Гражданская война в Сибире

В течение нескольких десятилетий в советской историографии  существовала устойчивая традиция, в  соответствии с которой завершение гражданской войны в Сибири датировалось концом 1919 – началом 1920 г. Такая трактовка  обосновывалась тем, что именно в  это время было осуществлено освобождение региона от белогвардейцев и интервентов, а также восстановление советской  власти. Однако тенденция ограничивать окончание гражданской войны  в Сибири рубежом 1919 – 1920 гг. существенно  искажала реальную историческую картину. Она игнорировала многочисленные факты  вооруженной борьбы, которая в  начале 1920-х годов велась между  местным населением, с одной стороны, и коммунистическими властями –  с другой.  

Думается, что появление  и утверждение столь глубоко  расходящейся с действительностью  периодизации гражданской войны  в Сибири не было случайным. Многочисленные восстания сибиряков против коммунистического  режима, закончившиеся поражениями  и сопровождавшиеся жестокими репрессиями, плохо вписывались в официальную  героико-романтическую концепцию  гражданской войны в России. Что  же касается историков Сибири, то для  них было предпочтительнее завершать  тему гражданской войны на мажорной ноте (победой большевиков над  Колчаком и интервентами), чем искать трудные ответы на сложные вопросы, поставленные очередным раундом  вооруженной борьбы.  

К тому же усилиями коммунистической пропаганды в советском обществе был сформирован идеологический стереотип, в соответствии с которым  любая контрреволюционная акция  – и тем более вооруженное  выступление – рассматривалась  как "черная", постыдная страница отечественной истории. Подобного  рода события и факты не считались  заслуживающими общественного внимания и представляющими научный интерес. Их предпочитали не изучать, а проклинать или в лучшем случае предавать  забвению.  

Сказанное выше во многом объясняет историографическую ситуацию, сложившуюся в области изучения вооруженного сопротивления так  называемой диктатуре пролетариата в Сибири в начале 1920-х годов. Методологическая установка, ориентировавшая исследователей датировать окончание гражданской  войны в регионе ликвидацией  колчаковского режима, и идеологический диктат КПСС отрицательно сказались  прежде всего на масштабах исследования данной темы.  

С математической точностью  это подтвердил библиографический  указатель, изданный в Новосибирске в 1973 г. Несмотря на неполноту данных, он тем не менее верно зафиксировал две прямо противоположные тенденции, существовавшие в историографии  гражданской войны в сибирском  регионе: прославление партизанско-повстанческой  борьбы 1918 – 1919 гг. против белогвадейцев  и интервентов при одновременном  замалчивании сопротивления, которое  было оказано коммунистическому  правлению в начале 1920-х годов. Если сочинения на первую тему насчитывали  сотни наименований различного жанра  и объема (в том числе десятки  книг документального, мемуарного и  исследовательского характера), то количество публикаций на вторую тему исчерпывалось  всего двадцатью названиями, к  тому же представленными в основном малоформатными изданиями (газетными  статьями, тезисами докладов и т. п.)[1].  

В настоящее время  состояние изученности вооруженного сопротивления коммунистическому  режиму в Сибири в 1920 г. можно охарактеризовать так. В актив советской историографии  следует зачислить два достижения: во-первых, специальный анализ повстанческого движения на Алтае и в Томской  губернии, а также сережского мятежа в Енисейской губернии[2]; во-вторых, изучение боевых действий частей Красной  Армии, коммунистических формирований особого назначения (ЧОН) и милиции  по подавлению антикоммунистических выступлений[3]. Благодаря этому в научный  оборот было введено большое количество фактического материала, характеризующего главным образом военную сторону  событий.  

В то же время советской  историографии присущи серьезные  изъяны. Почти все указанные выше публикации были написаны на ограниченной и во многом тенденциозной источниковой базе: на материалах, имеющих коммунистическое и советское происхождение, поскольку  документов самих повстанцев сохранилось  мало, а те, которые сохранились, были практически недоступны исследователям. Специфическая источниковая основа и марксистская методология исследования, пронизанная идеологическими стереотипами и штампами, явились теми двумя  главными факторами, благодаря которым  сочинения советских историков  оказались выполненными в апологетическом  ключе и страдали дефицитом объективности, особенно на концептуальном уровне.  

Наиболее серьезному искажению со стороны советских  историков подверглось социально-политическое содержание вооруженной борьбы. Она  трактовалась как преимущественно  кулацкая по своим движущим силам, белогвардейско-эсеровская по политическому руководству, реставраторская  по целям, а ее главной причиной назывались происки контрреволюции.  

Передача архивов  КПСС на государственное хранение, рассекречивание части материалов, в том числе находившихся на государственном  хранении документов органов ВЧК, упразднение  монополии марксизма в области  методологии – все это создало  предпосылки для более полного  и объективного изучения темы. В  настоящей статье ставится задача на основе критического анализа имеющейся  литературы и использования новых  источников в обобщенной форме осветить ключевые вопросы антикоммунистического  вооруженного движения в Сибири в 1920 г.: выявить время, причины возникновения  восстаний и охваченную ими территорию; численность и состав участников мятежей, а также их военно-политическое руководство; цели, лозунги и практические действия повстанцев; меры, предпринятые советской властью для подавления мятежей; причины поражения, результаты и последствия повстанческого движения.  

