Обучение детей духовенства в горно-заводских школах Урала в 20-е гг. XVIII в

Можно предположить, что новички были привлечены в  школу в октябре – ноябре 1722 г., когда Татищев с де Генниным прибыли из Москвы и почти два месяца осматривали рудные месторождения – искали место для строительства медеплавильных заводов в Кунгурском и Соликамском уездах. Обратим внимание, что все они церковничьи дети. Думается, не без участия Татищева попал в кунгурскую казенную школу и «поповской сын Парфен»: наверняка, Татищев имел встречу со Строгановыми или с отцом этого Парфена и убедил отдать подростка учиться математике, так как ни одной другой казенной школы в уезде не существовало. 

Согласно ведомостям, в школу не только прибывали новички, но и выбывали пришедшие в ходе первого и второго набора. Сначала  ушел сын бывшего подьячего Лев  Костромин: в январе 1721 г. он был «приобщен  в посад», т. е. записан в подушные книги в ходе первой ревизии [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 620, л. 210]. В ведомости за март 1723 г. уже отсутствовали имена и фамилии всех пяти детей, зачисленных в школу «по росписи» из сел Кунгурского уезда в результате первого набора (сыновья трех попов, дьячка и пономаря). Поскольку четверо из них поначалу учились писать, можно было бы предположить, что их отчислили как не подающих надежд к обучению математике, но в ведомости за март 1722 г. трое уже учили математику, причем двое дошли до умножения, т. е. обучались довольно быстро. Двое же и в 1723 г. числились в «письме» и в отпуске по болезни, из-за чего, видимо, в школу они и не вернулись. Покинули школу и учившиеся по желанию отцов сын урядника

Я. Шмаков и сын  посадского А. Феденев: в марте 1722 г. они практиковались в умножении и делении, и, по-видимому, их отцы, решив, что полученного объема знаний вполне достаточно для жизни, забрали детей. 

В 1723 г. учащиеся школы уже начали распределяться к делам. В марте Берглин по требованию де Геннина отправил на Екатеринбургский завод двух учеников из церковничьих детей, «которые старее и в науке больше»,– Антона Пестерева и Ефима Казакова [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 22, л. 354]. Часть учеников использовалась временно у дел, продолжая числиться в списках школьников. Так, приходно-расходные ведомости денежной казны Егошихинского завода за 1723 г. фиксируют выплату денег с мая 1723 г. бывшим «у переклички работных людей» О. Хлопину – по октябрь, Л. Попову – по декабрь; в мае – декабре 1723 г. выплачивались деньги С. Романову, И. Батрунову; на Мулинском руднике числился школьник у записок с июня по октябрь [см.: Там же, д. 28, л. 81 об. – 82, 511]. 

В ведомостях за 1724 г. Л. Попов упомянут «за пищиков  в канцелярии у письма» (т. е. писал  документы в Кунгурской горных дел  канцелярии) с января по сентябрь, как и О. Хлопин. В конце 1724 г. Хлопин был направлен в плавильню Егошихинского завода как писчик, И. Батрунов и С. Романов трудились там уже восемь месяцев. Один из школьников в течение трех месяцев вел записи при добыче руды для плавильных печей Пыскорского завода [см.: Там же, л. 90, 93, 245]. 

Берглин был  обеспокоен, что в школе «малолюдство»: когда ученики, набранные в школу, к делам распределятся, то «здесь учении не будет, понеже из своей воли во учение нихто не пришел». Берглин предложил взять в школу детей посадских жителей Кунгура и попросил у Геннина разрешения на это [см.: Там же, д. 22, л. 354 об.]. Но дети посадских людей не могли заинтересовать горное начальство: они находились в ведении воеводы, платили подушную подать, поэтому горные власти не могли распределять их к заводским делам. 

