Происхождение христианства

Образ Иисуса Христа в Христианстве

Легендарные предания о божественном спасителе были собраны и детально изложены в четырех евангелиях (от Марка, Матфея, Луки и Иоанна), составляющих основу христианского Нового завета, важной части текста Библии. В еванге­лиях подробно, хотя и противоречиво, говорится о жиз­ни Иисуса, его проповедях, деяниях, рассказывается о творимых им чудесах, о благоговевших перед ним последователях, о преследованиях Иисуса и о преда­тельстве его Иудой, о распятии его на кресте и о после­дующем воскресении и вознесении на небеса. В еванге­лиях вина за преследования Иисуса, который и был мессией, Христом, хотя и неузнанным и непризнанным, возлагается на иудеев (само имя предавшего Иисуса одного из двенадцати ближайших его учеников-апосто­лов — Иуда,— как бы призвано символизировать весь народ, не принявший и предавший пришедшего спасти его Иисуса). Римский наместник-прокуратор Понтий Пилат даже попытался было спасти Иисуса от казни, но под давлением иудейских жрецов и наученной ими толпы отступил, «умыл руки».

Евангельские жизнеописания Христа, хорошо извес­тные по вошедшим в обиход образам, фразам, по мно­гочисленным описаниям и изображениям, создали об­лик божественного спасителя, великий подвиг которого, потрясший человечество, будто бы и открыл людям глаза на истинную религию, христианство. Нет сомне­ний, что и сами евангелия, как сравнительно поздний документ (не ранее II в. н. э.), и вся евангельская традиция — это в основном образно воспетая, ярко расцвеченная и явно нарочито персонифицированная запись переинтерпретированных событий, явлений и бо­жественных деяний, уже встречавшихся ранее в других религиях. Вопрос лишь в том, все ли здесь заимствова­но и сочинено или же в основе записанных в евангелиях описаний жизни Иисуса есть какая-то реальная истори­ческая основа, пусть даже видоизмененная до неузна­ваемости.

Еще сравнительно недавно по этому вопросу шли ожесточенные споры в науке. Представители одной из авторитетных школ специалистов – мифологиче­ской – полагали, что никакого Христа не было, не было даже никакого схожего с ним судьбой его прото­типа, что в основе евангелической традиции лежат мифы, прежде всего хорошо известный ближневосточ­ным религиям миф об умирающем и воскресающем божестве. Здесь отражен и известный миф о непороч­ном зачатии (связь бога с женщиной), и множество других мифологических сюжетов и представлений, за­имствованных из других религий. Справедливость по­строений этой школы в том, что мифологическая основа евангелической традиции — вне всякого сомнения, что заимствования и переработка чуждых влияний в рам­ках нового синтеза действительно были важнейшей основой, фундаментом христианства. Однако слабо­стью мифологической школы, предопределившей ее не­удачи, было то, что эта концепция низводила христиан­ство до уровня эклектической системы и не признавала не столько даже оригинальности этой религии, сколько вообще какой-либо исторической реальности, лежав­шей в ее основе.

Вторая из признанных школ, историческая, ныне явно преобладающая в религиоведении, исходит из того, что в основе евангельской традиции лежат какие-то реальные события. Но какие? Был ли в реальной исторической действительности бродячий проповедник типа Иешуа Га-Ноцри, которого так талантливо описал в романе «Мастер и Маргарита» М. Булгаков? И если был, то где и когда? Что он проповедовал, кто за ним шел, к чему все это привело? На эти и многие другие связанные с ними вопросы сторонники исторической школы долгое время не могли дать достаточно убеди­тельного ответа. Положение изменилось лишь сравнительно недавно, в 40-х годах нашего века, после знаме­нитых кумранских находок. В 1946—1947 гг. в горных пещерах Кумрана, на берегу Мертвого моря, арабские бедуины нашли обрыв­ки древних свитков. Рукописи (среди них были библей­ские тексты, уставы общин, проповеди и т. п.) принад­лежали мистико-аскетической секте ессеев, общины ко­торой располагались на рубеже н. э. в этом районе, вдали от густонаселенных плодородных земель Палес­тины. Общины ессеев являли собой группы подвижни­ков, живших коммуной, по большей части в монаше­ском стиле, без женщин и детей. Их учение, основанное на принципах иудаизма, заметно отличалось от него. В текстах доминировали эсхатологические пророчества о скором конце мира, о грядущем суде над грешниками. Ессеи осуждали богатство и стяжательство, стремились к нравственному очищению и, главное, ждали мессию из рода Давида (заметим, что евангельский Иисус – из этого рода).

