Путешествие Пифея

В античности существовало географическое понятие, сыгравшее  первостепенную роль в определении  нордической традиции: это - остров Туле, представлявший, по мнению древних, крайний северный предел обитаемого мира (ULTIMA THULE). Заслуга открытия Туле принадлежит, как известно, великому массалиотскому путешественнику и исследователю Пифею, жившему в IV в. до н. э. Пифей совершил беспримерное по тем временам плавание, ставшее одним из величайших периплов древности. Он вышел из Массалии (совр. Марсель), прошел через Геракловы столбы (пр. Гибралтар), обследовал побережье Испании, следуя по Бискайскому заливу, затем побережье Франции. Выйдя к берегам Бретани, Пифей затем направился к Британским островам. От мыса Белериум (совр. Ленде Энд) он сделал полный круг вдоль британского побережья, возвратившись в свою отправную точку. По пути от северного берега Шотландии, Пифей прошел до острова Туле. Затем он вышел в Северное море, обогнул Кимврский полуостров (совр. Ютландия), дошел до Балтики и вернулся в Гадес (совр. Кадикс). Его путешествие от Массалии до Гадеса насчитывает от 7000 до 7500 миль. М. Кэри и Е. Уормингтон отмечают, что перипл Пифея был подвигом, вполне сравнимым по смелости предприятия с путешествием Христофора Колумба, хотя Пифей никогда не терял, так сказать, землю из виду.Если же рассматривать пройденное расстояние, то оно превосходит знаменитое плавание 1492 года. Поэтому М. Кэри и Е. Уормингтон считают, что Пифей «имеет больше всех прав быть помещенным среди самых великих исследователей даже современной эпохи». Кроме того что Пифей был великим путешественником, он был также большим ученым. Результаты своей экспедиции он изложил в большой работе «Об Океане». Пифей был выдающимся астрономом и математиком. Гиппарх обвинял Эвдокса Книдского в ошибке, когда тот утверждал, что имеется некая звезда, всегда остающаяся на том же самом месте, которая и является полюсом мира. Для опровержения этого ошибочного положения Гиппарх использовал астрономическое наблюдение Пифея, определившего, вопреки мнению Эвдокса, на небе точку Северного полюса, в которой нет никакой звезды, но которая образует со смежными звездами почти правильный четырехугольник. Этими звездами были «р» Малой Медведицы, а также «а» и «к» Дракона. Точка Северного полюса в середине IV в. до н. э. была ближе к звезде «Р» Малой Медведицы, тогда как сейчас она удалена от звезды «а» этого созвездия на градус. Оставляя в стороне эти астрономические тонкости, отметим, что Гиппарх, самый великий астроном античности, принял поправку, сделанную Пифеем. Пифей также вычислил широту Марселя (др. Массалии) с точностью до нескольких минут (43° 3' вместо 43° 17'). Вдобавок к большим познаниям в астрономии и математике, которые признавали за ним античные авторы, Пифей был одним из самых крупных физиков своего времени. Г. Брош, самый скрупулезный исследователь путешествий и научного творчества Пифея, написавший о нем капитальную работу, приписывает Пифею создание неординарной теории морских приливов и отливов. Считается общеизвестным, в соответствии со свидетельствами Плутарха и Псевдо-Галена, что Пифей установил соотношение морских приливов и отливов с фазами луны. Г. Брош, однако, считает это сообщение недостаточным и эту недостаточность относит за счет некомпетентности в этих вопросах Плутарха и Псевдо-Галена, которых он называет «эти два компилятора». Для раскрытия теории Пифея Г. Брош использует три других текста. Два из них принадлежат Страбону. В первом Страбон рассказывает, что Эратосфен, описывая изменение направления течения в Мессинском проливе, которое происходит четыре раза приблизительно в течение каждых 24 часов, связывает это явление с приливами и отливами в океане и отмечает их точное соответствие с суточным движением луны вокруг земли. По мнению Г. Броша, Эратосфен, который никогда не видел океана, говорил об океанских приливах и отливах, полагаясь на реляцию Пифея, за исключением которой у него не было других источников по этим вопросам. «Таким образом, - замечает Г. Брош, - именно