В июне 1723 г. Татищев, еще находясь под следствием, был  отправлен В.  И. Генниным в Кунгур и на Егошиху «для строения завода», а также в Соль-Камскую «для строения новых плавилен и до Верхотурья». В этой поездке он пробыл до 4 октября [Там же, оп. 12, д. 1636а, л. 21 об.]. Как и во время поездки 1722 г., Татищев особое внимание уделил арифметической школе и попытался пополнить ее знающими грамоту церковничьими детьми. 

В делах ГАСО нами были обнаружены и опубликованы тексты двух писем Татищева, направленных архиерею Вятскому и Великопермскому Алексию и кунгурскому протопопу Иоанну Антониеву. Как сообщал Татищев архиерею, сначала он «…посылал к протопопу и учрежденному инквизитору салдата, словесно требовал от них как их детей, так и протчих, которые к службе церковной не определены, дабы явили их к смотру для определения малолетных в школы, а возрастных к делам, пристойным во услугу е. в., понеже здесь во многих е.в. нуждных делех за недостатком письмо умеющих великия непорядки и в делех безполезныя медления происходят. Но получил от них отказ» [Василий Никитич Татищев, 1990, 68]. 

Тогда Татищев 18 июня 1723 г. отправил полное возмущения письмо протопопу, в котором обвинил  его в непослушании указу Берг-коллегии 1721 г. и распоряжению вятского воеводы об отдаче детей духовного ведомства в кунгурскую школу: «Ты же и другие некоторые церковники, яко обыкли не токмо указам коллегии, но и святейшаго правительствующаго Синода преслушаться, детей своих не отдали и ныне посланным не отдаете и отказываете с нечестием». Татищев потребовал от протопопа «сего дня» прислать детей, угрожая, что в противном случае донесет о его недостойном поведении начальнику заводов де Геннину, а тот – царю. Татищев был уверен в правильности своих действий, он обращается к протопопу как к лицу, подчиненному горному начальству: «И о сем извольте мне сего числа ответствовать письменно» [см.: Там же, 1990, 66–67]. 

Текст письма убедительно  свидетельствует, что Татищев и  в 1723 г., после выхода законодательных актов об обучении детей церковнослужителей в школах духовного ведомства, продолжал рассматривать более ранний указ Берг-коллегии как действующий. Более того, и Духовный регламент он трактовал как доказательство своей правоты, считая, что дети духовенства должны учиться: «А ежели вы мните, что без указа от Синода учинить не смеете, и в том вас ясно обличает Духовный устав о учинении училищ, подписанный Синодом и выше. Однако ж, хотя б того и не было, но ты, где хочешь не токмо неповеленное, но и весьма от Синода запрещенное делаете без опасения, исполняя свою корысть» [Там же]. 

В записной книге  входящих и исходящих дел Исетских заводов (будущего Екатеринбургского  завода) за 8 июля 1723 г. зарегистрирована копия письма Татищева протопопу, «при том же от протопопа с ведении копия» [ГАСО, ф. 24, оп. 12, д. 1636а, л. 38 об.], т. е. протопоп ответил Татищеву, а Татищев уведомил об этом начальника заводов Геннина — отправил ему копии своего письма и ответа протопопа. В. И. Геннин занял правильную позицию, посоветовав Татищеву жаловаться архиерею. 

Перед отъездом из Кунгура 29 сентября 1723 г. Татищев  отправил письмо епископу Вятскому и  Великопермскому [см. об этом: Василий  Никитич Татищев…, 67–69]. Накануне он узнал от Геннина, что следствие закончено, он оправдан и допущен Петром I к делам [см.: Геннин, 1995, 113]. Изменение положения Татищева сказалось на содержании письма: оно написано в довольно резких тонах и полно сарказма. Татищев жаловался на кунгурского инквизитора И. Веселкова, который, вопреки повелению Синода, не уничтожил старообрядческую часовню в городе, «верх сломал, однако ж иконы не вынесены, и по вся недели ходил сам во оную для сребролюбия своего молебствовать…». Из письма становится ясно, как мотивировал кунгурский протопоп неотдачу части детей в горно-заводскую школу: «ответ, которой и малым рабятам в смех, бутто они имели в 1720-м году вашего преосв[ященства] указ о высылке детей их на Вятку, и оные за распутием не послали, а ныне посылают. И по тому видно: явная отговорка и нехотение – бутто в три годы не имели они добраго пути к езде!». 

