Наука древней Греции

Вырождение  софистики началось уже в IV в. до н. э. (Евтидем и др.). Софисты постепенно превращались в фокусников, берущихся с помощью софизмов и др. способов (подробно описанных Аристотелем в «Софистических опровержениях») защищать или опровергать любые мнения.

Под именем «второй софистики» известно литературное течение II в. н. э., стремившееся реставрировать идеи и стиль греческой классики V—IV вв. до н. э. Оно отличалось учёностью, прекрасным знанием предшествующей греческой литературы; традиции Софистов в собственном смысле слова оно продолжило до некоторой степени только в лице Лукиана. 
 

      Софисты были первыми в истории профессиональными специалистами по обществоведению, которые изучали политику и экономику, а также прикладное искусство — риторику, а за плату брались научить этим премудростям любого другого. Своим названием (sophistai — буквально «мудрствующие», от sophia — «мудрость») они, очевидно, и были обязаны этой претензии научить новой, необычной и, как могло казаться, мудреной науке, существо которой они сами, по свидетельству Платона, определяли так: «мудрость в домашних делах, то есть как наилучше управлять своим собственным домом, и мудрость в государственных делах, то есть как искуснее всего действовать и говорить в отношении государственных дел» (Платон, Протагор, 318 е, пер. А. О. Маковельского). [9]

Само  слово «софист» употреблялось и  ранее, и, по-видимому, ему с самого начала был присущ известный иронический оттенок: мудрствующий — в отличие от того, кто просто и безусловно мудр (sophos). Можно сослаться на Эсхила, у которого в «Прометее прикованном», в речах прислужников Зевса, слово «софист» дважды встречается в таком именно смысле

      Пафос научной доктрины софистов состоял в утверждении первенствующей и все определяющей роли человеческого разума — в этом смысле их творчество было венцом развития античного рационализма. Однако рационалистический пафос софистов был вещью обоюдоострой: утверждая безграничную возможность разума, объявляя ум человеческий главным критерием истины и обосновывая ничем не ограниченное право его на критику любых традиционных положений и установлений, софисты сплошь и рядом переходили черту, отделяющую объективно сущее от субъективно воспринятого и понятого», и, абсолютизируя это субъективное, доходили до крайностей релятивизма, не оставляя места абсолютной истине. 
«Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют», — провозглашал Протагор (Секст Эмпирик, Против ученых, VII, 60, пер. А. О. Маковельского), и в этом заявлении нельзя не почувствовать глубокой убежденности в безграничных возможностях человеческого разума, имеющего право пренебречь любыми догмами, навязанными ему традицией или верою, и полагаться только на себя. И когда Протагор подвергает сомнению веру в богов и заявляет: «О богах я не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ибо многое препятствует знать это: и неясность вопроса, и краткость человеческой жизни» (Диоген Лаэртский, IX, 8, 51, пер. А. О. Маковельского), — то это было лишь логическим следствием исповедуемого им культа разума. 

Почему  в древнегреческой  науке не получил  широкого распространения  эксперимент? 

      Отношение это, вытекавшее из природы рабовладельч. способа производства, и сравнительная  дешевизна рабской рабочей силы слабо стимулировали развитие техники  и развитие обусловленного техникой науч. эксперимента. Вследствие этого  осн. способами науч. исследования могли быть только наблюдение и опирающаяся на наблюдение, по не допускавшая экспериментальной проверки, гипотеза. т.к. при разработке гипотезы мысль идет от действия к его причине и т.к. одно и то же действие может вызываться различными причинами, то в условиях невозможности экспериментальной проверки в умах различных мыслителей возникали различные гипотезы об одних и тех же явлениях природы. Для философии это многообразие гипотез означало многообразие типов филос. объяснения мира. Так, уже в 5 в. до н.э. после того, как элейская школа обосновала мысль о вечности истинно-сущего бытия, к-рое не может ни возникать, ни исчезать, появились космогонич. и физич. гипотезы Эмпедокла, Анаксагора и атомистов Левкиппа и Демокрита, в к-рых по-разному объяснялось происхождение миров и в к-рых выдвигались различные догадки о природе и свойствах материальных частиц, образующих своими сочетаниями все вещи. 
 

Что характерно для научного стиля мышления древних  греков? 

      В современном массовом общественном сознании древняя Греция представляется не только как колыбель европейской цивилизации, но, самое главное, как родина европейской демократии. Свобода и права личности, основы парламентаризма, волеизъявление масс — и все это на основе ясной философии, возвышенной культуры речи и гражданского мышления. Древняя Греция — это идеал для любого современного демократически мыслящего интеллектуала, и мы полностью согласны с этими идеалами. Вместе с тем, почти каждый апологет так называемого «открытого общества» при всяком упоминании слова «раса» недовольно морщится, считая его произнесение признаком дурного тона. Причем само слово «раса», независимо от контекста, трактуется ими как элемент расизма. Для носителя общечеловеческих ценностей расология и расизм — синонимы, и пояснений не требуется. Почти как в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», когда Фамусов Чацкому на все его пространные высокопарные витийства о морали и логике отвечает просто: «Не слушаю, под суд». Именно такие взаимоотношения существуют между демократическим и расовым мышлением. В общественном сознании создается стойкий образ, что это взаимоисключающие полюса, между которыми нет и не может быть союза, ибо все, что так или иначе связано со словом «раса», противно демократическим ценностям, тоталитарно, шовинистично. За одно неумеренное употребление этого термина можно легко угодить в фашисты, и человек, навесивший на вас этот ярлык, всегда рассчитывает, что иных доказательств и не нужно.

      Мыслить расово — это, прежде всего, мыслить  конкретно. Какое отношение имеет конкретный исторический артефакт лично-, к вам и вашим соплеменникам? Полезен он или вреден? расово — значит мыслить категориями не исторической значимости, но категориями жизненной силы, комплементарности и целесообразности. В условиях расового мышления на первое место выдвигается принцип «свой — чужой», а категории абстрактных правды, добра и зла отодвигаются на задний план. Историческое мышление — это система толкования следствий, а расовое — это система толкования причин. Исто рическое мышление оперирует внешними показателями, оно экзотерично по своей сути, в то время как расовое мышление всегда пытается понять глубинную сокровенную мотивацию поведения людей, и поэтому оно всегда эзотерично. История — это учебники для детей, где все на поверхности. Расология — это высшее закрытое знание для пос вященных. Историческому взгляду на вещи обучаются, с расовым взглядом нужно родиться. Исторически может мыслить каждый, расово — только избранный V. чистокровный. Историческое мышление демократично, расовое — аристократично. Историческое мышление тяготеет к смешению, к диалогу, взаимодополнению, расовое стремится к автаркии и самодостаточности. Историческое мышление оценивает все со стороны, расовое — изнутри. Именно поэтому в современном демократическом политическом мышлении принята исключительно горизонтальная система оценок «левые — правые», а в расовом мышлении с его вертикальными ценностными ориентирами возможен только один подход «высокое — низкое». Наконец, самое главное, расовое мышление — это отнюдь не способ оскорбить другие расы, это, прежде всего, желание возвысить и очистить свою собственную. Исходя из ценностных критериев, расовое мышление ищет врагов не снаружи, оно ищет их внутри нас самих. Не чужие преимущества, но, прежде всего, наши собственные недостатки мешают нашему росту и совершенству. Расовое мышление — это, в первую очередь, работа с самим собой, ибо подобная форма мировоззрения подразумевает коллективный эгоизм, собирающийся воедино из эгоизмов частных. Как видим, различия очевидны и неустранимы.