* * * 

Официальная советская  историография замалчивала наличие  довольно широкого вооруженного движения, существовавшего в РСФСР на протяжении всей гражданской войны и направленного  против правившего тогда политического режима. Как правило, она ограничивалась признанием только четырех наиболее крупных контрреволюционных выступлений: антоновщины, махновщины, Западно-Сибирского и Кронштадского восстаний, которые датировались концом 1920 – началом 1921 г. Возникновение этих событий советские историки объясняли главным образом тремя обстоятельствами: политической неграмотностью трудящихся; их обманом и принуждением со стороны контрреволюции; наконец, недовольством крестьянства продовольственной разверсткой, которое после разгрома основных сил белогвардейско-монархической контрреволюции переросло в недовольство политикой "военного коммунизма" и советской властью как носительницей этой политики.  

Сибирская действительность не вписывается в такую концепцию. Первое расхождение с общепринятой концепцией возникает при датировке  возникновения восстаний, поскольку  в Сибири вооруженные выступления  начались еще весной 1920 г. и длились  практически без перерыва до конца  года. Перечень самых крупных из них, расположенных в хронологическом  порядке, выглядит следующим образом.  

Первым по времени  в начале мая 1920 г. вспыхнул мятеж, охвативший так называемый Причернский край: восточную часть Барнаульского  уезда и прилегающие к нему районы Бийского, Кузнецкого и Ново-Николаевского  уездов. Подготовила и возглавила его группа бывших партизанских командиров, ранее боровшихся против Колчака. Самыми известными среди них были Г.Ф.Рогов, И.П.Новоселов, П.Ф.Леонов и И.Е.Сизиков, анархисты по своим взглядам. В  оценке численности участников роговского мятежа, получившим такое название по имени его главного руководителя, военное командование и Алтайская  губчека значительно расходились. Если первое называло цифру в 800 человек, то председатель губчека И.И.Карклин  утверждал, что их число составляло около 2 тысяч человек[4].  

Ликвидация "роговщины" шла к завершению, когда в конце  июня – начале июля 1920 г. восстало население  Степного Алтая. Первоначально новый  мятеж охватил Александровскую, Алексеевскую, Ключевскую, Михайловскую, Покровскую, Родинскую и Сосновскую волости, находившиеся на стыке Змеиногорского, Славгородского и Семипалатинского уездов. Затем восстание стало  стремительно распространяться в северном и северо-западном направлениях, захватив и юго-восточную часть Павлодарского  уезда. Мятежники сформировали Народную повстанческую армию, имевшую 12 полков. По оценкам штаба 26-й стрелковой советской дивизии, численность  Народной повстанческой армии достигала 18 тысяч человек[5]. Ключевыми фигурами среди ее командиров являлись бывший комиссар 1-го Алтайского полка партизанской армии Е.М.Мамонтова Ф.Д.Плотников (житель села Высокое Боровской волости  Барнаульского уезда, бедняк по своему имущественному положению) и уроженец станицы Ямышевской Павлодарского  уезда есаул Д.Я.Шишкин.  

Восстание в Степном  Алтае близилось к своему апогею, когда в Западной Сибири вспыхнуло  еще два крупных мятежа. Сначала  в первых числах июля восстало население  нескольких волостей северной части  Ново-Николаевского уезда, к которым  вскоре примкнули жители смежных  волостей Барабинского (Каинского) уезда и заобской части Томского уезда. В связи с тем, что повстанцы, захватив город Колывань, пытались превратить его в свою административную "столицу", мятеж получил название колыванского. В документах советских органов достоверных сведений об общей численности его участников не встречается. Судя по разрозненным данным, содержащимся в донесениях командиров частей советских войск, подавлявших колыванское восстание, численность его участников едва ли превышала 5 тысяч человек. Инициаторами колыванского восстания и его главными военными руководителями являлись крестьяне и служащие села Вьюны Чаусской волости, а также сын колыванского домовладельца В.А.Зайцев.  

Второе восстание  разразилось в середине июля в  южной части Усть-Каменогорского уезда. Первоначально оно охватило казачьи станицы и поселки, расположенные  в бассейне реки Бухтарма (отсюда закрепившееся  за ним название – бухтарминское). В дальнейшем к мятежникам примкнуло  население нескольких волостей Зайсанского  и Змеиногорского уездов. Повстанческие  отряды составили Народную армию  численностью в 2,5 – 3 тысячи человек. Центром  восстания являлась станица Больше-Нарымская, где находился штаб Народной армии  во главе с его начальником  А.С.Бычковым, а также временный  повстанческий комитет, пытавшийся взять на себя руководство гражданскими делами.  

