Проявилась  в розановской “Легенде …”. и  его дерзость как мыслителя: в  сущности, Розанов претендует на сотворчество, выбирая не только завершающий, но и  незаконченный роман Достоевского и стремясь как бы досказать за Достоевского те идеи, которые сам писатель не успел не только выразить, но, может быть, и вполне обрести.

     Идейные коллизии романа “Братья Карамазовы”  влекут Розанова своей неразрешенностью, которую он не отождествляет с  неразрешимостью: Розанову мечтается  самостоятельно сконструировать из оставленных Достоевским набросков идей некий итоговый приговор жизни, некое учение о смысле бытия по Достоевскому.

     Достоевского  как художника отличает, в глазах Розанова, от равнодушного к добру  и злу и лишь “хохочущего” над  жизнью Гоголя “чувство самой горячей любви ко всему страдающему.

     Художественный  мир Достоевского для Розанова есть мир иррационального. Розанов: “Все, что совершается в душе Раскольникова, иррационально, он до конца не знает, почему ему нельзя было убить процентщицу”. По Достоевскому – и Розанов усиленно подчеркивает это, - связанность, сцепленность в единый клубок людей и их судеб есть незримый фундамент мироустройства: мир предстает тесным, как бы переполненным жизненным пространством, где любое личностное своеволие, любая “незапланированная” агрессивность становится роковым толчком, грозящим обрушить жизненное равновесие в целом. (“Без меня мир не полный”)

     Розанов: “Старик Карамазов – это как  бы символ смерти и разложения, все  стихии его духовной природы точно  потеряли скрепляющий центр, и мы чувствуем трупный запах, который он распространяет собою. Наше общество, идущее вперед без преданий, недоразвившееся ни до какой религии, ни до какого долга, и, однако, думающее, что оно переросло уже во всякую религию и во всякий долг, широкое лишь вследствие внутренней расслабленности – в основных чертах верно, хотя и слишком жестоко символизировано в этом лице”.

     В книге о Достоевском Розановский  взгляд на жизнь и романтичен и  мрачен, поэтически мрачен: не безысходен, но, можно сказать, суров вплоть до требования самоотречения, до в целом весьма неподходящего Розанову аскетизма. … Книга Розанова о Достоевском наиболее православна по духу из всех его крупных философско-публицистических сочинений, в ней нет и тени Розановского стихийного язычества. Вместе с увлечением язычеством в круг идей Розанова просачивалось спонтанное, беззаконное жизнелюбие. Христианство же Розанов воспринимал как мрачную религию, исповеданием которой, в общем-то тяготился.

Список  используемых источников

1. С. Носов  «В.В. Розанов. Эстетика свободы». СПб, 1993
2. В.В. Ильин, Н.В. Солнцев «Русская философия в лицах». М., 1997
3. 3.Ю.П.Ивонин «Русская философия «Серебряного века», Новосибирск, 1995
4. В.В. Розанов. «Иная земля, иное небо…» (полное собрание путевых очерков  1899-1918). М., 1994
5. В.В. Розанов. «Люди лунного света» (Репринтное издание СПб, 1913). М., 1990.
6. В.В. Розанов. Сочинения. Л., 1990
7. Грякалова Н. Ю. Гендерный проект В. В. Розанова и «русская идея» // Грякалова Н. Ю. Человек модерна: Биография — рефлексия — письмо. — СПб., 2008. — с. 120—130.
8. История философии в СССР, т. 4. — М., 1971;
9. Лебедева В. Г. Феномен «панэвтихизма» в концепции Василия Розанова // Лебедева В. Г. Судьбы массовой культуры России. Вторая половина XIX-первая треть XX века. — СПб., 2007. — с. 136—140.
10. Фатеев В.С русской бездной в душе. Жизнеописание Василия Розанова. СПб. — Кострома., 2002