Петр Первый

Становление личности царя.

Во - первых, не прошла даром для будущего России печальная  история детства и юношества  Петра, жизнь, проведенная им и его  окружением из поверженного рода Нарышкиных в страхе за свое физическое и правовое существование во времена регентства. В итоге Петр вырос в ненависти  к Милославским, Кремлю, стрельцам, прошлому, к «старине». Именно  ненависть  к «старине», людям и институтам, ее олицетворявшим, стала главным  двигателем Петровских реформ, порой  бессознательной, немотивированной и  неаргументированной причиной, главным мотивом разрушения старой системы, которая, тем не менее, уже при Петре справлялась со своими функциями. Ведь до сих пор не ясно, чем же принципиально отличилась петровская так называемая «регулярная армия» от армии допетровской поры. Не будем забывать и то, что Полтавская победа, решившая судьбу России, была одержана с помощью этой армии, а также приказного и уездного аппарата, «взбодренного» петровскими эмиссарами.

Во-вторых, это политическая немощь элиты, обессиленной борьбой  двух кланов за власть в 1680-е, свержением Софьи, влиянием раскола на политику. Так случилось, что среди политиков  того времени не оказалось сильных, не ангажированных борющимися группировками  фигур, самостоятельных лидеров, которые  могли бы защитить «старину», общие  права взаимоотношений самодержца и элиты перед лицом надвигающегося самовластия.

В-третьих, к моменту  прихода Петра традиционная система  властвования не отлилась в устойчивые правовые формы. Боярская Дума не стала  ни палатой лордов, ни высшим бюрократическим  институтом, хотя уже складывалась практика работы ее отделений: палат, комиссий; формировалось делопроизводство – верный признак организационного начала. И в других сферах правовой обычай не получил формы писаного закона и поэтому был сметен как разновидность «старины».

Примечательно, что  в языке Петра есть слово, которое  он использовал часто – «старина».

Это для него наиболее выразительный символ ненавистного прошлого. Синонимы этого слова ложаться в один ряд: «нерегулярное», хаотичное, «смеху подобное», консервативное, враждебное, неудобное, опасное, нерациональное, отсталое, наконец московское.

Жизнь Петра так  сложилась, что давала ему мало досуга заранее и неторопливо обдумывать план действий, а темперамент мало внушал и охоты к тому. Спешность  дел, неуменье, иногда и невозможность  выжидать, подвижность ума, необычайно быстрая наблюдательность – все  это приучило Петра задумывать без  раздумья, без колебания решаться. Петр являлся перед наблюдателем в вечном потоке разнообразных дел, в постоянном деловом общении  со множеством людей, среди непрервной смены впечатлений и предприятий; всего труднее вообразить его на едине с самим собою, в уединенном кабинете, а не в людной и шумной мастерской. Это не значит, что у Петра не было тех общих руководящих понятий, из которых составляется образ мыслей человека. Мысль его вырабатывалась на мелких подробностях, текущих вопросах практической деятельности, мастеровой, военной, правительственной. Он не имел ни досуга, ни привычки к систематическому размышлению об отвлеченных предметах, а воспитание не развило в нем наклонности к этому. Но у него всегда были на готове две основы его образа мыслей и действий, прочно заложенные еще в ранние годы под неуловимыми для нас влияниями: это не ослабное чувство долга и вечно напряженная мысль об общем благе отечества, в служении которому и состоит этот долг.

…Он в составе  верховной власти всего яснее  понял и особенно живо почувствовал «долженства», обязанности царя, которые  сводятся, по его словам, к «двум  необходимым делам правления» : к  распорядку, внутреннему благоустройству  и обороне, внешней безопасности государства. В этом и состоит  благо отечества, общее благо  родной земли, русского народа или государства… 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Современники и потомки о Великом Государе Петре Первом

Сам Петр достаточно реалистично и философски относился  к тому, каким он останется в  памяти потомков. Остерман вспоминал, что как то раз государь спросил  одного иностранного посла, какого о  нем мнения за границей. Тот принялся было уверять, что весь мир восхищается  мудростью и гением императора, кое  он проявил в соих грандиозных  замыслах, но Петр нетерпеливо оборвал  депломата: «Так всегда льстят государям  в их присутсвии, я же желаю знать  и инные суждения, и те мнения, какие высказывают мои недоброжелатели». Посланник отвесил низкий поклон. «Коли такова воля Вашего Величества, я отвечу правдиво и поведаю все  нелицеприятное, что мне довелось о вас слышать. Вы прослыли государем  надменным и суровым, строгим  к своим подданым, скорым на кару и не склонным к милосердию». «  Знаю, знаю – покачал головой  Петр, - но все это не так. Называют меня и жестоким и мучителем, но по счастию те только чужеземцы, кои  ничего не знают об обстоятельствах, в коих я сначала царствования многие годы находился, и сколь многие из моих подданных препятствовали мне  ужаснейшим образом в наилучших  моих намерениях для отечества и  принуждали меня с ними со всякою строгостию, но не жестоко, а менее еще мучительски. Сии то тираны суть, а не я. Честных  трудолюбивых, повинующихся разумных сынов отечества возвышаю и награждаю  я, а не покорных и зловредных исправляю  по необходимости. Совесть моя чиста. Бог судья мне»