Пифею мы должны приписать это восхитительно ясное и точное описание прилива и отлива в их соответствии с суточным движением луны». Однако теория Пифея была значительно шире той ее части, которую Эратосфен сделал своей. Плутарх и Псевдо-Гален сообщают (недостаточно владея материалом), что Массалиот установил связь между приливами и фазами луны, однако в теории Эратосфена речь идет не о месячных фазах луны, а только о ее ежедневном движении. Соотношение приливов и отливов с месячными фазами луны объясняется в другом тексте Страбона, в котором он излагает теорию Посидония по этому поводу: приливы и отливы бывают особенно сильными во время новой и полной луны и наоборот убывают, когда она находится в первой и последней четверти. Открыл ли это сам Посидоний? А может быть, он это сказал, следуя за Пифеем? Вполне вероятно, что можно ответить утвердительно на второй вопрос. Известно, что Пифей занимался проблемами соотношения приливов и отливов с фазами луны. Чтобы уточнить сделанные наблюдения, он имел в своем распоряжении, по крайней мере, шесть месяцев плавания по океану. Посидоний же ограничился тем, что провел какое-то время в Гадесе. Как справедливо заметил Г. Брош, «все, что можно приписать Посидонию, это краткую проверку закона, открытого Пифеем. Его короткое пребывание в Кадиксе не позволяло ему большего» .Однако имеется третий элемент в законе о морских приливах и отливах - это их годичный ритм. Их амплитуда зависит еще от времени года, находясь в связи с солнцестояниями и равноденствиями. Открыл ли Пифей и этот годичный ритм? Сохранился текст Плиния, который, по-видимому, позволяет ответить утвердительно на этот вопрос, используя те же доводы, что и в предыдущем случае. Плиний пишет, что океанские приливы бывают особенно высоки в период осеннего равноденствия и особенно низки в период летнего солнцестояния. По мнению Г. Броша, это наблюдение не могло принадлежать лично Плинию, у которого не было никакого морского опыта, в то время как Пифей прямо наблюдал приливы осеннего равноденствия и летнего солнцестояния на тысячах километров в Атлантике. К тому же, находясь в пути, он был сосредоточен на этом феномене. «За этой фундаментальной страницей Плиния, - пишет Г. Брош, - лучшей, которую нам оставила античность по поводу морских приливов и отливов, стоит очевидно и прежде всего Пифей, который к тому же прямо упомянут в этом отрывке Плиния» .Однако первооткрывателя, которому доверяли лучший астроном и лучший географ античности, постигла, по замечанию Л. А. Ельницкого, «жестокая и странная судьба». Античность в целом не воздала ему должного. Главные источники, посвященные Пифею, и такие большие авторитеты, как Полибий и Страбон, не только высказали сомнение в правдивости рассказов Пифея и в самой вероятности его путешествия, но и прямо объявили его лжецом. Из двоих более осторожен Полибий. Полибию кажется невероятным, чтобы простой человек и к тому же бедный мог преодолеть такие большие расстояния, и плывя по морю, и путешествуя по суше. Сам Страбон категорически утверждает, что Пифей оказался самым большим лжецом, что он рассказывал ложные вещи об известны: странах и очевидно, что он еще больше выдумывал о тех которые удалены от всего остального мира. Эти сообщения древних поставили перед современной наукой фундаментальный вопрос:  совершил ли Пифей в самом деле свой перипл или «он сочинил из фрагментов и отрывков,  заимствованных там и сям, и из роскошных образов своего собственного воображения фантастическую сказку морехода?» В отличие от античности современности встала  на  защиту  великого  массалиота.   Г.   Брош,   самьл большой апологет Пифея, защищает его от инвектив Полибия искренне  и непосредственно,   переходя,   так   сказать,   «на личности». Он недоумевает, как Полибий, два века спустя оказавшись в Массалии в компании Сципиона Африканскогс и   сам   признаваясь,   что   им   не   могли   сообщить   ничего достоверного  о знаменитом  путешествии Пифея,  мог тем не менее получить достоверные сведения, что Пифей был беден.   По  мнению  Г.   