Норманнская теория происхождения русской государственности

2. Противоречия норманнской  теории 

     Итак, опора  сторонников  скандинавской  версии  –  упоминание  о  призвании князей-варягов, в правдивости которого норманисты не сомневались:  «…они  не сказывали всего, что бывает любопытно  для  потомства;  но,  к  счастию,  не вымышляли, и достовернейшие из летописцев иноземных  согласны  с  ними». Попытаемся  же выяснить,   насколько   оправданными   выглядят   другие   аргументы,   коих придерживались наши идейные противники.

     Известно,  как  сильно  норманисты  упирали   на   днепровские   пороги, упоминаемые  Константином Багрянородным,  приводящим  их  названия  в  двух видах: русском - Ульворси, Галандри, Айфар, Варуфорос, Леанти и  Струвун;  и славянском –  Островунипраг,  Неясыть,  Вулнипраг,  Веруци,  Напрези.  Кроме того, один из порогов именовался – Есупи,  в  обоих  вариантах.  Немало  сил потрачено    представителями    скандинавской    школы,    чтобы     русские (предполагаемые    скандинавские)    названия    объяснить    при     помощи северогерманских языков и наречий, а при  недостаче  таковых  в  ход  шли  и другие, вплоть до  кельтских.  В  частности  Ульворси  транскрипировалось  в Хольмворси, якобы из-за того,  что  греки  потеряли  «М»  перед «В».  Далее не представлялось затруднительным  вывести  происхождение:  Хольм  в  шведском, датском и других  языках  означает  «остров»,  а  вторая  половина  названия напоминает Worth или Warothe, англо-саксонские обозначения  крутого  берега, впрочем, подходило и  Fors  (порог).  Но  почему  не  толковать  от  похожих славянских слов, или не принять версию о том, что Ульворси,  это искаженное Вулнипраг, а не Островунипраг. Самое же интересное происходит с  объяснением общего именования – Есупи (что  значит «не спи»), норманисты нашли в германских наречиях  вполне  подходящее  –  ne suefe, что означает то же самое. Подобная  картина и с толкованиями  имен всех порогов,  не  может  быть  сомнения  в  том,  что  венценосный  историк несколько исказил их, это  неизбежно  в  устах  иноземца.  Однако  почему  нохххрманисты, считавшие  Русь  пришлым  племенем,  пытаются   доказать,   что   славянские географические названия были этими самыми варягами переведены. Подобного  не наблюдалось ни ранее, ни сейчас. Вновь поселившийся народ  принимает  старые названия, несколько приспосабливая  их  к  своему  произношению, или же  дает  собственные.

     Норманисты  много опирались на договоры Олега  и Игоря  для  подтверждения своей теории. Действительно, нет никаких серьезных оснований  сомневаться  в их  подлинности  –  это   почти   единственные   документальные   источники, занесенные на первые страницы нашей летописи.  И  их  содержание  во  многом противоречит тем легендарным рассказам, которыми они обставлены.

     Впрочем, начало Олегова договора с  византийцами  достаточно  убедительно свидетельствует о правомерности некоторых  положений  скандинавской  версии, ибо названные имена послов никак нельзя отнести к славянскому корню: «Мы  от роду Русского, Карл Ингелот, Фарлов, Веремид,  Рулав,  Гуды,  Руальд,  Карн, Флелав,  Рюар,  Актутруян,  Лидулфост,  Стемид,  посланные  Олегом,  Великим Князем Русским и всеми сущими под его рукой…», пожалуй,  лишь  Веремид  и Стемид подходят к нему. Но почему не  предположить  такой  вариант  развития событий: Олег послал к своим соседям в качестве своих представителей  именно дружинников из варягов (ведь их  службу  в  качестве  воинов  при  государях различных земель  никто  не  отрицает)  по  известной  ему  одному  причине. Удивление вызывает тот факт, что,  признавая  главенство  пришлого  племени, норманисты не обращают внимания на  клятву,  которую  приносят  стороны  при подписании договора: «Цари же Леон  и  Александр  заключили  мир  с  Олегом, обязались уплачивать дань и присягали друг другу:  сами  целовали  крест,  а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись  те  своим оружием и  Перуном,  своим  богом,  и  Волосом,  богом  скота,  и  утвердили мир».  Крестоцелование христианских  владык  понятно,   но   скандинавам уместнее было бы  упоминать  Одина  и  Тора,  или,  покорив  славян,  варяги покорились их родовым богам?  Почему-то  ни  Карамзин,  ни  иные  сторонники норманской  версии  на  это  внимания  не   обращали,   хотя   добросовестно передавали сей факт в своих научных трудах.  Если Русь  –  народ,  пришедший из Скандинавии, то как он мог так быстро изменить своей религии  и  кто  мог бы его к этому принудить? – задает вопрос  известный  противник  норманистов Иловайский. «Даже  если  принять  положение,  что  это  был  не  народ  (что совершенно невероятно), а скандинавская династия с своею  дружиной,  которая составила только высшее  сословие,  так  называемую  аристократию  в  стране славян, и тогда нет никакой  вероятности,  чтобы  господствующий  класс  так скоро отказался от своей религии в пользу религии  подчиненных.  Удивительно как эта несообразность не  бросилась  в  глаза  норманистам.  Впрочем  и  их противники слишком мало обратили внимания на это обстоятельство.»