Последнее, пятое  по счету, крупное восстание в  Западной Сибири в 1920 г. произошло в 20-х числах сентября в Мариинском уезде. Оно захватило Колеульскую, Колыонскую, Мало-Песчанскую, Почитанскую  и Тюменевскую волости, расположенных  к северу от Транссибирской магистрали в промежутке между железнодорожными станциями Берикульская и Ижморка. Подготовкой и осуществлением мятежа руководил бывший командир партизанского  отряда крестьянин-середняк из деревни  Святославка Мало-Песчанской волости  П.К.Лубков, по имени которого и называется это выступление. Численность восставших в документах военных и советских  органов определяется 2,5 – 3 тысяч  человек[6].  

Осенью 1920 г. своеобразную эстафету восстаний от Западной Сибири как бы приняла Восточная. Первые волнения начались здесь в сентябре 1920 г. в Тагнинской волости Балаганского уезда. Во второй половине октября –  начале ноября мятежами оказалась охвачена внушительная по своим размерам территория, находившаяся на стыке Балаганского, Иркутского и Черемховского уездов, включавшая в себя Голуметскую, Дмитриевскую, Евсеевскую, Заларинскую, Идинскую, Кахинскую, Молькинскую, Ново-Удинскую, Осинскую, Тихоновскую и Улейскую волости. Одновременно вооруженные выступления  произошли в Верхоленском (Ангинская, Бирюльская, Качугская, Куленгская волости) и Киренском (Казачинская, Мартыновская волости) уездах. Численность мятежников в каждой из этих волостей, как правило, колебалась в пределах от одной до трех сотен человек. Наиболее известным  и авторитетным руководителем повстанцев первого района являлся крестьянин-бедняк Евсеевской волости, унтер-офицер Д.П.Донской, во втором районе – Н.П.Большедворский, являвшийся в 1917 г. комиссаром Временного правительства Верхоленского уезда  и главой уездной администрации  Временного сибирского правительства  во второй половине 1918 г., а также  житель пригородного села Куртухай А.Г.Черепанов, имевший крупное крестьянское хозяйство, занимавшийся к тому же торговлей  и являвшийся совладельцем пристани в Качуге.  

В середине октября 1920 г. вспыхнул мятеж в северо-западной части Красноярского уезда, в  котором приняло участие население  Зеледеевской, Михайловской, Мининской, Покровской, Сухобузимской, Шерчульской  и Шилинская волостей. В начале ноября произошли восстания в  Назаровской, Подсосенской, Сережской  и Ястребовской волостях Ачинского  уезда, а в середине ноября – в  Амонашевской волости Канского уезда. В каждом из трех уездов численность  восставших не превышала тысячи человек. Пожалуй, самой крупной фигурой  среди повстанческих руководителей  Енисейской губернии являлся полковник  А.Р.Олиферов. Отряд, которым он командовал, в течение осени 1920 – весны 1921 г. последовательно прошел с боями  Красноярский, Енисейский, Томский, Мариинский, Ачинский и Минусинский уезды.  

На основании имеющихся  данных – разрозненных и весьма приблизительных – нельзя назвать  точную цифру повстанцев. Общая численность  мятежников Сибири в 1920 г. может быть определена лишь ориентировочно. Скорее всего, она колебалась в диапазоне  от 27 до 35 тысяч человек.  

Традиционно советские  историки относили Сибирь к регионам, в которых классовая борьба носила особенно широкие масштабы и наиболее острый характер. Объяснение этому  явлению они обычно находили в  зажиточности местного крестьянства и  в высоком удельном весе кулачества, в наличии здесь большого количества остатков колчаковщины, в слабости советской власти. Эти общие соображения  не вызывают возражений. Однако они  не дают ответа на вопросы о том, почему произошло то или иное восстание, почему оно случилось именно в  том месте и именно в то время, а ни в какое другое.  

Анализ конкретных причин вооруженных выступлений  сибиряков против коммунистического  режима сопряжен с большими трудностями, обусловленными состоянием источниковой базы. Документов самих повстанцев, которые давали бы прямые ответы на этот вопрос или имели хотя бы опосредованную информацию, существует немного. Материалы  противоположной стороны, как правило, содержат сведения, уже подвергшиеся интерпретации через призму коммунистической идеологии. Но в методологическом отношении  совершенно бесспорно, что вооруженный  протест населения Сибири был  вызван широким спектром реальных причин, затрагивавших его коренные интересы, и в каждом конкретном случае эти  причины были разные.  

Если говорить о  роговском мятеже, то его ни в  коем случае нельзя связывать, как это  делают некоторые историки, с недовольством  населения продовольственной политикой  советской власти. Дело в том, что  на волости, явившиеся исходным пунктом  роговского выступления, первая в Алтайской  губернии разверстка хлебофуража не назначалась совсем (Мариинская, Хмелевская) либо была минимальной (Борисовская  – 4 тыс. пудов, Озерно-Титовская – 13,6, Залесовская – 21,7, Дмитро-Титовская  – 45,6 тыс. пудов) и необременительной  для местного крестьянства[7].