Броша,  истина состоит в том,  что Полибий, историк и географ, гордый своими собственными путешествиями и чрезвычайными способностями к наблюдению, которые принесли ему дружбу выдающегося римского полководца, отказывался допустить, чтобы неизвестный массалиот, который не пользовался такой могущественной поддержкой и,  следовательно,  а рпоп был простым частным лицом без средств, мог увидеть в десять раз больше стран, чем   он  сам.   Г.   Брош   полагает,   что в действительности Пифей,   который до   путешествия   посвящал   свою   жизнь долгим и трудным астрономическим наблюдениям, должен был обладать некоторым состоянием, чтобы иметь возможности для занятий такого рода.В защиту Пифея от нападок Полибия выдвигались и более объективные возражения. Для массалиотов, которые вели торговлю с североевропейскими племенами, предприятие Пифея имело вполне реальную почву и большой практический смысл. Поиски собственных путей к британскому олову и балтийскому янтарю сулили огромные выгоды. Поэтому на осуществление плавания, имевшего целью открыть и исследовать северные страны, массалиотами могли быть отпущены достаточные средства, и предприятие Пифея могло осуществляться не как личная затея частного человека, а как государственное и коммерчески важное начинание одного из крупнейших колониальных центров греческого Запада.Нападки Страбона на Пифея Г. Брош объясняет «яростной враждебностью кабинетного географа, потесненного в своих теориях наблюдениями навигатора». Самое серьезное обвинение против Пифея - это обычное для него преувеличение расстояний. Так, он дает преувеличенные размеры Англии. Вычислив длину ее побережий последовательно как 7500, 15000 и 20000 стадий (825, 1650 и 2200 миль), он обобщает ее периметр до 42500 стадий (4675 миль), т. е. вдвое больше реальной цифры.Защищая Пифея, высказывали предположение, что эти меры были даны им в «парусных днях» и что позднее Диодор перевел их в стадии, используя для уменьшения ложный масштаб. Но какой масштаб мог дать двойное увеличение мерам Пифея? Во всех случаях он сильно преувеличил размеры Англии.Однако, прежде чем дискредитировать его за это, следует вспомнить, что древние навигаторы не имели ни одного инструмента приемлемой точности для вычисления морских расстояний. Геродот преувеличивает длину Черного моря (11000 стадий вместо 6000), Плиний длину Азовского моря (периметр Азовского моря 1400 миль вместо приблизительно 500), а Неарх расстояние от Индии до Персидского залива (22700 стадий вместо 11000) почти в тех же самых пропорциях, что Пифей «раздувает» Англию. Однако из этого никто не делает вывод, что греки не исследовали Черное и Азовское моря, и не утверждает, что Неарх сжег свои корабли и вернулся из Индии земным путем. Следовательно, обвинение, выдвинутое против Пифея, не имеет большого веса. Наоборот, его свидетельства о морских течениях и других аспектах жизни моря, о природе различных стран и нравах их обитателей не только совершенно точны, но могли быть получены только в результате личного наблюдения. Рассказу Пифея может недоставать точности в деталях, но в целом это описание истинного морского путешествия. 

Важным является вопрос о целях грандиозного морского путешествия, предпринятого Пифеем. М. Кэри и Е. Уормингтон, обсуждая, каковы были цели и мотивы путешествий античности в целом, отмечают большое различие между целями древних путешественников и путешественников последующих эпох. Они считают, что в более поздние времена путешественники были в большей степени идеалистами, в то время как их предшественники стремились к результатам почти исключительно материальным. Нельзя, конечно, отрицать, что приманка коммерческого выигрыша проходит красной нитью через всю историю географических открытий или что некоторые путешествия нового времени были предприняты с военной или политической целью. Тем не менее характерной чертой путешествий и открытий периода Средних веков или эпохи Великих географических открытий являлось то обстоятельство, что они особенно вдохновлялись религиозными или научными мотивами. 

