Деятельность Гая Юлия Цезаря (захват, заговор гибель)

словами: «Самым энергичным и пламенным  поджигателем гражданской войны... стал

народный трибун Гай Курион — человек знатный, образованный, смелый,

промотавший и свое и чужое имущество, беспутный гений, наделенный даром слива

на погибель республике, неспособный никакими средствами, никаким стяжанием

утолить свои страсти, желания и  прихоти».

Такой человек, конечно, не мог остаться незамеченным Цезарем. Его надо было

купить — он ведь мог оказаться  опаснее Катона. И хотя долги Куриона достигали

поистине астрономической цифры (около 2,5 миллиона денариев), Цезарь не

остановился перед тем, чтобы с  лихвой возместить их. Как всегда в  подобных

случаях, Цезарь шел на любые траты; так, например, даже не за содействие, но

лишь за молчание поддула Эмилия Павла он заплатил еще более крупную сумму.

Второго консула — Г. Клавдия  Марцелла, хотя тот и был женат на Октавии, его

внучатой племяннице. Цезарю, однако, подкупить не удалось.

Начинается новый этап борьбы. Курион был достаточно умен для того, чтобы

открыто переметнуться на сторону Цезаря чуть ли не с первых дней своего

вступления в должность. Умело  маневрируя, используя противоречия, а также

просчеты той или иной стороны, он вскоре добился положения независимого

политического деятеля, блюдущего интересы не Помпея или Цезаря, но интересы

римского народа, государства в  целом. Действуя и дальше таким образом,

выступая чуть ли не в роли неподкупного арбитра по отношению к обоим

соперникам, он сумел в наиболее ответственные моменты борьбы оказать  Цезарю

поистине неоценимые услуги.

Вопрос о полномочиях Цезаря, т. е. вопрос о провинциях, продолжал оставаться

в центре борьбы. Так во всяком случае писал Цицерону, который в это время

находился в качестве наместника в Киликии, один из его корреспондентов и

бывших учеников — М. Целий Руф. Он сообщал также, что Помпеи в согласии с

сенатом прилагал все старания добиться отъезда Цезаря из его провинции  в

середине ноября. Курион сопротивлялся этому, сенатское «болото», как обычно,

колебалось. Помпеи называл Куриона подстрекателем раздоров, тот в свою

очередь резко выступал против него на народных сходках, доказывая, что

решения, принятые во время второго  консульства Помпея, и создали  ту ситуацию,

против которой теперь сам Помпеи пытается бороться. В этой словесной войне

Помпеи терпел явный урон и дошел  до того, что стал брать специальные  уроки

красноречия. Однако вскоре наступила  временная разрядка — весной Помпеи уехал

в Неаполь, где он неожиданно и довольно тяжело заболел.

Эта болезнь, имела не менее неожиданные, даже роковые последствия, причем

отнюдь не физического, но скорее морального порядка. Дело в том, что жители

Неаполя, когда Помпеи выздоровел, организовали в честь этого события

благодарственное празднование. Их примеру последовали сначала соседние города

и общины, затем празднества распространились по всей Италии. Не только селения,

но и дороги были забиты народом, принимавшим участие в пирах  и

жертвоприношениях. Помпея при его возвращении в Рим многие встречали,

украсив себя венками.

8 и 9 января происходят заседания  сената за чертой города, дабы  дать

возможность принять в них участие  Помпею. В результате всех этих заседаний,

решений и высказываний ситуация становится предельно ясной, во всяком случае

для Цезаря. 12 (или 13) января он собирает сходку солдат 13-го легиона,

единственного из его легионов, который  находился с ним вместе по эту  сторону

Альп. В своей, как всегда, искусно  построенной речи Цезарь прежде всего

сетует на то, что его враги  совратили Помпея, к которому он всегда был

дружески расположен, всячески помогая ему в достижении почестей и высокого

положения в государстве. Но еще, пожалуй, огорчительнее тот факт, что путем

насилия попраны права трибунской интерцессии, права, оставленные

неприкосновенными даже Суллой. Объявлено чрезвычайное положение, т. е.

римский народ призван к оружию. Поэтому он просит воинов защитить от врагов

доброе имя и честь полководца, под водительством которого они  в течение

десяти лет одержали столько  блестящих побед во славу родины. Речь произвела

должное действие: солдаты единодушным  криком изъявили готовность защищать

своего полководца и народных трибунов от чинимых им обид.