     Договоры  Олега и Игоря убеждают нас  в том,  что  «русь»  существовала  на Днепре и Черном море  задолго до мнимого призвания  князей,  а также и на довольно  развитые  и  следовательно  давние  торговые  сношения.   Подобные сношения, сопровождаемые формальными договорами, не могли завязаться  ни   с того, ни с сего, без ряда соответствующих обстоятельств.  И,  действительно, те же договоры имеют прямые указания на то, что  они  являются  продолжением прежних мирных трактатов: «…на  удержание  и  на  извещение  от  многих  лет бывшия любви между Христианами и  Русью,  по  воле  наших  князей…следующими главами  уже  не  словесно,  как  прежде,   но   письменно   утвердили   сию любовь…». Таким образом, мы убеждаемся все больше в том,  что норманнская теория имеет явно надуманный характер, и, мастерски используя  выгодные  для себя моменты, ее сторонники  не  замечали  ярко  выраженные  несоответствия. Впрочем, не остановимся на достигнутом и укажем еще на некоторое  количество противоречий.

     Одним из самых серьезных возражений, против чисто  норманнской  теории можно назвать то обстоятельство, что этнос русь был известен на Днепре  и  в других южных славянских землях  задолго  до  8  века,  т.е.  еще  до  начала великого исхода викингов из Скандинавии.

     Об  этом мы находим и у С.Соловьева:  «...  название  «русь»  было  гораздо более распространено на юге, чем на севере,  и  что,  по  всей  вероятности, русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX  века,  прежде прибытия Рюрика с братьями».

     Конечно,  ряд  современных  историков  на  первый  взгляд   имеют   прямо противоположную точку зрения на исходную локализацию руси. Причем эта  точка зрения становится как бы  производной  от  концептуальной  позиции,  которая формулируется достаточно безапелляционно: «Итак,  можно  исходить  из  того, что первоначальные русы (7 - 9 в.в.) были  скандинавы,  пришедшие  в  страны Восточной Европы с севера, из областей,  населенных  финнами.  Уже  в  конце VIII в. они основали свои северные фактории, из  которых наиболее  известна Ладога.  Затем эти проторусы,  как их   правильнее   именовать, установили связи со славянскими землями», как  говорится  в  книге  изданной Институтом российской истории РАН.  Отсюда и предшествующий выводу  посыл  о предшествующей IX веку локализации руси:  «Вопрос  о  происхождении  термина «Русь» в нашей историографии, к сожалению,  довольно  искусственно  запутан. Ныне, однако, в общем, вполне доказано, что термин  этот  пришел  с  севера: так называли финские аборигены пришельцев из Скандинавии, а от них  этот  же термин стал использоваться  и  славянами  первоначально  в  том  же  смысле. Правда, сходный термин (форма  «рось»)  существовал  издавна  и  на  юге.  В иранских языках он означал «светлый» и как таковой фигурировал  в  различных иранских же этнонимах (роксоланы - светлые аланы, роксамоны -  светлые  мужи хи т.д.). Одно время ряд учений  предполагал  двойное  происхождение  термина «Русь»  от  своеобразного  слияния  северного  «русь»  и  южного  «рось».  В хпринципе  это  могло  случиться,  однако  нельзя   забывать,   что   местная «туземная» форма этнонима, и от него - название земли, страны, именно  «рус, Русь», тогда как «Рос, Россия» появились первоначально в греческом языке  по ассоциации с библейским северным народом  Рос  (древнеевр.  «рош»),  которым Библия  запу ивала  цивилизованные  народы  Средиземноморья  еще  со  времен ветхозаветных  пророков.  Любопытно,  что на  Руси  форма «Рос»   (Россия) появилась поздно  и стала общепринятой лишь с 18 в.».

     И тем не менее,  несмотря  на  безаппеляционность  этого  мнения,  эти  же современные историки не могут оспорить того обстоятельства, что  на  севере, в Скандинавии следов руси практически мы не находим. Зато на юге, вплоть  до Крыма мы сталкиваемся с ними довольно часто,  причем  именно  задолго  до  8 века. Так у Л.Гумилева мы находим: «Как ныне установлено,  славяне  не  были аборигенами Восточной Европы, а проникли в нее в 8 в., заселив  Поднепровье  и бассейн озера Ильмень. До  славянского  вторжения  эту  территорию  населяли русы, или росс, этнос отнюдь не славянский».