Религиозный миссионер  был типичной фигурой среди первооткрывателей  Средневековья, которые отваживались пускаться в путешествия по незнакомым землям. В эпоху Великих географических открытий в религиозных мотивах также не было недостатка. Вместе с мотивами светского характера они воодушевили Генриха-Мореплавателя, Колумба и многих других. Научные же мотивы являлись скорее следствием, чем целью путешествий Средневековья, но они стали играть большую роль в географических исследованиях нового времени. А с тех пор как капитан Кук был послан на Таити, чтобы там наблюдать проход планеты Венеры, научное наблюдение стало главной целью географических исследований. 

Мотивы же древних  путешественников имели главным  образом материальный характер. Большая  часть из них не ставила перед  собой другой цели, кроме стремления приобрести богатство. К этой цели их влекли равным образом правдоподобные сообщения о больших состояниях, приобретенных путешественниками  в чужих странах, и рассказы о  сказочных Эльдорадо, ожидающих  своих первооткрывателей далеко от известных дорог. Как справедливо  заметили М. Кэри и Е. Уормингтон, это стремление к материальным благам не следует приписывать какому-то особенному корыстолюбию древних. 

Причина скорее заключалась  в суровых условиях жизни двух главных наций античности, более  всего склонных к путешествиям и  исследованиям (финикийцев и греков). Как известно, и те и другие жили в гористых странах, где поселения  могли располагаться только на узкой  полосе прибрежных равнин. На этих территориях  культурная граница была быстро достижима. А избыточное население было вынуждено  идти «или в моря или под землю». Таким образом, вынужденные необходимостью, люди античности отправлялись на поиски более обширных пространств обрабатываемой земли, металлоносных зон, интернациональных  рынков. Среди путешественников нового времени их сравнивают с португальцами  и голландцами, которых в путешествия  равным образом толкало давление их избыточного населения. Религиозные  мотивы, наоборот, нисколько не способствовали проникновению в неисследованные  районы земного шара в эпоху античности. Религиозная пропаганда играла гораздо  меньшую роль в политеистических цивилизациях, чем у евреев, мусульман  и христиан. Кроме того, миссионеры шли не к крайним оконечностям, но скорее к центральным районам  известного мира. Евреи, христиане, почитатели Исиды, Митры или Кибелы - все искали своих прозелитов в самом сердце античных цивилизаций. Если обратиться к научным мотивам, то следует  сказать, что чистая любовь к науке  мало значила для римлян и ничего не значила для финикийцев, «которых еще никто не смог обвинить в бескорыстных мотивах». Однако нельзя сказать, что  научный интерес отсутствовал начисто  у древних путешественников. Например, для греков, отцов географической науки, простое любопытство уже  было мощным побудительным мотивом. Солон Афинский был одним из первых путешественников, которые посещали Египет из интереса к его местностям и достопримечательностям. Немного  позднее греческие первооткрыватели устремились искать археологические  следы Аравии. Известно также, что  Александр Великий считал одним  из плодов своих побед сведения о  фауне и флоре новых стран, полученные в результате его походов. Однако даже у греков путешествие  с научной целью был все-таки большой редкостью. 

На фоне этого  общего рассмотрения особенностей и  побудительных мотивов античных путешествий фигура Пифея, цели и задачи его экспедиции кажутся особенно интересными. Как и в общем случае, в основе экспедиции Пифея лежали материальные интересы. Но это были интересы не частного характера, а более высокого, государственного порядка. Весьма вероятно, что начальная цель его путешествия состояла в том, чтобы разорвать монополию атлантической коммерции, которую удерживали карфагеняне. Для своего родного города Массалии он стремился найти новые дороги, ведущие к британскому олову и балтийскому янтарю. Поэтому во время своего путешествия Пифей осмотрел месторождения олова в Корнуоле, описав шахтеров этой страны и их работу следующим образом: «На британском мысе, который называется Белерион, местные жители особенно гостеприимны, и благодаря общению с чужеземными купцами их нравы совсем смягчились. Они добывают олово, искусно обрабатывая содержащую его руду. Это месторождение скалисто, но содержит земляные участки, в которых прорывают галереи. В них плавят руду и получают чистое олово. Измельчив олово и придав ему форму астрагалов (игральных косточек), перевозят на соседний остров, названный Иктис. Они ждут, чтобы прилив, удаляясь, высушил пролив, и транспортируют олово, доверху нагрузив повозки» . 

