходимым следствием создания наследственной монархии. Личный и династический характер культа императора, никогда не был выражен так явно. Его стремление дать сыновьям имя Антонинов, было вызвано тем, что бы в будущем у них появилась возможность унаследовать вместе с именем и его славу. Ссора между братьями была удобным поводом для проверки лояльности Сената к династии Северов. Гета был не лучше своего брата, но проводимая им политика больше подчинялась Сенату. Убийство Геты было способом заставить Сенат подчиняться той политике, которую проводил Каракалла, как наследие северовской династии. Но в итоге, опора на войско и милитаризация Римского государства привело к дальнейшему упадку Римской империи, а в III в. к ее кризису.

4. Психологический портрет основателя династии Северов

Молодость его была полна безумств, а подчас и преступлений. Он был обвинен в прелюбодеянии и оправдан проконсулом Юлианом, преемником которого он был в проконсульстве, сотоварищем по консульству и опять-таки преемником по императорской власти.  Когда он был там легатом, один летинец, простой человек из одного с ним муниципия, обнял его, как старого товарища, в то время как перед ним несли связки. Север наказал его розгами, причем глашатай объявил решение: «Не смей, простой человек, дерзко обнимать легата римского народа».  Этот случай привел к тому, что легаты, ходившие пешком, стали ездить в повозках. ⁸⁴

 Тогда же, беспокоясь о своем  будущем, он обратился к астрологу  и под данным часом увидел  великие дела; астролог сказал  ему:  «Дай мне сведения о  своем, а не о чужом рождении», – и после того, как Север поклялся, что это его собственные данные, тот предсказал ему все, что впоследствии сбылось.

Септимий был энергичным, сильным и воинственным человеком. Он жаждал власти и интересовался возможностью проложить себе путь с помощью меча и рассудка.

Септимий Север увлекся астрологией в 30 лет. В этом возрасте для него стали актуальными многие жизненные проблемы. Астрология довольно значительно повлияла на последующую его жизнь – она позволила использовать все возможные пути, чтобы изменить существующее положение вещей и наверняка стать правителем Рима. Так как Септимий был вдовец, он долго искал женщину, у которой звезда "Кохаб-эль-Шемали", что по-арабски означает "Звезда Севера" (самая яркая звезда ковша Малой Медведицы), была бы в соединении с Юпитером в верхней кульминации.⁸⁵

Потеряв свою первую жену и пожелав  взять вторую, он внимательно исследовал гороскоп невест, будучи сам очень  опытным в астрологии. Узнав о том, что в Сирии есть некая девушка, в гороскопе которой значится, что она соединится с царем, он посватался к ней, то есть к Юлии, и благодаря содействию друзей получил ее.⁸⁶

 Прозвище «Пертинакс» он получил, по-видимому, не столько по своему желанию, сколько из-за бережливого образа жизни.  Из-за бесконечного ряда убийств его считали крайне жестоким; когда кто-то из его врагов умолял его о пощаде и сказал: «Что бы ты сделал, будь ты на моем месте?», – Север не смягчился от этих разумных слов и велел умертвить его.  Кроме того, он очень рьяно уничтожал враждебные ему группировки и почти из всякого столкновения выходил победителем.⁸⁷

Север отличался не только неумолимостью  по отношению к преступлениям, но и особенным умением выдвигать  способных людей.  Достаточно много  времени он отдавал занятиям философией и ораторским искусством и отличался  необыкновенным рвением к наукам. Повсюду он был врагом разбойников. Он сам составил добросовестное описание своей частной жизни и общественной деятельности, приводя оправдание только для одного своего порока – жестокости.  Сенат судил о нем так: ему не следовало бы либо родиться, либо умирать, так как, с одной стороны, он казался чрезвычайно жестоким, а с другой – чрезвычайно полезным для государства.⁸⁸

После его смерти все высоко оценивали  его – главным образом потому, что государство в течение  долгого времени не видело ничего хорошего ни от его сыновей, ни после, когда многие устремились к власти и Римское государство стало  добычей для грабителей. ⁸⁹

 Он носил очень скромную  одежду; даже туника его была  слегка окрашена пурпуром, а плечи  он покрывал грубошерстной хламидой.  Он был очень умерен в еде,  жаден до овощей своей родины, иногда проявлял страсть к  вину, часто воздерживался от  мяса. Он был красив, огромного  роста, носил длинную бороду, на голове имел седые курчавые волосы, лицо его внушало уважение, голос он имел звучный, но до самой старости говорил с каким-то африканским акцентом.  После его смерти его очень любили, потому что исчезли ненависть к нему и страх перед его жестокостью.

Как при Августе и Веспасиане, при Септимии Севере стали неразрывными связи между политикой и личностью. Его внешний вид в биографии  «Истории Августа» описан так: «У него было красивое лицо и длинная борода. Волосы были седые и вьющиеся, выражение лица – уважительное, речь благозвучная, но с африканским акцентом, который он никогда не утратил». Официальные изображения подчеркивали густые, часто всклоченные бороду и волосы, но в этом акцентировании, в спадающих на лоб четырех завитках и разделенной на две или более пряди бороде нашел свое выражение патетический стиль времени.⁹⁰