Личность П. А. Столыпина в истории

     Бросив  в лицо депутатам, что правительство  их не боится, Столыпин предрешил судьбу Второй Государственной думы. Для  роспуска нижней палаты нужен был  только предлог, и таким предлогом стал «Наказ воинских частей петербургского гарнизона в социал-демократическую фракцию Государственной думы». История с этим документом была классическим примером грязной игры, которая велась и той и другой стороной. «Наказ» был написан одним из левых литераторов по заказу Петербургского комитета РСДРП. Дальше по плану предполагалось составить солдатскую делегацию и от ее имени вручить наказ фракции социал-демократов, чтобы потом использовать для обличения властей. Техническим секретарем Петербургского комитета РСДРП была Екатерина Шорникова, одновременно подрабатывавшая платным агентом Петербургского охранного отделения. Разумеется, полицейское начальство было в курсе всех акций подпольщиков еще на стадии их подготовки. Шорникова впоследствии показывала: «начальник охранного отделения (генерал Герасимов) ездил к министру Столыпину, который выразил желание иметь наказ, который был еще написан от руки». Она аккуратно отпечатала две копии, к одной приложила печать комитета РСДРП и отправила для ознакомления в партийные организации, а вторую передала охранному отделению.

     В документе, кстати говоря, были только жалобы на тяжелую солдатскую службу: «Заговорите же в Думе о том, как запирает начальство солдат в каменные клетки-казармы, как мучает их непосильной и ненужной работой, как терзает их бессмысленными учениями...». Тем не менее Столыпин решил представить наказ неслыханной крамолой. Женщине-агенту были даны четкая инструкция, привести солдатскую делегацию на квартиру, где происходили заседания фракции социал-демократов, и вручить от имени солдат преступный наказ с тем, чтобы во время передачи всех участников могла арестовать полиция. И хотя полиция сплоховала, ворвавшись в квартиру уже после ухода делегации и не сумев захватить оригинал наказа, Столыпин решил идти до конца.

     1 июня 1907 г. председатель Второй  Государственной думы Ф. А.  Головин получил от Председателя  Совета министров письмо, в котором  тот уведомлял его, что требует  предоставить ему слово для  срочного заявления. В своем  выступлении Столыпин заявил, что полиция раскрыла заговор социал-демократической фракции с целью организации восстания в воинских частях, и потребовал отстранить от заседаний в Думе 55 подозреваемых депутатов, причем 16 из них лишить депутатской неприкосновенности. Это был ультиматум. Вечером 2 июня несколько кадетских депутатов приехали в Елагин дворец к первому министру, чтобы найти какой-нибудь компромисс. Шло заседание Совета министров, Столыпин вышел к думской делегации и после короткой беседы сказал: «Есть вопрос, в котором мы с вами все равно согласиться не можем. Это - аграрный. На нем конфликт неизбежен. А тогда к чему же тянуть?» Вернувшись на заседание премьер коротко сообщил о разговоре с кадетами, насмешливо прокомментировав: «Ну, с этими господами не столкуешься».

     3 июня 1907 г. Вторая Государственная  дума была распущена и одновременно  с этим было опубликовано новое  Положение о выборах. Обычно  с этой датой условно связывают  окончательное подавление революции. 

     Третьеиюньская  политическая система

     Акты 3 июня 1907 г. являлись грубейшим нарушением манифеста 17 октября, по которому ни один закон не мог возыметь силу без одобрения Думы, и по этой причине получили не совсем точное название государственного переворота. Так или иначе, было положено начало весьма своеобразной политической системе, точнее всего охарактеризованной в классическом по абсурдности определении: «Россия есть конституционная монархия с самодержавным монархом», которое было дано «Готским альманахом». Действительно, власть монарха была огромной, и в то же время сохранялись, правда, в весьма урезанном виде политические свободы. Допускалась деятельность политических партий и существование оппозиционной печати.

     Сохранилась и Государственная дума, хотя теперь правительство постаралось не повторять  прежних ошибок. Разработкой нового избирательного закона занимался товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский. По отзыву государственного контролера П.Х. Шванебаха, «Крыжановский явился в заседание, как портной с разными образчиками», а когда его спросили, какой из них он считает предпочтительным, товарищ министра цинично ответил, что склоняется к самому «бесстыжему». Этот вариант в конечном итоге и был принят. Общее число избирателей сохранялось, однако резко менялось соотношение между сословными куриями. Крестьянское представительство сокращалось вдвое, от рабочей курии в Думу посылались только 6 депутатов. Было значительно сокращено число депутатов от национальных окраин, а некоторые национальные регионы, как не достигшие «достаточного развития гражданственности», были вовсе лишены представительства.

