Образ женщин в поэзии гуманистов

Хуан Руис прозвище — "Протопресвитер Итский" — "Аrсipreste de Hita") (1283, Алькала-де-Энарес?, — около 1350), испанский поэт. В поэме "Книга благой любви" (1343),выступил как предшественник ренессансной литературы в Испании. Поэма написана в форме автобиографического рассказа о любовных похождениях, который иллюстрируется баснями, притчами, аллегорическими эпизодами. Через всю поэму проходит конфликт аскетического и чувственного начал. Руис трезво и сатирически изобразил испанское общество, создал яркие типы.⁶ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 1. Франческо Петрарка и Лаура. 

Кто была Лаура, оставшаяся в истории литературы вечным памятником женской красоты  и грации? Долгое время думали, что  и она представляет собою не что  иное, как плод поэтического воображения. Для примера укажем хотя бы на Георга Фойхта, который, не отрицая того, что существовала какая-то Лаура, внушившая поэту минутное чувство, прямо заявляет, что со временем чувство это сделалось отвлеченным и Лаура превратилась в образ, к которому он приурочивал свои поэтические вымыслы. Один из современников и друзей Петрарки, Джакомо Колонна, превосходно знавший поэта, не раз говорил в шутку, что Петрарка выдумал прекрасное имя Лауры только для того, чтобы оно могло его прославить и чтобы все говорили о нем. Находились также люди, которые утверждали, что поэт выбрал это имя потому, что оно напоминает о лаврах. Все это, конечно, не заключало бы в себе ничего невозможного, если бы в стихах знаменитого флорентийца не проглядывала истинная страсть — коварная предательница всякой любви к реальной женщине. К тому же позднейшие исследования привели к заключению, что Лаура — живое лицо. 

Поэт в первый раз встретился с нею в церкви в Страстную пятницу 1327 года и  тотчас же страстно в нее влюбился. Была ли она в это время замужем? Одни говорят, что была, другие это  отрицают. Вряд ли, однако, можно думать, что Лаура могла внушить Петрарке такое сильное чувство, будучи женою  и даже матерью нескольких детей, как утверждают третьи. Любовь к  замужним женам, как мы увидим ниже, представляла во времена Петрарки вполне обычное явление, но она вряд ли могла  сразу же проявиться в такой возвышенной, почти неземной форме, если бы поэт увидел предмет своего сердца в то время, когда Лаура уже была тронута  неизбежным влиянием ласк, хотя бы и  освященных браком. Он, несомненно, увидел ее девушкою, и если продолжал любить впоследствии, когда Лаура была матерью  многочисленного семейства (по словам одних, у нее было девять, а по словам других — даже одиннадцать  детей), то только потому, что чувство  было слишком глубокое и сроднилось с его душою. Словом, повторилось  то же самое, что мы видим на примере  Данте. 

Их встреча произошла в Авиньоне, где поселился отец Петрарки поеме его изгнания из Флоренции, но вскоре весь город знал, что Петрарка влюблен до безумия. Он не скрывал своего чувства ,тогда поэты вообще не скрывали своих чувств и всенародно выносили их на суд публики. Наоборот, влюбленный молодой человек стал писать восторженные сонеты, в которых радовался, восторгался, плакал, жаловался в таких поэтических выражениях, что не обратить на них внимания было нельзя. Лаура, конечно, не осталась глуха к его излияниям. Ей очень льстило, что талантливый поэт мог увлечься ею, но она была слишком целомудренна для того, чтобы пользоваться своей властью над человеком, который никогда не должен был знать счастья разделенной любви, так как она была замужем. Петрарка вздыхает, он следит за своей возлюбленной, подмечает все ее движения, запечатлевает в памяти каждое ее слово, и с уст его в то же время льются восторженные гимны, полные любви и отчаяния: 

Ты, чья душа огнем любви озарена, —

Нет для тебя достойных песнопений,

Ты вся из кротости небесной создана,

Ты от земных свободна искушений.

Ты пурпур роз  и снега белизна.

Ты красоты  и правды светлый гений.

Каким блаженством  груди моя полна,

Когда к тебе в порыве вдохновений

Я возношусь... О, если бы я мог

Тебя прославить в звуках этих строк

На целый мир!.. Но тщетное желанье!..

Так пусть хоть там, в стране моей родной.

Где блещут выси Альп, где море бьет волной,

Твердят Лауры  нежное названье.