Небольшой отряд наиболее храбрых  солдат и центурионов, вооруженных только

кинжалами, он тайно направил в  Аримин — первый крупный город Италии, лежащий

на пути из Галлии,— с тем  чтобы без шума и кровопролития  захватить его

внезапным нападением. Сам же Цезарь провел день на виду у всех, даже

присутствовал при упражнениях гладиаторов. К вечеру он принял ванну, а затем

ужинал вместе с гостями. Когда  стемнело, то он, то ли жалуясь на недомогание,

то ли просто попросив его обождать, покинул помещение и гостей. Взяв с собою

немногих, самых близких друзей, он в наемной повозке выехал в Аримин, причем

сначала намеренно (по другой версии — заблудившись) следовал не той дорогой

и только на рассвете догнал высланные  вперед когорты у реки Рубикон.

Все историки единодушно отмечают колебания  Цезаря. Так, Плутарх говорит, что

Цезарь понимал, началом каких бедствий будет переход и как, оценит этот шаг

потомство. Светоний уверяет, что Цезарь, обратившись к своим спутникам,

сказал: «Еще не поздно вернуться, но стоит перейти этот мостик, и все  будет

решать оружие». Наконец, Аппиан приписывает Цезарю такие слова: «Если я

воздержусь от перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для  меня, если

же перейду — "для всех людей".

Тем не менее, произнеся якобы историческую фразу «Жребий брошен», Цезарь все-

таки перешел со своим штабом через Рубикон.

Итак, гражданская война началась. Кто же, однако, ее начал, кто был  ее

инициатором: Помпеи с сенатом или  Цезарь? Дать однозначный ответ на такой

вопрос, причем ответ не формальный, но по существу, отнюдь не просто.

Цезарю теперь в гораздо большей степени, чем во время галльских походов,

требовалось убедить своих сограждан, своих современников в том, что почий в

междоусобной войне принадлежал  не ему, что война была ему навязана, что он

всегда был готов к переговорам  и уступкам и не исключал возможности  мирного

варианта даже после того, как  военные действия фактически начались.

Аримин был захвачен в ту же ночь, на рассвете. Цезарь не встретил здесь

никакого сопротивления. В Арнмине его ожидали бежавшие к нему народные

трибуны. Возможно, что с их участием он провел новую военную сходку. Не

менее вероятно и то, что надобность в пей уже отпала.

Посредники вернулись к Помпею и консулам 23 января, застав их уже в Капуе

(или Теануме). Однако и на сей раз предложения Цезаря не нашли благоприятного

приема: после их обсуждения были выдвинуты  условия, заведомо для Цезаря

неприемлемые. Очевидно, большую роль сыграло то обстоятельство, что за день

до появления в Капуе посредников туда прибыл Лабиеи, авторитетно сообщивший о

слабости и ненадежности цезарева войска, чем и воодушевил Помпея.

Тпт Атпп Лабиен, герои галльской войны, один из самых знаменитых легатов

Цезаря, был, насколько нам известно, единственным видным офицером,

изменившим своему верховному командующему. Причина этой измены не совсем

ясна. Цезарь ему очень доверял, по окончании военных действий оставил  его

наместником Ближней Галлии и долгое время не хотел придавать значения

ходившим слухам о его связях с враждебным лагерем. Высказывалось

предположение о якобы ущемленном честолюбии Лабиена, но, пожалуй, более

правдоподобна мысль о том, что  Лабиен мог быть давнишним сторонником Помпея:

ведь оба они родились в Пицене, а Помпеи всегда пользовался там большим

влиянием.

Цезарь между тем не терял  времени. Так как условия, выдвинутые Помпеем и

консулами, сводившиеся опять-таки к тому, что он, Цезарь, должен вернуться в

Галлию и распустить войска раньше, чем сделает то же самое Помпеи, его

абсолютно не устраивали, то он направил Курио-на с тремя когортами в Игувий,

а сам с остальными когортами 13-го легиона двинулся к Ауксиму. Ни в том, ни

в другом городе войска Цезаря не встретили  сопротивления, а претор Терм,

командовавший гарнизоном Игувия, и Аттий Вар, занимавший тремя когортами

Ауксим, вынуждены были бежать. Вар пытался вывести из города часть

гарнизона, но был настигнут отрядом Цезаря. Дело, однако, до серьезного

сражения не дошло: солдаты Вара разбежались, бросив своего командира  на

произвол судьбы.

Выступив из Ауксима, Цезарь быстро прошел через всю Пиценскую область. Здесь

он тоже почти не встретил сопротивления, несмотря на то что помпеянцев среди

местной знати было немало. Даже из города Цингула, основанного Лабиеном и

отстроенного на его средства, к  Цезарю прибыла делегация, изъявившая

готовность выполнить все его пожелания. Тем временем подоспел 12-й легион,

вызванный из Трансальпийской Галлии, в Цезарь, располагая теперь двумя

легионами, легко овладел Аскулом Пипенским — главным городом области.