     В результате манипуляции с избирательным  законом III Государственная дума существенно  отличалась по своему составу от своих  предшественниц. Левое крыло было предельно ослаблено. Теперь левыми считались 54 кадета, занимавшие центристские позиции в предыдущих Думах. От мощной фракции трудовиков осталось 14 человек. На выборах прошло 19 социал-демократов меньшевистского и большевистского направления. Выгодное положение занимал сильный центр из 154 октябристов и 28 прогрессистов. Впервые сложились три правых фракции: крайне правые, умеренно правые и националисты, насчитывавшие 147 депутатов. Впрочем, Столыпин мало считался и с Государственной думой и даже с более консервативным Государственным советом. Важнейшие социально-экономические меры Столыпин предпочитал проводить в обход законодательных учреждений. Он широко пользовался 87 статьей Основных законов, позволявшей принимать законодательные акты в виде высочайших указов.

     «Дайте  нам двадцать лет  покоя...»

     В 1909 г. в интервью саратовской газете «Волга» Столыпин сказал: «Дайте нам двадцать лет покоя внутреннего и внешнего, и я изменю Россию и реформирую ее». Однако в распоряжении реформатора не было даже нескольких лет. Внешне страна была спокойна, но все внутренние противоречия сохранились в полной мере. Аграрная реформа дала первые плоды. Появился слой зажиточных крестьян, причем частная собственность на землю способствовала не только экономическому подъему их хозяйств, но и изменению настроений. Столыпин докладывал Николаю II: "Я видел членов первой Думы из крестьян-революционеров, которые теперь страстные хуторяне и люди порядка". Он строил планы увеличения экспорта зерна за счет ввода в оборот сибирских земель: «Вне Европы главнейшими поставщиками хлеба, кроме России, являются Соединенные Штаты. Но они сильно сокращают свой вывоз - так быстро растет там внутреннее потребление... Лет через 5-10, по подсчетам самих американцев, они и вовсе, пожалуй, перестанут вывозить хлеб. Другой крупный наш конкурент - Аргентина также начинает испытывать затруднения в дальнейшем развитии земледелия и хлебного вывоза. Там нет такого запаса нетронутых плугом земель, как в Сибири».

     Столыпин  ошибся в прогнозе. Не Западная Европа и Америка, а Россия стала крупнейшим импортером зерна и другой сельскохозяйственной продукции. Произошло это после коллективизации и возрождения уравнительных общинных порядков. Но справедливости ради следует отметить, что первые тревожные признаки пробуксовки аграрной реформы наметились еще при Столыпине. Лишь четверть общинников выразила желание перейти к частному землевладению и еще меньше - около 2 млн. домохозяев осуществили свое намерение. Между хуторянами, составлявшими меньшинство, и общинниками, представлявшими большинство, шла настоящая война. Дома хуторян поджигали, посевы вытаптывали, скот калечили.

     Так же, как и С.Ю. Витте, его предшественник по посту Председателя Совета министров, Столыпин попал сразу между двух огней. Показательно, что крылатое выражение  премьера во время его выступления в Третьей Государственной думе, что ставка сделана "не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных", вызвала одинаковую реакцию и среди крайне левых и среди крайне правых. Подпольные листки обвиняли Столыпина в том, что он отдал деревню на поток и разграбление мироедам, а черносотенное «Русское знамя» восклицало: «В сознании народа царь не может быть царем кулаков». В 1906-1907 гг. черносотенцы видели в Столыпине борца с гидрой революции. Вожди союза русского народа часами высиживали в его приемной, выпрашивали правительственные субсидии, восхищались его решительными действиями. Позже для определенной части крайне правых премьер-министр превратился в злейшего врага, задумавшего конституционные реформы. Иеромонах Илиодор, один из красноречивейших ораторов черной сотни, во всеуслышание позволял себе называл царских министров жидомасонами, говоря, что их надо еженедельно драть розгами на конюшне, а Столыпина следует пороть сугубо - по средам и пятницам, дабы помнил постные дни.

     Первоначально Столыпин опирался на «Союз 17 октября», игравший роль центристской партии. Но постепенно в его деятельности начали разочаровываться и октябристы. Практически все задуманные Столыпиным реформы были заблокированы, причем наиболее радикальные преобразования отвергались консерваторами, наиболее консервативные - либералами. Государственная дума одобрила три вероисповедальных закона, которые, не покушаясь на преобладающую роль православной церкви, предусматривали некоторые смягчения для иных конфессий. Однако два проекта были задержаны Государственным советом, а третий не был утвержден царем. Правительственный законопроект о неприкосновенности личности вызвал возмущение левой части Думы. Проект о допуске защитников к следственной стадии, наоборот, встретил теплый прием в Думе, но был отвергнут Государственным советом. Столыпину не удалось упразднить крестьянские волостные суды, действовавшие не по писаным законам, а по дедовским обычаям. Закон о местном суде подвергся коренной переделке, причем Дума меняла одни статьи, а Государственный совет - другие. Проект полицейской реформы, в том числе реорганизация жандармского корпуса, был положен под сукно.