Заметим, Татищев  возмущался нежеланием духовенства  учить детей не только в горно-заводских, но и в духовных школах и уже  не требовал отдачи детей именно в  кунгурскую школу: «…доношу, дабы вы соблаговолили к пресечению таких противностей свой труд приложить, а об отдаче церковных служителей детей их в школу прислать к кому надлежит указ, понеже о сочинении школ правительствующий Синод, веледушно прилежа, указами во все епархии и для изъяснения от оных предлежащих польз печатными книгами объявили, которое вашему преосв[ященству] не без известно». 

По сути, Татищев  указывал духовному чину на то, что  его предписания, как и предписания  самого Синода, в Кунгурском уезде  не исполняются, и поскольку сам епископ подтвердительных указов на места об обучении детей после 1720 г., видимо, не рассылал, то Татищев ему невольно о выполнении долга напомнил. Не получилось у него с привлечением детей церковничьих в кунгурскую школу, так пусть епископ побеспокоится и заберет их в школу архиерейскую на Вятку – так, на наш взгляд, рассуждал Татищев. 

Заметим, новый  начальник заводов В. И. Геннин, в  отличие от Татищева, во время поездки  на Егошихинский завод и в Кунгур в ноябре–декабре 1723 г. не интересовался деятельностью кунгурской школы: ни одной записи об этом нет в его дневальной книге, лишь указ о смене учителя в связи с производственной необходимостью [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 19, л. 100–107]. 

По-видимому, глава  Вятской епархии на письмо Татищева отреагировал: 10 ноября 1723 г. в книге входящих и исходящих дел Исетских заводов записано: «Доношение с Кунгура от протопопа Иоанна Антониева, чтоб из школы кунгурской поповских и церковных причетниковых детей, которые обучаются в школе, прислать на Кунгур в святительской двор для отсылки в Хлынов в архиерейской приказ» [Там же, оп. 12, д. 1636а, л. 132 об.]. Письмо Татищева сработало: духовные власти решили забрать в архиерейскую школу не только остававшихся вне учения детей из домов их отцов, но и обучавшихся в горно-заводской школе. Они начали борьбу за возврат детей из духовного сословия под свое крыло, тем более что и действующее законодательство было на их стороне. 

Но горное ведомство  не собиралось расставаться с обученными за счет уральских заводов церковно-служительскими детьми. На доношении протопопа де Геннин сделал помету: «по сему доношению писать в Берг-коллегию и послать копию, повелят ли их [детей] отдать, а в Кунгур капитану Татищеву взять с собою ведомость». Татищев, уезжая в столицу, должен был задержаться по делам в Кунгуре, проконтролировать ход строительства Егошихинского завода, ему, видимо, поручалось также сверить с ведомостью наличный состав учеников, продолжавших обучаться в кунгурской школе. Поскольку с Татищевым отправлялась в Берг-коллегию и копия с доношения протопопа, ясно, что решение вопроса об обучаемых в кунгурской школе церковничьих детях отдавалось на усмотрение центрального органа управления горно-заводской промышленностью. 

В Берг-коллегии хорошо понимали, что права духовного ведомства на своих людей закреплены рядом законодательных норм и им нельзя противоречить. Вероятно, поэтому при рассмотрении доношения Геннина от 18 ноября 1723 г., состоящего из ряда пунктов, по вопросу об обучении церковничьих детей в горно-заводских школах члены коллегии никакого решения не приняли [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 751, л. 182]. Правда, в ноябре 1726 г. в обер-бергамте заслушивался указ Берг-коллегии, разрешавший принимать к горным делам для обучения «охотою» вольных людей из дворцовых крестьян, купечества и церковничьих детей [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 194, л. 402 об.]. 