В рукописях ессеев упоминается об «учителе спра­ведливости», который был, судя по всему, основателем секты, пророком-проповедником, выступившим против официального иудаизма и внесшим в его доктрину те изменения, которые позволяют считать эту секту пе­реходной по характеру, т. е. иудео-христианской. Это­го, конечно, еще недостаточно для сближения таин­ственной фигуры «учителя справедливости» с мистиче­ской личностью Иисуса. Но, реконструируя гипотетиче­ский процесс, следует учесть все: и общую обстановку в Иудее с напряженным ожиданием божественного вмешательства, и активный мессианизм, и деятельность харизматических пророков и «учителей», и даже прак­тику наказания и разоблачения лжемессий. Имея в ви­ду все это, можно представить, как обрывочные, но тесно связанные друг с другом общей идеей события и явления, личности и деяния со временем слились в нечто единое и цельное, были персонифицированы в Иисусе, мессии из рода Давида. Этот мессия (Христос) пришел, проповедовал, демонстрировал чудеса, но не был признан, а, напротив, был осужден властями как лжемессия, распят на кресте; затем он, чудесным образом воскреснув, доказал миру свою божествен­ность и через учеников и последователей даровал миру великие истины, легшие в фундамент христи­анства.

Основы христианского учения

В христианстве, во­бравшем в себя немалое наследие предшествовавших религий и учений, отчетливо ощущаются и доктрины иудаизма, и митраизм с его системой обрядов и куль­тов, и идея умирающего и воскресающего божества из древневосточных религий. Позже, по мере своего ста­новления, христианство многое восприняло из эллини­стической философии, из учения стоиков (Сенеки) и др. Но суть новой религии не сводится к эклектиче­ской сумме заимствованных элементов. Оригинальность и сила ее в том новом, что возникло на базе сложного процесса религиозно-культурного синтеза всех этих элементов.

Основная идея христианства –  идея греха и спасения человека. Люди грешны перед богом, и именно это уравнивает всех их: греков и иудеев, римлян и варва­ров, рабов и свободных, богатых и бедных – все греш­ники, все «рабы божьи». Могут ли люди очиститься от этого греха, начиная с «первородного» греха Адама и Евы, который тяжелым камнем висит на человечест­ве? Да, могут. Но только в том случае, если они осозна­ют, что грешны, если направят свои помыслы в сторону очищения от грехов, если поверят в великого божес­твенного спасителя, который был прислан богом на землю и принял на себя грехи человеческие. Иисус Христос мученической смертью своей искупил эти грехи и указал людям путь к спасению. Этот путь – вера в великого и единого в трех лицах бога (бог-отец, бог-сын, т. е. Иисус, и бог-«святой дух» – святая троица), благочестивая жизнь, покаяние в грехах и надежда на царство небесное после смерти. Праведнику воздается на том свете, любой бедняк и раб может попасть в рай, тогда как нечестивец и стяжатель попадет в ад, будет гореть в «геенне огненной». Кроме «того света», нечес­тивцам и грешникам грозит и «второе пришествие» Христа, за которым последует «страшный суд» здесь, на земле.

Раннее христианство, вызревавшее в недрах оппози­ционных официальному иудаизму и римским властям аскетических сект и распространявшееся затем по все­му эллинистическо-римскому миру, с первых своих ша­гов заявило себя учением угнетенных низов, учением обездоленных и страждущих. Правда, это учение не звало на борьбу — и в этом смысле его никак нельзя считать революционным по характеру. Скорее, напро­тив, христианство было альтернативой различного рода восстаниям и войнам, начиная с восстания Спартака, которые сотрясали на рубеже нашей эры мощную Рим­скую империю. И в качестве такого рода «умиротворя­ющей» альтернативы, направляющей энергию угнетен­ных в русло религиозных иллюзий, христианство было вполне приемлемым, даже выгодным для власть иму­щих, вскоре понявших это и принявших христианское учение в качестве господствующей идеологической до­ктрины. Однако это произошло позже. Раннее христи­анство в первые два-три века своего существования, будучи религией бесправных и гонимых, не только стоя­ло в оппозиции к властям, подвергаясь жестоким гоне­ниям с их стороны, но и не было лишено радикальных элементов, даже революционного пафоса.

Пафос этот сводился прежде всего к резкому непри­ятию сложившихся норм жизни. В одном из наиболее ранних и радикальных по характеру текстов Нового завета – в Апокалипсисе (Откровение святого Иоанна Богослова) – с огромной силой прозвучало осуждение Рима, как «великой блудницы», как нового развратного Вавилона со всеми его «мерзостями». Ангел божий предрекает падение этого Вавилона, силы небесные победят мрак и мерзость, произойдет страшный суд, и на обновленной земле возникнет «новый Иерусалим» во всем величии своей славы, с древом жизни, активно плодоносящим во имя всеобщего блага. Мистическая форма Апокалипсиса не может скрыть наполняющего его пафоса разрушения старой «мерзости» и грядущего обновления мира.