     Наступило серьезное охлаждение в отношениях царя и первого министра. Если раньше Николай II говорил, что нельзя переоценить  роль Столыпина в подавлении революции, то всего два года спустя он поразил премьера словами, что никакой революции вообще не было, а отдельные беспорядки были допущены из-за отсутствия распорядительных градоначальников. Столыпин горько прокомментировал царские слова в беседе со своим ближайшим помощником по полицейским делам генералом А.В. Герасимовым: « Как скоро он забыл обо всех пережитых опасностях и о том, как много сделано, чтобы их устранить, чтобы вывести страну из того тяжелого состояния, в котором она находилась». Императорский двор мгновенно почувствовал высочайшее недовольство слишком самостоятельным министром. Против Столыпина была сплетена интрига, открыто проявившаяся весной 1911 г. в ходе так называемого «министерского кризиса».

     Поводом стало обсуждение законопроекта о введении земского самоуправления в шести западных губерниях. Этот важный для премьер-министра законопроект, составная часть его реформаторской программы, уже получил одобрение Государственной думы. В одобрении Государственного совета, состоявшего наполовину из бывших министров и губернаторов, Столыпин ни на секунду не сомневался. Тем неожиданнее для него оказался провал законопроекта. Когда огласили результаты голосования, Столыпин мертвенно побледнел и, не проронив ни слова, покинул зал заседания Государственного совета. Искушенный политик понимал, что это не мелкая неудача. Речь шла о недовольстве всем политическим курсом, причем выраженном с высоты престола. Впоследствии выяснилось, что противники премьера в Совете - П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов накануне голосования побывали в Царском Селе и действовали с одобрения Николая II. На следующий день Столыпин вручил царю прошение об отставке.

     Николай II не решился расстаться с премьером, так как в дело вмешалась его  мать вдовствующая императрица Мария Федоровна, видевшая в Столыпине гаранта сохранения престола за ее сыном. Очевидцы рассказывали, что Столыпин столкнулся с Николаем на пороге кабинета вдовствующей императрицы, и царь, опустив глаза, проскользнул мимо Столыпина, словно напроказивший школьник. На следующий день главные противники премьера из числа членов Государственного совета с изумлением узнали из газет, что они по собственному прошению уволены в бессрочный отпуск. Обе законодательные палаты были распущены на три дня, и во время искусственного перерыва проект о западном земстве был принят в порядке излюбленной Столыпиным статьи 87-ой.

     На  первый взгляд министерский кризис закончился триумфом Столыпина, на самом деле это  была поистине пиррова победа. Не говоря уж о революционных партиях, для которых премьер был злейшим врагом с первых шагов на политическом поприще, а также о крайне правых, порицавших его за попытки реформ, Столыпин лишился поддержки октябристов, не простивших недавнему союзнику открытого издевательства над прерогативами представительных учреждений. Председатель Третьей Государственной думы А. И. Гучков, бывший до этого ярым поклонником Столыпина, в знак протеста против действий премьера подал в отставку и был заменен М. В. Родзянко. Что касается Николая II, то он затаил глубокую обиду на премьера, заставившего его, самодержавного монарха, подчиниться унизительному ультиматуму. В придворных кругах открыто говорили, что его дни на посту главы правительства сочтены. С. Ю. Витте, пребывавший в отставке, но внимательно следивший за придворными интригами, с радостью писал о близком закате карьеры, конце своего соперника: «...на одном из докладов государь по окончании доклад сказал ему: «А для вас, Петр Аркадьевич, я готовлю новое назначение».

     Трагический финал

     Но  Столыпину не суждено было отправиться в почетную ссылку послом во Францию или наместником на Кавказ. Премьер-министр пополнил длинный список государственных деятелей, павших от рук террористов. На самого Столыпина за пять лет пребывания у власти было совершено в общей сложности десять покушений, но премьер-министр был как заколдованный. Однажды он сказал: «Вот увидите, меня убьют, и убьют чины охраны». Его слова оказались пророческими. Вечером 1 сентября 1911 г. на парадном спектакле в Киевском городском театре к Столыпину стремительным шагом подошел молодой человек во фраке, выхватил из кармана браунинг и дважды выстелил в первого министра. Стоявший рядом киевский губернатор А. Ф. Гирс вспоминал: «Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: «Все кончено». Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: «Счастлив умереть за царя».