Для Помпея и его сторонников  наступил, казалось, тот решающий час, правильно

используя который можно было еще сделать вовсе не безнадежную попытку

отстоять Италию. Дело в том, что военные силы помпеянцев сосредоточились к

этому времени в двух местах: в  Кампании и Апулии, т. е. на юге, под

командованием самого Помпея, и в  средней Италии, в Корфинии, где их собрал

старый противник Цезаря, только что назначенный его преемником по управлению

Галлией,— Домиций Агенобарб. Все зависело теперь от объединения этих сил, что

прекрасно понимал Помпеи и на чем  он решительно настаивал.

Однако такого объединения не произошло, и причина этого рокового просчета не

совсем ясна. Домиций Агенобарб действительно намеревался выступить на

соединение с Помпеем, но затем  почему-то передумал, остался в Корфинии, стал

готовиться к обороне и даже обратился к Помпею, требуя от него помощи и

подкреплений. Возможно, что Цезарь появился со своим войском гораздо

быстрее, чем ожидал его противник, и таким образом стремление Домиция к

активным действиям было сразу  же парализовано. Во всяком случае Цезарь

беспрепятственно расположился лагерем  под Корфинием и приступил к правильной

осаде города.

Казалось, осада грозила затянуться. Но помог неожиданный и вместе с тем

весьма характерный случай. Цезарь получил известие, что жители Сульмона,

города, расположенного в семи милях от Корфиния, сочувствуют ему. Тогда в

Сульмон был направлен Марк Антоний с пятью когортами, и жители города, открыв

ворота, вышли с приветствиями  навстречу цезаревым войскам. Вскоре после этого

(около 19 февраля) пал и Корфинии, где под командованием Домиция находилось

30 когорт, причем солдаты и жители  города сами захватили Домиция при попытке

к бегству и выдали его Цезарю. Таким образом, осада Корфиния продолжалась

всего семь дней.

Важно отметить, что после взятия Корфиния, пожалуй, впервые в ходе

гражданской войны чрезвычайно  наглядно, демонстративно и в довольно широком

масштабе Цезарем была осуществлена его «политика милосердия», его лозунг

dementia. Он распорядился вызвать к себе всю верхушку города — сенаторов,

всадников, военных трибунов, всего 50 человек, в том числе Домиция Агено-

барба, консула Лентула Спинтера, квестора Квинтилия Вара и др., и, попеняв на

проявленную ими неблагодарность, отпустил всех невредимыми. И хотя почти все

помилованные оказались затем в лагере Помпея и продолжали борьбу, тем не

менее слух о таких действиях  Цезаря распространился по всей Италии.

Помпеи, узнав о падении Корфиния, направился в Канусий, а оттуда в Брундизий,

где должны были собраться войска нового набора. Он, очевидно, уже принял

решение о переправе на Балканский полуостров и спешил выполнить необходимые

приготовления. Во всяком случае, когда  Цезарь, выступив из Корфиния 21

февраля, попытался установить связь с консулом Лентулом и отвлечь его от

Помпея, оказалось, что оба консула  и часть войска уже переправлены Помпеем в

Днррахий. Справедливость требует отметить, что Цезарь сделал еще две попытки

добиться личной встречи и переговоров  с Помпеем, но тот, ничего не ответив  в

первом случае, после вторичного демарша Цезаря заявил, что поскольку консулы

отсутствуют, то нет возможности вести переговоры.

Цезарь подошел к Брундизию 9 марта со своим войском, к этому времени

выросшим уже до шести легионов. Он начал осадные работы, кроме того, хотел

затруднить Помпею пользование  гаванью; однако это ему не удалось, и Помпеи с

оставшейся частью войска 17 марта  погрузился на вернувшиеся из Диррахия суда

и тоже переправился на Балканский полуостров. Почти весь наличный флот

оказался в его распоряжении. Так как по этой причине Цезарь не смог тотчас

же преследовать своего противника, то ему пришлось ограничиться укреплением

приморских городов, где он и разместил новые гарнизоны.

Итак, Цезарь за шестьдесят дней стал господином всей Италии, причем, как  с

удовольствием отмечает Плутарх, «без всякого кровопролития» ⁹.

Поведение Помпея, наоборот, вызвало крайнее недовольство современников. И хотя

тот же Плутарх говорит, что отплытие Помпея некоторые считали весьма удачно

выполненной военной хитростью, вместе с тем он подчеркивает, что сам  Цезарь