Геополитика и современное евразийство в России

Идеологические построения последнего достаточно оригинальны.  
В частности, интересен его анализ конспирологии, как теории и практики мировых заговоров, где он раскрывает их историографию, генезис и мифотворческую сущность¹². Но и сам Дугин нередко склонен к мифологизированной форме передачи своих идей, что не может не сказаться на их содержании. История представляется им, вслед за К. Шмиттом, как противостояние двух типов цивилизационного развития – «морского» (Запад, «Новый Карфаген») и «континентального» (Евразия, «Новый Рим»). В основу их развития заложены совершенно различные ментальности, способы хозяйствования, управления и быта. И, соответственно, различные мораль, право и символические идеологемы. Последние он определяет как «власть крови» и «власть почвы». По его мнению, если для «Нового Карфагена», т.е. Запада, приоритетна «власть крови», т.е., кровное, расовое родство, мало зависящее от территории обитания, то для «Нового Рима», т.е. России – «власть почвы», т.е. места традиционного проживания, а не этническая принадлежность. О том, что для многих «туранских» этносов, обостренное внимание к которым виндицируется евразийству как обязательное, характерна именно мифологема «власти крови», Дугин умалчивает. История, в том числе СССР и России ХХ-го столетия, интерпретируются им через борьбу этих составляющих. Причем даже отдельные персонажи недавних исторических событий прямо характеризуются им как сторонники какой либо из этих, указанных им тенденций.

Все вышеописанное могло  бы остаться оригинальной исторической метафорой, если бы не продолженные им выводы из собственных построений, которые сам Дугин относит  к евразийским. Дихотомия Моря и Суши, заимствованная Дугиным у К. Шмитта, восходит к манихейской логике, конфронтационно - дуалистичной, противопоставляющей Свет и Тьму. Рецидивами манихейского сознания, по нашему мнению, являются, в частности, «протестантская этика» (М. Вебер), «секты мироотрицания» (термин Л.Н. Гумилёва) и русское «интеллигентское сознание» («Вехи»). Но именно евразийскому сознанию, как «переводчику смыслов» (термин С. Переслегина)¹³ подобный конфронтационный дуализм несвойственен. Например, китайское мировоззрение, которое бесспорно относится к «континентальному» архетипу, казалось бы, также дуалистично (Инь-Ян). Но в отличие от манихейской логики, даосский дуализм диалектичен, черты «света» и «тьмы» в ней взаимозаменяемы и не могут быть навечно привязаны к одному и тому же объекту. Тем более, к одной цивилизации или народу, которые постоянно изменяют свои характеристики во времени, что неоднократно подчеркивал П.Б. Струве в дискуссии с евразийцами¹⁴.

Мифологемы древних отличались куда большим структурным богатством и разнообразием, например, «стихийных» составляющих в китайской традиции не две, как у Дугина, а пять («И-Цзин»), причем находящихся в беспрерывном взаимодействии. То есть, по сравнению с китайской, мифологема Дугина отнюдь не отличается многообразием характеристик, а главное, остается пусть остроумной, но мифической аллегорией, весьма уязвимой для критики. Этой мифологичностью оригинально воспользовался, например, небезызвестный Хож-Ахмед Нухаев, для обоснования провиденциальной роли чеченского сепаратизма, на межконфессиональной конференции, созванной по инициативе А.Г.Дугина. К стихиям Моря и Суши он добавил архетип Гор, олицетворенный Чечней, воплощающий, по мнению Нухаева, весь конструктивный потенциал традиционализма и духовности. Суша, олицетворяемая Россией-Евразией, в его интерпретации явилась лишь промежуточным архетипом по отношению к Горам или Морю, и должна либо признать духовное лидерство Гор, либо капитулировать перед разлагающим натиском Моря¹⁵. 
 
Непродуктивность подобной игры метафор, думается, не нуждается в подробном обосновании в рамках рассматриваемой проблемы. В традицию Нового Рима включается и СССР. Возрождение России, как глобального фактора, противостоящего разлагающему мир засилью Запада, виделось Дугиным в привычной форме возрождения несколько откорректированного Советского Союза. Либерализм оценивается как форма, пришедшая с Запада, и гибельная не только для Советской России как государства, но и для России-Евразии как цивилизации. Отсюда – поиски Дугиным «нового социализма» для России, дающие повод причислить его к «национал-большевизму»¹⁶. Точнее, к тенденции именно того варианта евразийства, который подвергся столь резкой критике П.Б. Струве.

В 2002 году усилиями Дугина создается  «центристская» партия «Евразия», которая  заявляет о своей полной поддержке  президента В.В. Путина.

Мы считаем, что поскольку  евразийство является широким социокультурным мировоззрением, его элементы могут присутствовать среди сторонников самых различных партий. Но превращение евразийства в партийную идеологию одной политической организации способно дискредитировать его как мировоззрение. Наглядный пример – полемика Дугина, как председателя партии «Евразия» с председателем другой одноименной партии А. Раджабовым (А.В.Самохин отнес ее к варианту «псевдоевразийства»), с выяснением «животрепещущего вопроса» о том, какая же из этих организаций отражает «истинно евразийские ценности». Следует оговориться, что работы Дугина современного, собственно «евразийского» периода его творчества, гораздо свободнее от мифологических импровизаций, научно обоснованы и заслуживают самого серьезного отношения¹⁷. Основной целью Дугин сегодня называет воздействие на военно-политические круги страны, чтобы в дальнейшем путем контроля над СМИ РФ прекратить пропаганду неолиберальной идеологии.

