Н.С. Хрущев в период Карибского кризиса: к 50-летию события

«Мы, американцы, считаем коммунизм глубоко отвратительным как систему, отрицающую личную свободу  и самоуважение, − продолжал президент. − Но мы можем по-прежнему уважать  русский народ за его многочисленные достижения в науке и космосе, в экономическом и индустриальном развитии, в культуре, а также  за его отважные подвиги.

Давайте не будем закрывать глаза на наше несходство, но давайте обратим внимание на наши общие интересы и на средства, с помощью которых это несходство может быть устранено. И если мы окажемся сейчас не в состоянии покончить с нашими разногласиями, мы можем по крайней мере содействовать тому, чтобы наши разногласия не угрожали миру. Поскольку в конечном счете самой главной точкой соприкосновения является то, что мы все живем на этой маленькой планете. Мы все дышим одним и тем же воздухом. Мы все заботимся о будущем наших детей. И мы все смертны»²⁰.

В том  же месяце США и СССР договорились об установлении «горячей линии» –  линии прямой связи между Москвой  и Вашингтоном в целях предотвращения случайного возникновения войны, а 5 августа 1963 г. США, СССР и Великобритания подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Это первый с начала «холодной войны» международный документ, ограничивающий дальнейшее усовершенствование ядерного оружия. В октябре 1963 г. президент одобрил продажу Советскому Союзу зерна на сумму в 250 млн. долларов, что помогло советскому руководству справиться с последствиями неурожая²¹.

В той  международной ситуации и при  тех обстоятельствах признание  главой американского государства  бессмысленности войны и необходимости  поиска мирного разрешения международных  споров несомненно требовало выдающегося политического мужества, не говоря уже о политическом здравомыслии. Р. Кеннеди вспоминал уже после гибели брата: «Во время прошлогоднего Кубинского ракетного кризиса мы обсуждали возможность войны, обмена ядерными ударами и говорили о том, что мы можем погибнуть − в то время вопрос о нашей личной судьбе казался таким маловажным, чуть ли не легкомысленным. Единственное, что действительно заботило его, действительно имело значение и делало ситуацию намного более опасной, чем она могла быть по определению, была перспектива гибели детей в нашей стране и во всем мире − молодых людей, которые не несли вину за конфронтацию и не имели о ней представления, но чья жизнь была бы так же перечеркнута, как и жизнь всех других людей... Великая трагедия заключалась в том, что в случае нашей ошибки она отразилась бы не только на нас, нашем будущем, нашем доме, нашей стране, но и на жизни, будущем, домах и странах тех, кому никогда не предоставлялась возможность сыграть свою роль, сказать «да» или «нет», засвидетельствовать свое присутствие»²².

По свидетельству  Т. Соренсена, Дж. Кеннеди как-то заметил, что «будущие историки, оглядываясь на 1962 г., имеют все основания считать его годом, в который произошел коренной поворот во внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов». Также ссылаясь на слова президента, Соренсен заявлял впоследствии, что Карибский кризис «способствовал созданию в США благоприятной атмосферы для распространения убеждения о смертельной безысходности тотальной «победы» в ядерной войне и о созидательных возможностях соглашений... Разоружение становилось все в большей степени необходимостью и все в меньшей степени мечтой»²³.

На организованной в 2001 г. Фондом Карнеги в Москве конференции «круглого стола» для обсуждения американского художественного фильма «Тринадцать дней» бывший советник Кеннеди Т. Соренсен заявил, что мы должны быть благодарны судьбе, что Джон Кеннеди являлся тогда президентом США. Благодаря ему, была предотвращена война.

Следует, однако, помнить о том, как повел  себя Хрущев. В конечном итоге он немало сделал, чтобы предотвратить  военную катастрофу. Несмотря на первоначально  неоправданно резкую критику в отношении  Кеннеди и свой импульсивный характер, Хрущев оказался в состоянии преодолеть предрассудки. Он сумел сдержать эмоции и сделал все от него зависящее  для урегулирования советско-американского  конфликта вокруг Кубы²⁴.

По прошествии трех дней после выступления Кеннеди, после резкого обмена посланиями между Москвой и Вашингтоном положение стало меняться. На заседании Политбюро 25 октября Хрущев заявил, что сейчас наступило время прекратить пикировку, не прибегать к прежним аргументам, и «оглядеться». Он говорил о необходимости убрать советские ракеты, если Соединенные Штаты дадут обязательство не вторгаться на Кубу.

3.2. Реакция Н.Хрущева и руководства  СССР на эскалацию Карибского  кризиса

Несмотря на угрожающий тон заявлений советского правительства в отношении США в первые дни кризиса, многими советскими руководителями владели растерянность и страх надвигающейся войны. Прежде всего, это касалось Н.С. Хрущева, который нес большую долю ответственности за те решения, которые в конечном итоге привели к созданию жесточайшей кризисной ситуации, способной выйти из-под контроля и привести к обмену ядерными ударами между СССР и США²⁵. В.Е. Семичастный утверждает, что, получив текст выступления Кеннеди по радио и телевидения, в котором американский президент обвинил Советский Союз в создании ракетной базы на Кубе, потребовал убрать ракеты и объявил «карантин», «Хрущев запаниковал.