В поисках янтаря Пифей посетил прибалтийские страны. Плиний сообщает, что, по словам Пифея, германское племя гутоны живет на низменном и заливаемом приливом побережье Океана (Северного моря). Это побережье называется Ментономон и тянется на шесть тысяч стадий. На расстоянии одного дня плавания от этого побережья находится остров, на который в весеннее время волны выбрасывают янтарь, происходящий из «свернувшегося» моря. Жители острова употребляют его в качестве топлива и для продажи. Плиний называет этот остров Абал, отмечая, что Тимей, который равным образом верил этому рассказу Пифея, называл остров Басилея. Диодор, также называвший остров Басилея и сообщавший о нем сведения, аналогичные тем, которые содержатся у Плиния, добавляет, что жители острова переправляют янтарь на континент, откуда его вывозят в средиземноморские страны. Что касается локализации этих местностей, то к описаниям Диодора и Плиния более всего подходят современная Ютландия (Ментономон) и остров Гельголанд (Абал, Басилея), который действительно находится на расстоянии одного дня пути от материка и на котором добывают янтарь.Научные мотивы экспедиции Пифея очевидны и не нуждаются в доказательствах. Однако, кроме экономических и научных целей, Пифей имел еще один мотив, гораздо более трудно уловимый, но который сумел заметить и определить Г. Брош, пятнадцать лет посвятивший изучению путешествия Пифея и по крупицам собиравший сведения о личности самого путешественника. Этот мотив состоял в том, что Пифея привлекал к себе Север. Г. Брош пишет, что «Пифей всю свою жизнь был одержим космической тайной Севера».Действительно, еще до начала путешествия Пифей, как мы видели, определил положение Северного полюса. Сам маршрут экспедиции Пифей показывает, что он неудержимо и в то же время последовательно стремился дойти до самых северных пределов обитаемого мира. К тому же увлечение Севером было достаточно распространенным явлением в античности, оно, так сказать, носилось в воздухе. Воображение греков уже давно мучили тайны Севера: мифы о странствиях Геракла, о золотых яблоках из сада Гесперид, сведения об олове - металле менее блестящем, но более надежном, чем золото, таинственном янтаре, пришедшем неизвестно какими дорогами из удаленных гиперборейских регионов. Все это были мотивы для осуществления смелого предприятия, мотивы, в которых мистика и фантастика переплетались с чистой экономикой. Такая комбинация мотивов естественным образом толкала Пифея к исследованию самого северного, по представлениям древних, предела обитаемого мира - таинственной Туле. Традиция о Туле устойчиво сохранялась на всем протяжении античности. Главными источниками о Туле являются тексты Страбона (в труде которого содержатся одни из самых ранних сведений о Туле) и Плиния Старшего. Оба они восходят к Пифею, но представляют две независимые друг от друга линии передачи традиции. Страбон писал приблизительно на поколение раньше Плиния, однако, как показал А. Диллер, после его смерти его «География» исчезла, и около двухсот лет не была известна последующим писателям, пока не обнаружилась вновь поблизости от Константинополя. Впрочем, помимо Страбона, существовали и другие подходы к фигуре Пифея. Так, Гемин Родосский, математик-стоик, в оставленных им комментариях к сочинению Посидония «Еlementa astronomiае» ссылался на Пифея, описывая условия Крайнего Севера. Вопреки прежнему представлению о Гемине, как об авторе 2-й половины I в. до н. э., О. Неугебауер датирует время его деятельности 50 г. н. э. О существовании источников, независимых от Страбона, дает также представление работа другого астронома - Клеомеда «О круговом движении небесных тел». Правда, она датируется достаточно поздним временем (370 г. н. э.), но представляет собой синтез ранних классических концепций, которые мало изменились со времени Гиппарха. Клеомед не был блестящим астрономом, но он был дотошным собирателем технической информации, которую он находил в текстах, включая Гемина, Гиппарха и Эратосфена. Доступ к этой информации мог иметь и Плиний Старший, не использовавший работы Страбона''. 

