Церковный раскол в XVII веке

Противники Никона называли себя последователями старой веры и  видели раскольников не в себе, а  тех, кто, по их мнению, уклонялся от древнего православия. Напрасно им доказывали, что ничего не изобреталось, все, что  вводились, было старым, бывшим прежде, что исправляли книги, тщательно  сверяя, по 500 афонским спискам, по 200 греческим  и из других мест, и всем тем, которым  могли предоставить 39 монастырских библиотек в России⁶. Старообрядцы считали, что Никон хотел исправить книги кое-как, только бы все было по-новому, что в его изменениях больше принимали участие произвол и «любоначалие», чем желание исправить. При таком взгляде на вещи, совершенно второстепенным вопросом стал: точно ли Никон сделал нововведения, и не сделали ли их те, кто допустил отступления от греческих обрядов в эпоху, предшествовавшую расколу? Вопрос о юридическом праве здесь был посторонним.

Раскольники называли исправления  «новшествами». «Новшества», шедшие с  греческого востока, они признавали неверными, потому что где же было существовать чистым и неискаженным церковным преданиям – говорили они – на земле, подвластной туркам? «Новшества» с латинского запада были противны им по исконной вражде к католицизму, и четырехконечный крест уже потому был ими не принят, что он был «латинским крыжем»⁷.

Итак, раскол стоит за старину, но старину недавнюю, свою. Что было столетия назад, до того, ему нет  дела.

1

6. Отречение патриарха Никона от патриаршества.

Реформы, проводимые Никоном, порождали смуту в обществе, вызывали противодействие 

⁶ См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.

Никону. Его крутой нрав создавал ему много противников. Произошел  у него разрыв и с царем. Патриарх вторгался в дела государства, возмечтал  даже стать выше царя и полностью  подчинить его своей воле. Алексей  Михайлович стал тяготиться своим «собинным другом», охладел к нему. Началось все вроде бы с мелочей. В 1658 г., во время очередного праздника, царский окольничий, прокладывая, по обычаю, дорогу для государя, ударил палкой патриаршего человека. Тот начал возмущаться, называя себя «патриаршим боярским сыном», и тут же получил еще один удар палкой. Никон, узнав об этом случае, пришел в крайнее негодование и потребовал у Алексея Михайловича расследования и наказания виновного боярина. Но расследование не было начато, а виновный остался безнаказанным. Затем, Никон получил письмо от царя, в котором государь запрещал ему впредь именоваться великим государем. Видя изменившееся отношение к себе государя, Никон задумал воздействовать на царя угрозой, что ему раньше удавалось. Он решил публично отречься от патриаршества, рассчитывая на то, что царь будет тронут его отречением и станет упрашивать не покидать первосвятительский престол. Это стало бы хорошим поводом восстановить и усилить свое влияние на царя¹.

На торжественной литургии в Успенском соборе в Кремле 10 июля 1658 г. он объявил с амвона, обращаясь  к духовенству и народу: «От  лени я окоростовел, и вы окоростовели от меня. От сего времени не буду вам патриарх; если же помыслю быть патриархом, то буду анафема». Тут же на амвоне Никон снял с себя архиерейское облачение, надел черную мантию и монашеский клобук, взял простую клюку и вышел из собора².

Сразу после отречения  Никона от патриаршества царь Алексей  Михайлович указал переписать всю домовую  и келейную патриаршую казну "после  великого господина, бывшего патриарха  Никона", т. е. все имущество, принадлежавшее как патриаршему дому, или кафедре, так и лично, или келейно, патриарху  Никону (такая перепись делалась и  прежде - после патриархов Филарета Никитича, Иоасафа и Иосифа). При этом подробно описаны были: а) церковные вещи: образа, кресты, панагии, сосуды церковные и облачения, богослужебные книги и разная церковная утварь; б) домашние вещи: рясы, клобуки, камилавки, шубы, серебряные кубки, братины, ковши, тарелки и пр., бархаты, атласы, соболи, сукна, ковры и пр.; в) наличные деньги, поступившие в патриаршую казну с духовенства, с патриарших монастырей и вотчин и из других источников; г) жалованные грамоты и другие многочисленные документы на разные патриаршие имения; д) книги, рукописные и печатные, славянские и греческие и на иных языках, отчасти находившиеся в палатах патриарха, каменных и деревянных, а преимущественно помещавшиеся под Крестовою церковью трех святителей - Петра, Алексия и Ионы, Московских чудотворцев. По окончании переписи патриаршего имущества все, что оказалось в нем "келейного", т. е. все вещи, принадлежавшие собственно патриарху Никону, какого бы рода они ни были, по приказанию государя были отделены и отправлены в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху³.

Внимание и милость  Алексея Михайловича к бывшему  патриарху простерлись еще далее. Царь оставил за Никоном все три  монастыря его строения: Крестный, Иверский и Воскресенский со всеми приписанными к ним четырнадцатью монастырями и со всеми их вотчинами⁴. Таким образом, Никону оставлена была довольно значительная область, церковная и владельческая, в которой он мог самостоятельно действовать как иерарх и как владелец. Он независимо правил всеми этими монастырями, церквами и вотчинами, творил в них суд и расправу, сам посвящал для них священников, диаконов, причетников, а для монастырей сам ставил и настоятелей и другие власти и по своему усмотрению распоряжался всеми доходами с монастырских вотчин и угодий. К этим доходам прибавлялось еще ежегодно по две тысячи рублей, которые высылал царь за взятые им у Воскресенского монастыря камские соляные варницы⁵. Но еще в то же лето, когда Никон оставил свою кафедру, один из близких к нему бояр, Никита Алексеевич Зюзин, много раз, как сам свидетельствует, посылал к нему дьяка Федора Торопова со словами: "Что, государь, оставил престол свой? Оставь свое упорство и возвратись". И Никон каждый раз через того же дьяка присылал ответ: "Будет-де тому время, возвращусь"⁶. Значит, перед близкими своими он вовсе не скрывал, что имеет желание и надежду возвратиться на свою кафедру. Он только не хотел сам проситься, а ожидал времени, когда его позовут, и он возвратится с честью.