Если  раньше он в своих выступлениях грозился «похоронить капитализм», то на первом же экстренном заседании Президиума ЦК он с совершенно серьезным лицом трагически произнес: «Все. Дело Ленина проиграно!». Таким же образом оценивает настроения членов Президиума ЦК заместитель министра иностранных дел Г.М. Корниенко, полагавший, что с самого начала кризиса у советского руководства возник и с каждым часом нарастал страх перед возможным дальнейшим развитием событий²⁶.

Эти настроения передались и другим высшим партийным  и государственным деятелям. Известно, например, что Л.И. Брежнев, который, как и другие члены Политбюро, ночевал в своем кремлевском  кабинете и чуть ли не круглосуточно  участвовал в проводимых растерявшимся  Хрущевым совещаниях, «саму затею  с размещением ракет не одобрял, хотя никаких возражений не высказывал. Перспектива обмена ядерными ударами  с США бросала его (как, наверное, и Хрущева) в дрожь. Особенно когда  наш посол прислал телеграмму, в которой говорилось, что Фидель призвал советское руководство ударить по Америке, выражая готовность кубинской стороны «стоять насмерть». Сходные эмоции испытывал и председатель КГБ, который после начала «публичной» стадии кризиса активно включился в работу по его урегулированию: «Мысль, что мы стоим на пороге войны, повергла всех в трепет». Семичастный, как, скорее всего, и другие члены советского руководства, действительно допускал возможность начала новой мировой войны: «У меня такое положение было, что я видел: все может быть. «Холодная война» иногда доходила до такой точки кипения, что страшно становилось»²⁷.

Растерянность советских лидеров объяснялась  не только глубоким осознанием последствий  возможной войны между СССР и  США, но и тем, что плана действий в случае обнаружения американцами советских ракет на Кубе у них не было. Кроме того, заявление президента Кеннеди от 22 октября об установлении «карантина» Кубы явилось полной неожиданностью для членов

Президиума  ЦК, поскольку незадолго до этого, 18 октября, состоялась встреча А.А. Громыко с президентом США. В ходе этой встречи Кеннеди не поднял вопрос о советских ракетах на Кубе (хотя проблема Кубы и обсуждалась).

На то, что советское руководство всерьез  допускало возможность начала войны  с США в том случае, если события  выйдут из-под контроля, и США  нанесут удар первыми, а также  на то, что война эта будет носить не локальный, а глобальный характер, указывают доклады министра обороны  Р.Я. Малиновского, в дни Карибского кризиса регулярно поступавшие в ЦК КПСС. В них анализируется положение на текущий момент не только в районе Карибского моря, но и в тех регионах, где, по мнению советского руководства, могут начаться военные действия – Западном Берлине, Западной Германии и ГДР, а также на Балтийском, Черном и Японском морях; оценивается состояние воинских соединений, группировок стратегической авиации и флотов не только США, но и других вероятных противников – Великобритании и Франции²⁸.

В то же время стенограммы заседаний  Президиума ЦК КПСС периода Карибского кризиса свидетельствуют, что советское  политическое руководство прилагало  максимальные усилия к предотвращению эскалации конфликта и перерастания его в мировую войну. Так, 22 октября  на заседании Президиума ЦК Хрущев заявил: «Мы не хотим развязывать  войну. Мы хотели припугнуть, сдержать США в отношении Кубы». Было принято  решение прекратить отправку вооружения и воинских соединений на Кубу, вернуть  в СССР корабли, идущие на «остров  Свободы» и находившиеся к тому моменту  в Средиземном море, а в случае вторжения вооруженных сил США  на остров «всеми силами на первых порах  не применять атомное оружие»²⁹.

Известно, что мнения членов созданного в связи  с кризисом «Исполнительного комитета Национального совета безопасности»  США о том, как правительству  Соединенных Штатов следует реагировать  на появление на Кубе советских ядерных  ракет, разделились. Часть военных  и политических советников президента Кеннеди (в историографии они именуются «ястребами») предлагали немедленно нанести удар по советским ракетным установкам, что неизбежно привело бы к гибели советских военнослужащих и перерастанию конфликта в полномасштабную ядерную войну. Другая группа членов «Экс-кома» («голуби») считала, что кризис можно решить дипломатическими средствами. Д.Детцер предполагает, что члены Президиума ЦК КПСС в дни кризиса также разделились на «голубей» и «ястребов»³⁰. Однако источниками этот тезис не подтверждается. Материалы заседаний Президиума ЦК за 22-28 октября 1962 г. позволяют сделать вывод о том, что никто из высших деятелей партии и государства, включая военных, не предлагал предпринять действия, способные привести к эскалации кризиса. Единственное исключение составляет предложение заместителя министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецова «противопоставить американскому нажиму в Карибском море давление на Западный Берлин», против чего резко выступил Н.С. Хрущев. Остальные члены и кандидаты в члены Президиума ЦК в дни Карибского конфликта единодушно поддерживали предлагаемые Первым секретарем меры, направленные на смягчение обстановки. Никто из членов высшего политического руководства СССР в дни кризиса не выражал уверенности в «победе социализма» и «гибели империализма» в случае ядерной войны. Возможный ядерный обмен между СССР и США Хрущев в одном из выступлений на заседании Президиума ЦК назвал «трагедией»³¹. Таким образом, в дни Карибского кризиса главной целью высшего руководства СССР было именно мирное разрешение ситуации, предотвращение войны.