Как известно, бурная эпоха Петра Первого, во многом определившая последующее развитие России, получила множество откликов в общественной мысли, науке, литературе. Ломка привычных устоев и стереотипов, создание регулярной армии и флота не могли не отразиться и на мировоззрение большинства подданных империи. Что отложилось в народной памяти, какие оценки событиям и героям того времени утвердились в обыденном сознании? Ответить на эти вопросы можно с помощью исторического фольклора, материалов научных обществ, этнографических записей и воспоминаний; одни из этих документов происходили непосредственно из крестьянской среды, другие – из-под пера наблюдателей народной жизни – путешественников, корреспондентов научных обществ, этнографов.

Воспоминания о  Петер Великом, о его свершениях бытовали в 18 – 19 веках повсеместно. Исторические песни петровского  времени в количественном отношении  являются одним из наиболее крупных  циклов исторических песен русского народа. Наибольшее число песен Петровской эпохи посвящено личности самого Петра и составляет «биографический  цикл».

По-видимому, с Севера шла традиция изображения Петра  Первого как «мужицкого царя». И  не мудрено: ведь Петр первым из российских государей заехал в далекий северный край. Участники и очевидцы строительства  «Осударевой дороги» в Кемском  уезде Архангельской губернии и  Повенецком уезде Олонецкой губернии ( осенью 1702 года Петр совершил поход  с четырехтысячным войском от Архангельска до Петрозаводска) передавали своим детям впечатления от непосредственных встреч с царем – работником: рассказывали, как он останавливался на ночлег и крестил дочь хозяина, как рубил дрова, проявляя при  этом необыкновенную физическую силу.

В конце 19 века в Белозерском  уезде Новгородской губернии крестьяне  были убеждены, что «Петр решительно все умел сработать». В представлениях простых людей происходило своего рода окрестьянивание царя. Это можно  объяснить частым пребыванием Петра  на Севере – и как полководца во время Северной войны, и как работника – созидателя; «он бродил по мхам и болтам…  являлся народу с топором за поясом и молотком в руках». Не могли не сказаться и непосредственная занятость крестьян Севера в работах по преобразованию края, меньшая по сравнению С Центральной Россией эксплуатация податных сословий.

В конце 19 века корреспондент  Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева в Вытегорском уезде Олонецкой  губернии записал два предания о  Петре. Первое гласило, что « деревянную церковь о 24 главах, находящуюся  в Вытегорском погосте … разрешил построить Петр Первый». Второе сообщало об усилиях царя по устройству Мариинской системы ( соединение волжских вод с  северными).

То же самое предание, только более подробно, было зафиксировано  в 1870-е годы известным исследователем Е.В. Барсовым: «В начале нынешнего столетия еще жив был стопятнадцатилетний  старик Пахом, который был непосредственным свидетелем того, как Петр Первый… хлопотал о соединении этих вод…Старик подробно рассказывал, как царь в течении десяти дней осматривал те места, где царь отдыхал от усталости в простом шалаше, сплетенном из древесных ветвей.

Рассказы Пахома о самом Петре полны благоговения. При каждом произнесении его имени  он подымал глаза на небо и прижимал руку к сердцу, присоединяя постоянно к титулу государя эпитет батюшка или надежа: «Надежа – государь не гнушался нашего житья – бытья; кушивал кашу, хлеб – соль и пожаловал отцу моему серебряный полтинник».

Воспоминаниям о  Петре Великом присущ подлинный  эпический размах. Весь его путь от Архангельска до Петербурга стал «триумфальным шествием богатыря народного, которому, как древним Илье Муромцу и Егорию Храброму, предстояло устроить Русь, сделать из Руси страну и проезжую и прохожую, сделать ее доступной для других людей».