^1,3 См. об этом подробнее Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 2.

² Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

^4,5,6 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 2.

Однако Никон жестоко  ошибся в своих расчетах. Царь не звал его обратно. Напрасное ожидание настолько ожесточило Никона, что  он даже предал проклятию царя со всем его семейством.

Примириться со своим новым  положением в качестве только монастырского  обитателя он, разумеется, не мог. Никон  попытался снова вернуться к  патриаршей власти. Однажды ночью  он внезапно приехал в Москву в  Успенский собор во время богослужения и послал уведомить царя о своем  приезде. Но царь к нему не вышел. Раздосадованный  Никон вернулся в монастырь.

Бегство Никона с патриаршего  престола внесло новое расстройство в церковную жизнь. Царь по этому  случаю в 1660 г. созвал собор в Москве Собор решил избрать нового патриарха¹. Но Никон на этом соборе разразился бранью, обозвал его «бесовским сонмищем». Этот собор не дал конкретного результата. Церковь по-прежнему оставалась без первосвятителя.

Время междупатриаршества по оставлении Никоном патриаршей кафедры принадлежало к числу самых смутных времен, какие только известны в нашей церковной истории. Смуты и нестроения, происходившие тогда в Русской Церкви, были троякого рода: одни происходили преимущественно в Москве от бывшего патриарха Никона и из-за Никона; другие - в Киевской митрополии, едва только начавшей присоединяться к Московскому патриархату, но еще отстаивавшей свои прежние права; третьи - более или менее во всей Великой России от вновь появившегося русского раскола. Смуты и волнения, особенно первого и последнего рода, достигли такой степени, что для прекращения их и усмирения Русской Церкви потребовался большой Собор, какого ни прежде, ни после у нас не бывало.

7. Заключение.

Итак, что же привело к  столь серьезным переменам в  Русской Церкви? Непосредственным поводом  для Раскола послужила книжная  реформа, но причины, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в  основах русского религиозного самосознания.

Религиозная жизнь Руси никогда  не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них  общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности  народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с  другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев. Незаменимую  роль в этом деле играла богослужебная  и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.

Не удивительно, что, стремясь к унификации русской церковной  богослужебной сферы, и полному  равенству с восточной Церковью, патриарх Никон решительно взялся за исправление богослужебных книг по греческим образцам. Это-то и вызвало  наибольший резонанс. Русские люди не хотели признавать «нововведения», происходившие от греков. Изменения  и дополнения, внесенные переписчиками  в богослужебные книги, и обряды, доставшиеся им по наследству от предков, настолько укоренились в сознании людей, что принимались уже за истинную и священную правду.

Нелегко было проводить реформу  в условиях сопротивления большой  части населения. Но дело осложнилось, главным образом, тем, что Никон  использовал церковную реформу, в первую очередь, для усиления собственной  власти. Это также послужило причиной для возникновения его ярых противников  и раскола общества на два враждующих лагеря.

Для устранения поднявшейся  в стране смуты, был созван Собор (1666-1667 годов). Этот собор осудил Никона, но признал–таки его реформы. Значит, не таким уж патриарх был грешником  и предателем, каким старались  его выставить старообрядцы.

Тот же Собор 1666-1667 гг. вызвал на свои заседания главных распространителей  Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились  материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми.

Таким образом, религиозный  Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 году положившего  клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимо-старым обычаям является противником Церкви³, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы... Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668 – 1676 гг.) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества⁴. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность __________________________________________________

^1,2,3,4 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 3.

Церкви и царю - прощены  и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой  Москве, где сторону старообрядцев  приняли, было, стрельцы под начальством  князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Александровны и патриарха.

Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они  принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие поднять новый мятеж.

На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще  вспыхивают то тут, то там - по всем необъятным просторам русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана - накладывает свой отпечаток  на все дальнейшее течение русской  жизни.

Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят  лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.

В каком-то смысле "избыток  благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих  причин Раскола, открывающих его  религиозный смысл. Общество раскололось  в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие  всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы:

— Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией?

— Достойно ли несет народ  русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга?

— Что надо делать, как  устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей?

В напряженных раздумьях  на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным". Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий.

Этот драматический век  резких характеров и ярких личностей  наиболее проницательные историки не зря называли "богатырским" (С. М. Соловьев)¹. Неверно говорить о "замкнутости", "застое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком — встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, а религиозных, "идеологических" и мировоззренческих.

"Историческая ткань  русской жизни становится в  это время как-то особенно запутанной  и пестрой, - пишет протоиерей  Лев Лебедев, - И в этой ткани  исследователь слишком часто  открывает совсем неожиданные  нити... Вдруг показалось: а не  стал ли уже и Третий Рим  царством диавольским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уж не будет, зде бо бысть последняя Русь"... В бегах и нетях, вот исход XVII века. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый", гарь и сруб..."².