Стоит отметить, что у  Петрарки присутствовала скромность: «Прекрасные черты, предел моих мечтаний»⁷ 

Нельзя сказать, чтобы чувства Петрарки были целомудренны. Впрочем, понятия того времени не исключали полного наслаждения любовью, не исключали даже в том случае, если женщина принадлежала другому. Любовь к замужним женщинам была даже предпочтительнее любви к девушкам, и — что более всего удивительно — мужья не только не возмущались настойчивыми ухаживаниями какого-нибудь поклонника его жены, но даже покровительствовали им, давали им возможность входить в довольно близкие отношения. И это весьма понятно: муж, открывавший другим доступ к своей жене, открывал тем самым также и себе доступ к чужим женам... Сладострастно было средневековое общество, и недаром именно оно создало безграничный культ любви, доведя его до крайних пределов. Можно сказать, что рыцарь по отношению к женщине играл почти такую же роль, как вассал по отношению к ленному владыке. Когда последний отходил ко сну, вассал должен был находиться в его спальне; когда женщина собиралась идти спать, рыцарь также отводил ее в спальню. Это не скрывалось и считалось обыкновенным делом. Конечно, рыцарь должен был быть скромен. Служение любви, как и служение искусству, не требовало суеты, и, по понятиям того времени, рыцарь должен был без страха и волнения присутствовать при том, как повелительница его сердца скидывает с себя платье, чулки, может быть, меняет белье и ложится в постель. Это был последний акт, по окончании которого рыцарю предписывалось удалиться, но он в то же время являлся коварным стимулом к обходу неумолимого предписания, заставлявшего покидать возлюбленную именно тогда, когда обладание ею было так близко и возможно. Вот почему впоследствии установился новый обычай, дававший женщине возможность допускать в свои объятия рыцаря на всю ночь, если он даст клятву не выходить за пределы дозволенного. Клятва, конечно, давалась, но не нарушалась ли она под влиянием запретной близости и бурных страстей? Об этом знали только темные завесы, как стражи охранявшие уединенную постель средневековой женщины...

Лаура не принадлежала к категории женщин, признававших этот обычай. Может быть, этим и объясняется непрерывность любовного экстаза Петрарки, удовлетворенная страсть которого, конечно, не замедлила бы выразиться в упадке душевного напряжения, а вместе с тем и в понижении творческого полета. Тем же, по всей вероятности, объясняется и разнообразие чувства самого поэта, чувства, охватившего всю душу Петрарки со всей ее сложной системой страстей, борьбы, разочарований. Сам Петрарка это превосходно выразил в одном из своих сонетов:

Я зряч - без глаз; без языка- кричу.

Зову конец  – и вновь молю: «Пощада!»

Кляну себя - и  все же дни влачу.

Мой плач – мой  смех. Ни жизни мне не надо,

Ни гибели. Я мук своих хочу…

И вот за пыл  сердечный мой награда!⁸

К сожалению, прошлое  скрыло от нас настоящий портрет  Лауры⁹, так как портреты ее, хранящиеся в Милане и Флоренции, и даже знаменитый барельеф дома Перудзи¹⁰ не могут считаться точным изображением красавицы, которой суждено было получить бессмертие в сонетах Петрарки. Во всяком случае, как эти мнимые или действительные портреты, так и изображения Лауры на стенах итальянских церквей, на миниатюрах рукописей, в мраморе, приписываемом Симону Мемми, дают понятие не столько о красавице, сколько о хорошенькой женщине с симпатичными, но далеко не классически правильными чертами лица. Она быстро отцвела, чему, конечно, немало содействовало рождение нескольких детей, но Петрарка, как мы уже упомянули, встретил ее в расцвете молодости, когда она действительно могла приковать к себе сердца, даже и не столь пламенные, как сердце флорентийского поэта. Об этом свидетельствует и внезапность чувства Петрарки. До встречи с Лаурой он не признавал любви и даже издевался над нею, но, увидев в церкви Лауру, тотчас поддался ее влиянию. В нем происходит резкая перемена. Поэт, считавший себя свободным от любовных чар, вдруг делается беспокойным. Он плачет, когда не видит предмета своей страсти, а увидев, плачет еще сильнее, потому что робость не дает ему сказать, какой страстью обуревается его сердце. Ночь не приносит ему покоя. Он мечется в постели и бредит. У него остается одно средство излить свои чувства — стихи, и он пишет пламенные оды и воззвания к женщине, овладевшей его. Лаура, конечно, знает о его страсти, но не дает ей разгораться сильно. Оставаясь верной своему мужу, она, однако, не отталкивает совершенно поэта и только сдерживает его пламенные порывы.

Лаура не могла  быть пошлой кокеткою, потому что никогда  еще пошлые кокетки не внушали  мужчинам с высокоразвитым умом и  художническими потребностями столь  чистой и возвышенной страсти, как  страсть Петрарки. Не забудем, что  Петрарка не расстался с Лаурой в то время, когда она находилась во цвете красоты и прелести. Он знал ее уже состарившейся, когда ей было 35 лет — возраст, равный старости под знойным небом Италии, и, тем не менее, чувство его не ослабло.