Примечательно, что  подобная оценка Петра сохранилась  в крае, где была жива старообрядческая традиция, которая объявляла Петра  не природным, а подмененным царем, противопоставляла ему истинного царевича Алексея и даже считала первого российского императора антихристом.

В среде старообрядцев, бояр – сторонников царевны Софьи  и царевича Алексея – были созданы  две легенды о Петре как  о подмененном царе и о Петре  – антихристе. Уже в 1698 году среди  крестьян, служилых и посадских людей  Томска шла молва о том, что  «великого государя за морем не стало», что «великий государь за морем в  неволе сидит». Легенда о подмене  в сочетании с представлениями  о Петре – антихристе во многом стимулировала народные движения начала 18 века – Астраханское и Булавинское  восстания.

Сохранились эти  легенды и в 19 столетии. При этом легенда о Петре – антихристе трансформировалась: он стал не «последним антихристом», а первым, открывающим ряд русских императоров, якобы служивших стране. Наиболее вескими доказательствами того, что Петр – антихрист, как и раньше, оставались три аргумента: императорский титул, календарные изменения и перепись населения для подушного оклада. Гораздо реже теперь встречались обвинения Петра в изменении обличья русского человека.

Среди большинства  же русских жителей Севера гораздо  активнее жили воспоминания, идеализировавшие личность царя. Традиция изображения  Петра как царя – труженика  отмечена и в других регионах. В Самарской губернии предание о Петре Первом записал Д.Н. Садовников: «Как только время свободное ему от черновой работы, так он все по кабакам ходил да у мастеров выведывал о их мастерстве; все научиться хотел всему». В брянском уезде Орловской губернии в народе сохранились воспоминания о пребывании царя в Свенском Успенском монастыре ( близ Брянска, на реке Десне ) – на учрежденной им верфи. В Болховском уезде той же губернии крестьяне помнили Петра Первого, потому что он завел в Россию «все заморские хитрости», знал «все мастерства» и даже учился плести лапти, но работу эту проклял, так как плетение лаптей не дает даже пропитания рабочему (в другом варианте Петр заплел лапоть, а окончить не сумел). В Городищенском уезде Пензенской губернии рассказывали о простоте Петра Великого.

Несмотря на воспевание отдельных сторон деятельности царя – преобразователя, на окрестьянивание  его образа в народной среде, с  именем Петра крестьяне никогда  не связывали надежды на освобождение от «крепости». Об этом говорит и  отсутствие Петра Первого в числе  «царей – избавителей» в легендах социально – утопического характера 18 – 19 веков. Многогранная натура царя сохранилась в памяти россиян не только благодаря очевидным результатам его преобразовательской деятельности. Хотя Петр ликвидировал патриаршество и порой довольльно прохладно относился к исполнению религиозных обрядов, тем не менее говорил, что, «кто не верует в бога, тот либо сумашедший…или с природы безумный. Зрячий творца по творениям познать должен.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Петр  Первый в фольклоре

В фольклоре Петровской эпохи особо выделялись военно-исторические песни (примерно две трети от общего количества созданных в первой четверти 18 века). В солдатских песнях отразились почти все крупные походы и сражения, в том числе взятие Азова, турецкие походы, среднеазиатские экспедиции и взятие Хивы. Не прошло незамеченным появление сильного флота. Фольклорное число кораблей  - три – в песнях осмысливалось так: на первом корабле находились царь и глава войска Шереметев, на втором князья, бояре и офицеры, на третьем- солдаты. Песни о военной службе на флоте стояли все же особняком: как к любому новому делу, отношение к морю было несколько настороженным.

Наиболее многочисленными  были песни о Северной войне.Известно множество сюжетов: сборы войска, прощание солдат «с отцами,  матерьми, с женами и детками, с родом-племенем, с приятельми». В этих песнях звучали  не только мажорные ноты и восхваление  побед: рядом с ними слышны жалобы на тяготы походной жизни, на «грозну  службу государеву», называемую «неволюшкой», «всегдашней заботушкой».

В конце 19 века в Дорогобужском уезде Смоленской губернии было зафиксировано: «Битва под Полтавой, старания Петра завести флот – вот что интересует народ». В Саранском уезде Пензенской губернии крестьяне «много знали о Петре Великом, его войне со шведами под Полтавой (о Полтавской победе есть  уних песни: «Было дело под Полтавой , дело славное друзья», «Мы дрались тогда со шведами под знаменем Петра»)

Впервые в песнях этой эпохи в качестве коллективного  героя русского эпоса появилась  солдатская масса. Из всех начинаний  и свершений Петра важнейшим  и самым понятным народу было именно создание войска.