Предложение вывезти советские ракеты с Кубы в обмен на гарантию ненападения США на Кубу прозвучало уже 25 октября. При этом Н.С. Хрущев отметил, что это «не трусость, а резервная позиция», причем в стратегическом плане Советский Союз ничего не теряет, так как «мы можем разбить США и с территории СССР». Все согласились с тем, что «доводить до точки кипения не следует, надо дать противнику успокоение». На окончательное решение советского руководства ликвидировать ракетные базы на Кубе в обмен на гарантии ненападения США на Кубу существенное влияние оказали несколько факторов: 1) Сообщение советского посла в США А.Ф. Добрынина от 27 октября о том, что намерения Кеннеди атаковать советские ракетные установки на Кубе серьезны, и война действительно может начаться; 2) Письмо Ф. Кастро Н.С.Хрущеву, в котором он в случае нападения США на Кубу предлагал нанести превентивный ядерный удар по США; 3) Уничтожение 27 октября советскими ракетчиками американского самолета У-2, выполнявшего разведывательный полет в воздушном пространстве Кубы (приказ на уничтожение самолета поступил не из Москвы, а от кубинского руководства). Последнее событие явилось для Н.С. Хрущева доказательством того, что ситуация выходит из-под контроля, и военные на Кубе, вопреки намерениям советского руководства, сами втянутся в боевые действия³².

Кроме того, как полагает А.А. Алексеев, не последнюю  роль в принятии решения о выводе советских ракет с территории Кубы оказал тот факт, что компенсация, предложенная Кеннеди за вывод советских  ракет с Кубы, позволила Хрущеву  сохранить лицо перед мировым  и особенно советским общественным мнением и не чувствовать себя в роли побежденного.

В тот  момент, когда договоренность с США  была достигнута, как утверждал В.В. Гришин, «все мы, наконец, облегченно вздохнули. На заседании Президиума ЦК Н.С. Хрущев сказал, что в эти дни Карибского кризиса со всей остротой почувствовал огромную ответственность перед  страной, советским народом, всем миром  за прямую опасность возникновения  ядерной катастрофы, что только теперь, когда кризис миновал, он, наконец, вздохнул полной грудью. Все мы разделяли  это его высказывание, ибо каждый из нас также сознавал и долю своей  ответственности за возможные трагические  последствия военного столкновения двух великих держав»³³.

Некоторые высшие партийные деятели подвергали критике (правда, не публичной) действия Н.С. Хрущева, поставившие СССР и  США на грань военного конфликта. Так, П.Е. Шелест, в период Карибского кризиса - секретарь ЦК Компартии  Украины, записал в своем дневнике: «Очень тревожное заявление нашего правительства по поводу выступления президента США Кеннеди в связи с кубинскими событиями. Видно, у нас произошла какая-то недоработка, а может быть, просто зарвались. Ведь самоуверенности очень много, нелишне и сбавить». Еще более жестко оценил сложившуюся ситуацию уже упоминавшийся О. Трояновский, который 22 октября в узком кругу коллег заявил: «Что же, теперь, по крайней мере, стало очевидно, что это авантюра. Я никогда не верил в то, что мы могли тайно разместить наши ракеты на Кубе. Это была иллюзия, которую внушил Никите Сергеевичу маршал Бирюзов. Но еще в меньшей степени можно было предположить, что американцы проглотят эту пилюлю и смирятся с существованием ракетной базы в девяноста милях от своей границы. Теперь надо думать, как быстрее унести ноги, сохраняя при этом пристойное выражение лица». Таким же образом сложившуюся обстановку воспринимал Ф.М. Бурлацкий. Однако, в отличие от своих коллег он «. даже в тот напряженный момент не верил в реальность ядерной войны и абсолютно твердо знал, что такую войну ни при каких обстоятельствах не развяжет Хрущев Д. Кеннеди тоже никогда не примет рокового решения о первом ядерном ударе. Это представлялось мне иррациональным с точки зрения обеих стран. На нашем уровне советников многие, как и я, считали, что «Никитушка» зарвался, и, хотя его побуждения были хорошими, план тайного размещения ракет на Кубе оказался авантюрой»³⁴.