Существование восходящей к Пифею традиции о Туле, которая была независима от труда Страбона, представляет весьма важный момент, так как одним из обвинений, выдвинутых античностью против Пифея и заставлявших сомневаться в истинности его путешествия, была как раз яростная критика, с которой Страбон обрушился на сообщение Пифея о Туле. По мнению Страбона, Пифей заслужил свою репутацию «отъявленнейшего лгуна» именно своими рассказами о Туле, поскольку «... люди, видавшие Бреттанию и Иерну, не упоминают о Туле, в то время как говорят о других маленьких островках около Бреттании". Страбон считал, что самым северным пределом обитаемого мира является не мифическая Туле, а Ирландия (др. Иерна), поскольку «... современные писатели ничего не могут сообщить о какой-либо стране севернее Иерны, которая находится к северу от Бреттаиии и вблизи от нее и является местом обитания совершенно диких людей, вследствие холода живущих в скудости; поэтому я полагаю, что северный предел обитаемого мира следует считать здесь». Однако устойчивая традиция о Туле, сохранявшаяся на протяжении всей античности, основанная на разнообразных источниках, и описание Пифея, которое изображает Туле как обитаемую землю, расположенную под определенной широтой, позволяют с успехом противостоять резким нападкам Страбона и рассматривать Туле как реально существовавший остров, открытый Пифеем. И сведения о нем можно черпать и из сообщений самого Страбона, хотя они ему и представляются фантастическими. Плиний говорит, что «Туле является самым крайним из всех островов, какие упоминаются». По сообщению Страбона, Туле считают самой северной среди всех известных стран. Со ссылкой на Пифея, Страбон уточняет географическое положение Туле, называя ее «самым северным из Бреттанских островов». Затем наши тексты в совершенном согласии друг с другом помещают Туле в шести днях плавания к северу от Британских островов. «По словам Пифея, - говорит Страбон, - Туле отстоит от Бреттании к северу на 6 дней морского пути». Ему вторит текст Плиния: «Пифей Массалиот описал, что делается на острове Туле. находящемся в шести днях навигации к северу от Британии». По представлениям античных авторов, остров Туле расположен под высокими северными широтами. Страбон, называя Туле самым северным из Британских островов, добавляет, что она «является наиболее отдаленной страной и там летний тропик одинаков с полярным кругом». Аналогичные сведения содержатся в тексте Клеомеда: «По поводу острова, который называют Туле и на который, говорят, ходил массалиотский философ Пифей, кажется, что в этих местах полный круг, описанный солнцем в момент летнего солнцестояния, располагается над горизонтом таким образом, что он совпадает с арктическим кругом». Г. А. Стратановский, комментируя текст Страбона, поясняет, что он означает, что в Туле меняющийся полярный круг имел определенную величину летнего тропика. Поэтому, согласно Пифею, широта Туле являлась дополнением широты земного тропика. Поскольку Пифей считал, что ее широта составляет 24°, то, по мнению Г. А. Стратановского, Туле следует помещать на 66° СШ. А. Б. Дитмар полагал, что возможная широта Туле - 64° СШ. Г. Брош, интерпретируя сообщения о Туле, приведенные у античных авторов, высказывает мнение, что широта острова - 64-65° СШ. Текст Клеомеда интересен еще в одном отношении: в нем прямо говорится о том, что Пифей сам ходил на Туле вопреки существующему мнению, что он получил информацию о Туле только из вторых рук. Находясь на севере Шотландии, Пифей якобы только собрал свидетельства о «некой острове Туле» и по ним сделал его описание. Сообщения других авторов создают более развернутую и красочную картину тех необычных, с точки зрения средиземноморцев, природных астрономических явлений, которые происходят на далеком острове под этими высокими северными широтами. Помпоний Мела описывает летние «белые ночи», которые Пифей первым из эллинов наблюдал на острове Туле: «Туле... Там... ночи летом светлые, потому что в это время солнце, уже поднявшись выше, хотя само не видимо, однако, скрытым по соседству блеском освещает ближайшие к нему места. В момент же летнего солнцестояния ночей нет, так как солнце тогда уже гораздо лучше видимое, являет не только свое сияние, но также большую часть своего шара». Пифей и его спутники, пораженные и очарованные этой завораживающей игрой летнего северного света, не только сами наблюдали величественное зрелище почти не заходящего солнца, но также слушали рассказы местных жителей об этих чудесных явлениях. Об этом мы узнаем из текста Гемина Родосского: «У тех, кто живет севернее Пропонтиды, самый длинный день составляет шестнадцать равноденственных часов, у тех же, кто живет еще дальше на север, этот день длится семнадцать и восемнадцать часов. В эти места, кажется, приходил Пифей Массалиот. В самом деле он говорит в своих описаниях Океана: "Варвары нам показывали, где садится солнце. Ведь в этих местах случается, что ночь бывает совсем короткой, длясь два или три часа, так что солнце, садясь, после короткого интервала тотчас поднимается». 