     Конечно, Гумилеву тоже свойственна не всегда  оправданная  категоричность, однако цитируемые им свидетельства  все  же  вряд  ли  могут  быть  оспорены именно в той части, о которой мы говорили: следы руси в изобилии  находятся, прежде всего, в поднепровье и вообще юге, а не на  севере  среди  собственно скандинавов.

     Немалое внимание для подтверждения своей  правоты  сторонники  норманнской теории уделяли известиям западных историков, что  вполне  понятно.  На  кого еще опираться им,   как  не  на  разлюбезных  представителей  цивилизованной Европы. Главными источниками были Бертинские летописи и  сочинения  епископа кремонского Лиутпранда,  который  дважды  был  послом  в  Константинополе  в середине 10 века. К первым достаточно критично  относился  С.Ф.Платонов:  «В них говорится, что в 829 г. цареградский император Феофил отправил послов  к Людовику Благочестивому, а с ними  людей:  «Rhos  vocari  dicebant»  –  т.е. людей, называвших себя россами и посланных в Византию их  царем,  называемым Хаканом  («rex illorum Chacanus vocabulo»). Людовик спросил у них о цели  их прихода; они отвечали, что желают вернуться к  себе  на  родину  через  его землю. Людовик заподозрил их в шпионстве и стал  разузнавать,  кто они и откуда. Оказалось, что они  принадлежат  к  шведскому  племени…  таким образом в 839г. русь относят  к  шведскому  племени,  чему  в  то  же  время противоречит имя их царя – Хакан, вызвавшее много различных толкований.  Под этим именем одни разумеют германское, скандинавское имя «Гакон»,  другие  же прямо переводят это «Chacanus»  словом  «каган»,  разумея  здесь  хазарского Хана. Во всяком случае, известие Бертинских летописей сбивает до  сих пор все теории».

     Ненамного убедительнее оказываются при  ближайшем  изучении  и  сообщения епископа Лиутпранда, каковых набирается немалое количество - целых два:  «На севере от Константинополя живут Угры, Печенеги,  Хазары,  Русы,  которых  мы называем Нордманами, и Булгары,  ближайшие  соседи»  и  в  другом  месте  он вспоминает  рассказ   своего   отчима   о   нападении   Игоревой   Руси   на Константинополь, и прибавляет: «это есть северный народ,  который  греки  по наружному  качеству  называют  Руссами,  а  мы  по   положению   их   страны Нордманами».

     Вопрос  заключается в том, имел  ли в  виду  почтенный  епископ  под  именем норманнов только скандинавские народы, или он  дает  более  обширный  смысл, относя  вообще  северные  народы?  Если  принять  слово  нордманы  в  смысле скандинавском, то оказывается, что руссы поселившиеся  на  Днепре,  все  еще продолжают называться так, несмотря на то,  что  со  времени  их  выхода  из Скандинавии прошло уже более 100 лет. Если  же  подразумевается  собственное происхождение руси, то кто мешал прямо указать  на  него,  а  не  выражаться неопределенными терминами? Лиутпранд прямо помещает  руссов  в  соседстве  с уграми, печенегами и хазарами, а это соответствует положению  приднепровской Руси и нисколько не стыкуется с понятием о Скандинавии.

     В  качестве  не  менее  убедительных  контраргументов  норманистам  можно привести еще  немало  известий  арабских  авторов,  в  квалификации  которых сомневаться  не  приходится,  а  также  провести  параллели  с  легендами  о призвании иноземных князей, имеющихся у других народов. Но все  же  наиболее убедительным выглядит следующий довод. Почему такое  замечательное  событие, как  покорение  большой  страны  на  юге  никак   не   отражено   собственно скандинавами в их знаменитых сагах? Казалось бы,  подвиги  могучего  конунга Рюрика должны  быть  должным  образом  воспеты  оставшимися  на  его  родине сладкоголосыми скальдами, но они хранят молчание об этом. О небольших  же  и менее славных победах викингов  (вся  суть  которых  заключалась  в  быстрых набегах и грабежах побережий)  известий  более  чем  достаточно.  Даже  если вышеупомянутый Рюрик и натворил чего непотребного у себя дома, перед уходом на юг, то остались бы свидетельства о  его  позорном  бегстве  от  праведной мести. Но, увы,  ничего  подобного пока не  найдено,  и  смеем  надеяться,  никогда  найдено  не  будет.  А  значит, норманнская  версия   происхождения   русской   государственности   является обыкновенной притянутой за уши теорией, в плен  которой  попадали,  впрочем, весьма уважаемые личности. Выгодна же она была  тем,  кто  всячески  пытался оправдать правомочность своего временного главенства над великим  и  могучим народом, при этом всячески его презирая. 

     3. Противоречия славянской  версии 

     Было  бы нечестным не указать на имеющиеся  в славянском варианте  недостатки, коих не так  уж  и  много,  Но  на  их  существенность  нельзя  не  обратить внимания, что и сделал Л.Н.Гумилев. Работа же по их изучению  лишь  позволит сделать саму патриотическую идею более жизнеспособной.