В феврале 1724 г., рассматривая штаты уральских заводов, Берг-коллегия предложила слить кунгурскую школу с Екатеринбургской арифметической, установить общее число учащихся на жалованье в школах до 100 человек [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 758, л. 17 об., 21 об.]. В июне 1725 г. это предписание коллегии о слиянии школ было претворено в жизнь. Согласно присланному доношению капитана Берглина и реестру учеников кунгурской школы, в ней числилось 14 человек, причем пятеро новеньких, в списках 1723 г. не фигурировавших, социальное происхождение которых осталось неизвестным [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 52, л. 448–449 об.]. Можно лишь предположить, что они попали в школу в результате усилий Татищева в ноябре 1723 г. 

С учителем шихтмейстером  Одинцовым прибыло в Екатеринбург только четверо: сын комиссара Д. Попов, сын пономаря Г. Токарев и  двое новеньких И. Соколов и И. Богомолов. Сын попа М. Мизинов находился  «у письма» на Егошихинском заводе, и его разрешили оставить там, если он окончит курс наук, если нет – прислать в Екатеринбургскую школу. Его прислали после составления рапортов и счетов «прошлых лет» [Там же, оп. 12, д. 193, л. 58]. Трое (сын подьячего Кадешникова и двое новеньких) были оставлены до вызова начальства, пятеро (дети попов, пономаря и новенький) числились больными. 

В августе 1725 г. явилось трое болевших, младший сын  попа П. Веселков, пономаря – Ф. Розмахнин  и новенький – И. Яковлев. Сын  попа И. Бочкарев прибыл по выздоровлении лишь в октябре 1725 г. Обер-бергамт потребовал прислать еще двух детей попов – беглого Ф. Демакова и болевшего И. Веселкова [см.: Там же, ф. 38, оп. 1, д. 4, л. 140, 169; ф. 24, оп. 1, д. 52, л. 453]. Таким образом, можно считать, что горно-заводские власти и в середине 20-х гг. XVIII в. не отказались от использования детей духовенства, прошедших курс обучения в горно-заводских школах, в интересах своего ведомства, продолжали учить их в Екатеринбургской школе. 

Дети духовенства  с 1721 г. по инициативе Татищева начали привлекаться наряду с детьми мастеровых и в первые словесные школы, открытые при Уктусском и Алапаевском заводах, в Уктусскую арифметическую. Это была территория, непосредственно подведомственная горному начальству со всем ее населением. Служителей культа в церквах заводских поселков, в селениях приписных к заводам слобод Татищев рассматривал как составную часть горнозаводского населения и считал возможным использовать их в интересах своего ведомства, в том числе привлекать для обучения в горно-заводские школы. 

На протяжении 1721 г. Татищев вынес ряд предписаний, касавшихся как сбора церковничьих детей в школы вместе с детьми подьячих и мастеровых, так и обучения детей в школах на дьячков. Поскольку  Генеральным регламентом предписывалось все дела в учреждениях вести коллегиально, большинство решений Татищев выносил вместе с членом начальства И. Блиером, но, безусловно, инициатором их был он сам. В июне 1721 г. во время посещения Алапаевского завода был вынесен приговор: «Алапаевских заводов и приписных слободах церковничьих, подьяческих, детей боярских и мастеров детей их велите обучать читать и писать дьячком церковным, которым за труд на заводе давать по наказу, а в слободах впредь определено будет. Ежели же оныя дьячки или отцы детей своих обучать не похотят, то оные взяты будут на Уктусские заводы для обучения, а преслушники наказаны будут» [РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 618; ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 5, л. 91].