В этом отрывке Гемин, стремясь показать в общих черта  возрастающую продолжительность летних дней по мере продвижения к северу, в нескольких поверхностных и  коротки фразах описывает путь от Пропонтиды до Океана, прел полагая, что он расположен не очень далеко от Понт Эвксинского, Говоря об этих океанических широтах, о ссылается естественно на Пифея, который являлся единсл венным возможным научным авторитетом в этом вопросе Гемин приводит название работы Пифея "Описания океана". А затем единственный из всех авторов цитирует текст самого навигатора: "Варвары нам показывали, где садится солнце". 

Это место оставляет  неясное впечатление. В самом  деле существовала ли необходимость, чтобы  Пифею и его спут никам показывали, где садится солнце? Они сами это пре красно видели. В июне месяце, когда они были на Туле на широте, где ночь длится два или три часа, закат солнц, отчетливо виден. Здесь требуется дополнительный комментарий. Наиболее убедительное объяснение, на наш взгляд дает Г. Брош. По его мнению, варвары (жители Северной Шотландии), которые сопровождали Пифея до Туле, по казали ему место (точку на горизонте), где солнце садите; зимой, чтобы больше не появляться в течение длинной арктической ночи. Это место было «местной достопримечательностью» здесь, на Севере. «Известно, - замечае Г. Брош, - какая печаль охватывает нордические народности при исчезновении божественного светила, и с какой безумной радостью они приветствуют его появление после долгого зимнего периода!» 

Явление длинных дней и ночей в районе Туле отмечал Плиний Старший также со ссылкой на Пифея. Плиний писал, что остров Туле расположен в том районе, где в дни летнего солнцестояния, поскольку солнце приближаете; к полюсу мира и описывает более узкий круг, земли, лежащие под ним, имеют непрерывный день в течение шести месяцев. И наоборот, в момент зимнего солнцестояния, когда солнце проходит с другой стороны земли, в районе острова Туле длится непрерывная ночь, кажется, тоже в течение шести месяцев. 

По замечанию Г. Броша, эти шесть месяцев непрерывного дня или непрерывной ночи Плиния Старшего у поэтов, которые являются плохими астрономами, превращаются в вечный день и вечную ночь. Тем не менее именно они создают самую красочную картину феерического и вместе с тем величественного зрелища прохождения по небу нордического солнца, которое в момент летнего солнцестояния и днем, и ночью можно было наблюдать на острове Туле. Фест Авиен пишет: «... Туле. Там, когда огонь Феба коснется Колесниц полюса, светящейся ночью колесо Солнца горит непрерывным пламенем, и светлый день ведет не менее светлая ночь. Ведь солнце тогда вращается на наклонной оси мира и сверху посылает прямые лучи, находясь по соседству с западной осью, пока, наконец, снова запыхавшуюся упряжку его коней не примет на закатном небе Нот».