Кроме того, разве  Лаура с самого начала не старалась  совершенно удалить от себя влюбленного  поэта? Она стала носить вуаль, желая  этим устранить самый повод к  пламенным порывам. Вуаль, конечно, не спасла ее от любовных натисков поэта, но сослужила хорошую службу: Петрарка понял, что ждать ему многого  нельзя. Впоследствии Лаура стала  снисходительнее к своему возлюбленному: она начала отвечать на его поклоны, сама однажды поклонилась первая, а увидев в одно прекрасное время  поэта замечтавшимся в ее присутствии, даже фамильярно закрыла ему лицо рукой. Во всем этом, конечно, можно  усмотреть некоторую степень  кокетства, если захотеть, но нельзя ведь отрицать, что и помимо кокетства  есть много мотивов, которыми объясняется  поведение Лауры.

Наконец, история  с перчаткой совершенно рассеивает всякие сомнения. Лаура как-то уронила  перчатку в присутствии Петрарки; тот ее поднял и хотел оставить у себя, но она категорически запротестовала и взяла перчатку назад. Пошлая кокетка  никогда не лишила бы себя такого верного  орудия, как перчатка любимой женщины  в руках влюбленного, и французский  академик Мезьер, изучивший жизнь  Петрарки на основании новых документов, уже куда более близок к истине, когда, не отрицая некоторого кокетства  в Лауре, говорит, что это было кокетство, присущее всякой женщине, не исключая самой честной и благородной.

Даже в минуты самой пламенной любви к Лауре  он не раз поддавался влечению своего сердца. В то самое время, как появлялись его канцоны, в которых поэт говорил, что красота Лауры ведет его к небу и добродетели, сам поэт утешал себя за недоступное ему счастье обладать любимой женщиною каким-нибудь незаконным сожительством на селе или благосклонностью беспутной королевы Иоанны Неаполитанской.¹¹ Этому способствовала скитальческая жизнь, которую он вел после того, как убедился, что Лаура никогда не ответит на его страсть взаимностью. Сжигаемый внутренним огнем, он переходил из одного города в другой, из одной деревни в другую, и немудрено, что случайные встречи с женщинами, менее Лауры дорожившими своей нравственной репутацией, находили в его горячей крови достаточный материал для превращения невольника платонической любви в усердного жреца греховных наслаждений. 

Петрарка не был ангелом (это доказывается тем, что у него было двое побочных детей), но он не был также и уличным  ловеласом, заглядывающим под шляпку каждой женщине. Он умел быстро отворачиваться от источника греха и возвращаться к прежнему возвышенному, ничем не запятнанному культу женщины. Оттого-то он продолжал любить Лауру долгое время и после того, как чума свела ее в могилу. Греховность тела не мешала безгрешности мысли.¹²

 Теперь посмотрим  работу Михаила Корелина «  Ранний Итальянский гуманизм  и его историография»¹³

В данном критическом  исследовании Буллэ- говорит о пессимизме жизни Петрарки. И что, нашел причину   пессимизма: « Ключ к объяснению пессимизма Петрарки можно найти в личной жизни, главным образом в неудачной любви к Лауре »¹⁴ Но Корелин сомневается в выводах Буллэ. Он говорит: « Правильно ключ к пессимизму лежит в биографии, но вряд ли  Лаура играла столь большую роль»¹⁵. В заключение хотелось бы подчеркнуть портрет женщины в сонетах Ф. Петрарки, естественно мы говорим о Лауре-

Это Богиня на земле, это муза, добродетель, глаз и помыслов отрада. Лаура это объект очарованья, страсти и созидания во имя!

На мой взгляд, данный образ самый светлый и  романтичный из тех про кого мы осмотрим в нашей работе. Подметим факт, что Лауру Петрарка любил  до дня её кончины во Флоренции  и далее на всю жизнь.

Теперь перейдем к следующему представителю Итальянского гуманизма-  Ф. Боккаччо. Исследуя его произведения проследим перемену в женских образах. 
 
 
 
 
 

Глава 2

« Джованни Боккаччо: Женщины прекрасны и опасны!» 

Рассмотрение  женского образа в поэзии флорентийского представителя гуманизма Джованни Боккаччо, даёт нам шанс увидеть эволюцию взглядов поэта, а точнее революцию, если идти от идеала, к  низшему.

Образ дамы,  из красивого, целомудренного, божественного  меняется у Боккаччо, если верить в  автобиографичность рассказа « Ворон», после безответной любви, в безнравственный, вульгарный, распутный. В этой главе  нашей работы мы попробуем сравнить взгляд поэта на женский образ  в романе «Декамерон» с представлением о женщинах в поэме « Ворон».

Для начала представим героев романа  «Декамерон»: Десять рассказчиков «Декамерона» - brigata, описаны как реальные люди с вымышленными именами, выведенными из их характеров. Рассказчиками являются некоторые герои прежних поэм. Как отмечают исследователи, почти все женские образы с такими именами встречались в ранних произведениях писателя и были персонажами любовных историй, в то время как в трех юношах Боккаччо дает читателю три различных образа самого себя - так как он уже выводил себя под этими псевдонимами в предыдущих сочинениях¹⁶.

Нам интересны  девушки, собравшиеся за городом: