Лига Наций

После окончания  Первой Мировой Войны вопросы  мирного сосуществования беспокоили множество стран, в первую очередь, европейские державы, которые понесли  в результате войны неисчисляемые  жертвы и убытки. С целью предотвращения угрозы новой подобной войны и  создания системы международного права, регулирующей отношения между государствами  на принципиально ином уровне, нежели это было раньше, и была создана  первая в истории Европы международная  организация - Лига Наций.  

Попытки найти определение  нападающей стороны начались почти  с момента создания Лиги Наций. В  Уставе Лиги Наций применяется понятие  агрессии и агрессора, однако, само понятие не расшифровывается. Так, например, ст. 16 Устава Лиги говорит о международных  санкциях против нападающей стороны, но не дает самого определения нападающей стороны. В течение ряда лет существования  Лиги работали различные комиссии, которые безуспешно пытались определить понятие нападающей стороны. Ввиду  отсутствия общепризнанного определения  право установления нападающей стороны  в каждом отдельном конфликте  принадлежало Совету Лиги Наций.  

В начале 1930-х гг. СССР не состоял членом Лиги и не имел никаких оснований доверять объективности Совета Лиги в случае того или иного конфликта между  СССР и какой-либо другой страной. Исходя из этих соображений, уже в этот период Советский Союз выдвигает ряду европейских  государств предложения заключения договоров о ненападении, с целью  «укрепления дела мира и отношений  между странами» в условиях «переживаемого ныне глубокого мирового кризиса».[1] Советские предложения о заключении пакта о ненападении и мирном улаживании конфликтов принимаются  и осуществляются в этом время  далеко не всеми странами (среди  стран, принявших это предложение  были Германия, Франция, Финляндия, Турция, Прибалтийские государства, Румыния, Персия и Афганистан). Все эти  договоры были идентичны и гарантировали  взаимную неприкосновенность границ и  территории обоих государств; обязательство  не участвовать ни в каких договорах, соглашениях и конвенциях, явно враждебных другой стороне и т.д.  

Со временем, учитывая усиление агрессивных тенденций  в международной политике, возникает  вопрос о необходимости определения  понятий агрессии и нападающей стороны. Впервые советская делегация  подняла вопрос о необходимости  заключения специальной конвенции  по определению нападающей стороны  на конференции по разоружению в  декабре 1932 года. Советский проект определения  нападающей стороны предусматривал признание таковой в международном  конфликте государство, которое  «первым объявит войну другому  государству; вооруженные силы которого, хотя бы и без объявления войны  вторгнутся на территорию другого государства; сухопутные, морские или воздушные  силы которого будут высажены или  введены в пределы другого  государства или сознательно  атакуют суда или воздушные суда последнего без разрешения его правительства  или нарушат условия такого разрешения; которое установит морскую блокаду  берегов или портов другого государства», при этом «никакое соображение политического, стратегического или экономического порядка, так же как и ссылка на значительные размеры вложенного капитала или на другие особые интересы, могущие  иметься на этой территории, ни отрицание за ней отличительных признаков государства, не могут служить оправданием нападения».[2]  

6 февраля 1933 г.  советский проект конвенции был  формально внесен в Бюро конференции.  По постановлению генеральной  комиссии конференции была образована  под председательством греческого  делегата известного юриста Политиса  специальная подкомиссия, которая  работала в мае 1933 г. Советский  проект с некоторыми, сравнительно  небольшими поправками, был принят  этой подкомиссией 24 мая 1933 года. Советской правительство решило  использовать пребывание в Лондоне  во время Экономической конференции  ряда министров иностранных дел  и предложило подписать указанную  конвенцию. 3 и 4 июля 1933 г. была  подписана идентичная конвенция  между СССР и Литвой. Позже  Финляндия присоединилась к конвенции  от 3 июля 1933 года. Таким образом,  одиннадцать государств приняли  определение агрессии, предложенное  Советским Союзом. Участие Турции  и Румынии в двух конвенциях  идентичного содержания объясняется  желанием стран, входивших в  состав Балканской Антанты (Турция, Румыния, Югославия, Греция) и  Малой Антанты (Румыния, Югославия  и Чехословакия), подписать особую  конвенцию в качестве единого  комплекса государств. Это было  очередным шагом в попытке  создать эффективную систему  безопасности в Европе.  

Однако в это  время происходит все большее  дестабилизация обстановки и рост агрессивных  тенденций в международных отношениях. Совсем немного времени требуется, чтобы в Италии и Германии установились тоталитарные фашистские режимы. В  этих условиях особую актуальность приобретает  тема создания новой системы международной  безопасности, которая смогла бы предотвратить  уже довольно реальную угрозу войны.  

Впервые предложение  о необходимости борьбы за коллективную безопасность было выдвинуто в постановлении  ЦК ВКП (б) в декабре 1933 года. 29 декабря 1933 г. в речи на IV сессии ЦИК СССР нарком иностранных дел СССР М. Литвинов изложил новые направления советской  внешней политики на ближайшие годы, суть которых заключалась в следующем:  

1. ненападении и  соблюдение нейтралитета в любом  конфликте. Для Советского Союза  1933 г., надломленного страшным голодом,  пассивным сопротивлением десятков  миллионов крестьян (призывной контингент  в случае войны), чистками партии, перспектива оказаться втянутым  в войну означала бы, как дал  понять Литвинов, подлинную катастрофу;  

2. политике умиротворения  в отношении Германии и Японии, несмотря на агрессивный и  антисоветский курс их внешней  политики в предшествующие годы. Эту политику следовало проводить  до тех пор, пока она не  станет доказательством слабости; в любом случае государственные  интересы должны были превалировать  над идеологической солидарностью:  «Мы, конечно, имеем свое мнение  о германском режиме, мы, конечно,  чувствительны к страданиям наших германских товарищей, но меньше всего можно нас, марксистов, упрекать в том, что мы позволяем чувству господствовать над нашей политикой»  

3. свободном от  иллюзий участии в усилиях  по созданию системы коллективной  безопасности с надеждой на  то, что Лига Наций «сможет  более эффективно, чем в предыдущие  годы, играть свою роль в предотвращении  либо локализации конфликтов»;  

4. открытости в  отношении западных демократий  – также без особых иллюзий,  учитывая то, что в этих странах,  ввиду частой смены правительств, отсутствует какая-либо преемственность  в сфере внешней политики; к  тому же наличие сильных пацифистских  и пораженческих течений, отражавших  недоверие трудящихся этих стран  правящим классам и политикам,  было чревато тем, что эти  страны могли «пожертвовать своими  национальными интересами в угоду  частным интересам господствующих  классов».  

Проект коллективной безопасности основывался на равенстве  всех участников предполагаемого регионального  договора и на универсализме, состоящем  в том, что в создаваемую систему  включались все без исключения государства  охватываемого региона. Участники  пакта должны были пользоваться равными  правами и гарантиями, при этом отвергалась идея какого-либо противопоставления одних стран другим, исключение кого-либо из системы коллективной безопасности или получение кем-либо из стран-участников преимуществ по сравнению с другими  государствами за их счет.  

Советский Союз в  осуществление своей идеи коллективной безопасности выступил с предложением о заключении Восточного пакта, который  дал бы гарантии безопасности всем европейским странам и устранил бы «испытываемое повсеместно чувство  неуверенности в безопасности, неуверенности  в ненарушении мира вообще и в  частности в Европе»[3]. Восточный  пакт должен был включать в себя Германию, СССР, Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, Финляндию и Чехословакию. Все участники пакта в случае нападения на одного из них должны были автоматически оказывать стороне, на которую напали, военную помощь. Франция, не подписывая Восточного пакта, брала на себя гарантию его выполнения. Это означало, что в случае, если бы кто-либо из участников пакта оказался выполнить постановление о помощи стороне, на которую напали, Франция  обязана была бы сама выступить. Одновременно СССР брал на себя обязательство гарантии Локарнского пакта, в котором  он не участвовал. Это означало, что  в случае его нарушения (имелось  в виду нарушение со стороны Германии) и отказа кого-либо из гарантов Локарнского  пакта (Великобритании и Италии) выступить  на помощь сторону, подвергшейся нападению, СССР должен был выступить со своей  стороны. Тем самым «были исправлены»  недостатки и односторонность Локарнских договоров. При наличии такой  системы для Германии была бы затруднительной  попытка нарушить свои как западные, так и восточные границы.  

Советские предложения  предусматривали также проведение взаимных консультаций участников пакта  при возникновении угрозы нападения  на кого-либо из участников.  

Политическая атмосфера  в начале 1934 года, в связи с  непрерывным ростом гитлеровской агрессии, давала значительное количество поводов  опасаться, что независимость прибалтийских  государств может оказаться под  угрозой со стороны Германии. Советское  предложение от 27 апреля об обязательствах «неизменно учитывать в своей  внешней политике обязательность сохранения независимости и неприкосновенности прибалтийских республик и воздерживаться от каких бы то ни было действий, которые  могли бы нанести ущерб этой независимости»[4] было, таким образом, направлено к  созданию более спокойной атмосферы  в Восточной Европе и одновременно к выявлению действительных намерений  гитлеровской Германии. Эти намерения, в частности, были раскрыты в меморандуме  Гугенберга, оглашенном на мировой  экономической конференции в  Лондоне в 1933 году. Отказ германского  правительства принять предложение  СССР на основании отсутствия необходимости  защиты этих государств за неимением  подобной угрозы раскрывал подлинные  цели Гитлера в отношении стран  Прибалтики.  

К проекту Восточного регионального пакта имеет отношение  также и заявления Советского правительства о согласии гарантировать  границы Германии, сделанное в  Лондоне и Берлине. Предложение, сделанное Германии еще весной 1934 года получило ответ лишь 12 сентября 1934 года. Германия категорически отказывалась принять участие в проектируемом  пакте, ссылаясь на свое неравноправное положение в вопросе о вооружениях. Через два дня после германского  отказа последовал отказ Польши. Из участников проектируемого пакта лишь Чехословакия безоговорочно присоединилась к этому проекту. Что касается Латвии, Литвы и Эстонии, то они  заняли колеблющуюся позицию, а Финляндия  вообще уклонилась от какого бы то ни было ответа на франко-советское предложение. Отрицательная позиция Германии и Польши сорвала подписание Восточного пакта. В этом срыве активную роль сыграл и Лаваль, наследовавший после  убийства Барту портфель министра иностранных  дел Франции.  

Внешняя политика Лаваля весьма отличалась от внешней политики его предшественника. По вопросу  о Восточном пакте тактика  Лаваля заключалась в следующем: учитывая настроение французского общественного  мнения, которое в тот момент в  значительном большинстве своем  высказывалось за доведение переговоров  о Восточном пакте до конца, Лаваль продолжал делать успокоительные публичные  заверения в этом направлении. Одновременно он давал понять Германии, что готов  пойти на непосредственное соглашение с нею и одновременно с Польшей. Одним из вариантов такого соглашения являлся проект Лаваля о тройственном гарантийном пакте (Франция, Польша, Германия). Само собой разумеется, что  подобный гарантийный пакт был бы направлен против СССР. Намерения  французского министра иностранных  дел были понятны Советскому Союзу, который ставил своей целью нейтрализовать подобные интриги: 11 декабря 1934 года к  франко-советскому соглашению от 5 декабря 1934 года присоединилась Чехословакия. Это соглашение предполагало информирование других участников соглашения о всяких предложениях иных государств о проведении переговоров «могущих нанести ущерб  подготовке и заключению Восточного регионального пакта, или соглашении, противных духу, которым руководствуются  оба правительства».[5]  

Согласно плану  о Восточном пакте, система безопасности, создаваемая им, должна была быть также  дополнена вступлением СССР в  Лигу Наций. Позиция СССР в этом вопросе  была определена в беседе И.В. Сталина  с американским корреспондентом  Дюранти, происходившей 25 декабря 1933 года. Несмотря на колоссальные недостатки Лиги Наций, СССР в принципе не возражал против ее поддержки, ибо, как сказал в указанной беседе Сталин, «Лига  сможет оказаться неким бугорком на пути к тому, чтобы хотя несколько  затруднить дело войны и облегчить  в некоторой степени дело мира».  

Вступление СССР в Лигу Наций приобретало особый характер, вследствие того, что в 1933 году из состава Лиги вышли два  агрессивных государства – Германия и Япония.  

Обычный порядок  вступления отдельных государств в  Лигу, а именно просьба соответствующего правительства о допущении в  Лигу, был естественно неприемлем для Советского Союза как великой  державы. Вот почему с самого начала в соответствующих переговорах  было условленно, что СССР может  войти в Лигу Наций лишь в результате просьбы Ассамблеи, обращенной к  Советскому Союзу. Для того чтобы  быть уверенным в результате последующего голосования, необходимо было, чтобы  это приглашение было подписано, по крайней мере, двумя третями  членов Лиги Наций, ибо для принятия в Лигу требуется большинство  в две трети голосов. Ввиду  того, что в Лиге в это время  состояло 51 государство, необходимо было, таким образом, чтобы приглашение  было подписано 34 государствами. В результате переговоров, которые велись министром  иностранные дел Франции Барту  и министром иностранных дел  Чехословакии Бенешем, приглашение, подписанное  представителями 30 государств, было послано.  

Правительства Дании, Швеции, Норвегии и Финляндии, ссылаясь на свою позицию нейтралитета, уклонились от подписания общего приглашения, направленного  СССР, и ограничились лишь заявлением, что их делегаты в Лиге будут голосовать за принятие СССР в Лигу, и отдельными извещениями, выражающими их благожелательное отношении к вступлению СССР в  Лигу Наций. В данном случает ссылка на позицию нейтралитета прикрывала боязнь этих стран Германии, которая  могла бы счесть приглашение СССР вступить в Лигу Наций после того, как сама Германия вышла из Лиги, в качестве недружелюбного по отношению  к ней шага. В сентябре 1934 года СССР был официально принят в Лигу Наций. Одновременно при переговорах  был решен не вызывавший, впрочем, сомнения вопрос о предоставлении СССР постоянного места в Совете Лиги.