Революционный пафос раннего христианства нашел свое отражение в акцентировании внимания на двух важнейших сторонах новой религии. Во-первых, на проповеди ею всеобщего равенства. Хотя это было равенство в первую очередь лишь «во грехе», равенство «рабов божих», даже в этом своем качестве лозунг всеобщего равенства не мог не привлечь к себе внима­ния. Правда, в некоторых евангелических текстах оп­равдывалось рабство и рабам внушалось повиновение их господам, но, тем не менее, провозглашение принципа всеобщего равенства в эпоху расцвета Римской импе­рии стоило многого. Во-вторых, на осуждении богатст­ва и стяжательства («скорей верблюд пройдет через игольное ушко, чем богач попадет в царство небес­ное»), на подчеркивании всеобщей обязанности тру­диться («не трудящийся да не ест»).

Конечно, здесь нет активной революционности, но сам факт провозглашения эгалитарных принципов и следования им был вызовом господствующим общес­твенным порядкам. Неудивительно, что членами первых христианских общин (особенно после перемещения в начале нашей эры усилиями сторонников и последо­вателей апостола Павла центра нового учения с пери­ферии империи в Рим) оказались, прежде всего, оби­женные и угнетенные, бедняки и рабы, неимущие и изгои.

Харизматические лидеры раннего христианства

Первые христианские общины заимствовали от предше­ственников – сект типа ессеев – черты аскетизма, са­моотречения, благочестия и прибавили к ним обрядо­вые ритуалы причащения митраизма и многое другое, включая торжественный акт крещения в качестве сим­вола веры. Эти общины были достаточно замкнутыми. Во главе их стояли харизматические лидеры — пропо­ведники, «учителя», осененные «благодатью» пророки, которые обычно прислушивались к своему «внутренне­му голосу», имели «видения», слышали «глас божий» и потому считались имевшими бесспорное право на лидерство. Естественно, что вначале каждый из этих харизматических лидеров руководствовался своим пониманием основ новой религии. А если учесть, что эти лидеры чаще всего были личностями в психическом отношении неуравновешенными, легко возбудимыми (именно такие и считались осененными благодатью божьей), то несложно понять, что в их проповедях ре­альные факты прошлого смешивались с основанными на «видениях» фантастическими рассказами. Все это более или менее гармонично увязывалось с мифопоэтическим наследием и постепенно укладывалось, обретая модифицированные формы, в основу христианской док­трины.

В процессе становления новой религии принимало участие множество сект с их проповедниками, что не могло не вызвать к жизни различные варианты и откло­нения. Однако сквозь пестроту мнений, догматов и ри­туалов постепенно вырисовывались контуры новой ре­лигии, каноническая жесткость которой выковывалась в острых схватках между различными направлениями. Уже во второй половине I в. н. э. отчетливо намети­лись два главных течения – проиудейское, представ­ленное Апокалипсисом и генетически восходящее, видимо, к сектам типа ессеев, и антииудейское, связанное с деятельностью апостола Павла. Именно с Павлом ассоциируется разрыв со свойственной иудаизму национальной ограниченностью религии, ему приписывают слова о том, что богу угодны все – и иудеи, и язычники, и обрезанные и необрезанные, достаточно лишь отказаться от старого образа жизни и поверить в Христа.

В отличие от апостола Петра, которого евангельский Павел называл «апостолом для иудеев», себя Павел, по преданию, именовал «служителем Иисуса Христа у язычников».

Католицизм и Реформация

С благословения рим­ской католической церкви были преданы забвению и осуждены многие культурные традиции «языческой» античности с ее свободомыслием. Правда, церковная традиция, культивировавшая латынь, способствовала сохранению значительной части рукописного наследия античной культуры. Возрожденное с помощью арабов учение Аристотеля, значительно подкорректированное церковью, стало даже (наряду с Библией) своего рода высшим и чуть ли не последним словом духовной куль­туры. Однако многое было безвозвратно утеряно, и пре­жде всего духовная свобода. Католические священники (дававшее обет безбрачия и потому не связанные в своей деятельности лично-семейными интересами, це­ликом отдававшие себя службе, интересам церкви) ревниво следили за строгим соблюдением церковных догм и ритуалов, беспощадно осуждали и карали ерети­ков, к числу которых относились все, кто хоть в чем-либо смел отклониться от официального учения. Луч­шие умы средневековой Европы гибли на кострах «святой» инквизиции, а остальным, запуганным и сми­рившимся «грешникам», церковь охотно продава­ла за немалые деньги индульгенции — отпущения грехов.