К другому современному течению  евразийства относятся последователи концепции Л.Н. Гумилева. Наиболее полно работы данного направления представлены на сайте Gumilevica и Интернет-журнале «Евразийский Вестник»¹⁸. По мнению главного редактора «Евразийского Вестника» И.С. Шишкина «…учение Л.Н. Гумилева – высший этап в развитии евразийских идей. Только учение Гумилева превратило евразийство в целостную научную теорию, на основе которой можно и нужно создавать национально-государственную идеологию, в полной мере учитывающую интересы как русского, так и других коренных народов России»¹⁹. Но в учении Гумилева отсутствует евразийское понятие «культурно-исторического типа», т.е. цивилизации, которая бы объединяла несколько этносов общим культурным полем. Вместо этого он вводит понятие суперэтноса, т.е. конгломерата близкородственных этносов. Однако, «классические» евразийцы (Н.С. Трубецкой) считали, что в России-Евразии существует единый культурно-исторический тип, как и в Европе. По Гумилеву же, в Европе – один суперэтнос, а в России – их семь. Из этой позиции вытекает и следующий вывод, сделанный его последователем И.С. Шишкиным: «Создание русским этносом из Московского княжества российской державы можно объяснить… высокой пассионарностью русского народа, которая позволила ему освоить необходимое жизненное пространство и навязать свою волю другим народам Евразии». Вследствие этого, по мнению А.В. Самохина «любые аргументы неоевразийцев (А.Г. Дугин), обосновывающие естественность общеевразийского национализма (тяготение этносов друг к другу в рамках одного культурно-исторического типа), наталкиваются на обвинение в попытке создать объединение семи суперэтносов, что, согласно теории Л.Н. Гумилева, является неестественным, «химерным» развитием».

В действительности это неточно. Во-первых, обозначение Гумилевым 7 суперэтносов относится не к современному, а к намного более раннему историческому периоду. По динамичной философии истории Гумилева, смертны и этносы, и суперэтносы, современная этническая карта Евразии сильно отличается от средневековой: Евразия - «не только огромный континент, но и сформировавшийся в центре его суперэтнос с тем же названием»²⁰. В частности, в числе «7 суперэтносов» современный российский суперэтнос вообще отсутствует – он зародился, по Гумилеву, лишь 500 лет назад, поскольку население Киевского каганата и Московской России принадлежало к совершенно различным линиям этногенеза. Во-вторых, «химера» в интерпретации Гумилева есть не отрицательная и не положительная характеристика, а тип этнического взаимодействия, весьма частый, по его описанию, в истории²¹. В связи  с процессами глобализации такой тип может неизбежно стать преобладающим. В-третьих, именно Гумилев выдвинул идею комплиментарности и единого культурно-этнологического принципа «единства в многообразии» как основ, исторически скрепляющих народы Евразии в единое целое и отличающее их от западноевропейской и китайской общностей. Сила русского народа, по логике этнолога, заключалась именно в понимании и проведении принципов комплиментарности.

Во второй половине 90-х  годов начинает формироваться академическое  направление евразийства в лице А.С. Панарина, В.Я. Пащенко и др. Самым значительным из представителей этого направления является А.С. Панарин. Его книги «Глобальное политическое прогнозирование» (1999), «Искушение глобализмом» (2000), «Православная цивилизация» (2002) и «Стратегическая нестабильность в ХХI веке» (2002) ставят его в ряд крупнейших мыслителей современности. В своих работах А.С. Панарин также обращается к противостоянию континентального, евразийского, и «пиратского», западного архетипа; итогом современного развития которого он считает экспансионистскую идеологию модерна и экономическую коммуникационную агрессию в форме трансфертного перераспределения мировых богатств. Основными пороками модерна, по его мнению, являются его маргинализирующая сущность, разрыв вертикальных связей, т.е. одной из основ социокультурной продуктивности общества; бездуховность и снижение роли гуманитарного и фундаментального знания; творческая бесплодность, заключающаяся в экстенсивной экстраполяции вестернизирующей модернизации по планете при неспособности предложить миру качественно новые, «иные» способы развития и выхода из глобального кризиса. Как видим, основные мотивы критики глобализма Панариным созвучны идеям, намеченным мыслителями либерально-консервативного направления²².

Возможность противоречий его  теории с либеральным консерватизмом заключается в следующем: во-первых, в слабом проведении идеи личной свободы, которая является важнейшей составляющей российской духовной традиции; во-вторых, в абсолютизации цивилизационных особенностей российской, евразийской цивилизации, которая в некоторых интерпретациях может перерастать в ее апологию, в том числе в периоды (советский) не отражающие всей ее подлинной сущности. Вспомним, что славянофильство и народничество являлись таким же рецидивом раздвоенного, интеллигентского сознания, как и западничество, основанном на необъективной картине мира. Именно от таких тенденций предостерегал евразийцев Струве. Замена старых конфронтационных дихотомий: западничество — славянофильство, либерализм — консерватизм и т.п. новой, геополитической дилеммой «атлантизм — евразийство» не представляется позитивным вкладом в философское, синкретическое преодоление дивергентной «раздвоенности» русской мысли и в идейную консолидацию общества, которые являются сутью российского либерального консерватизма. Впрочем, это расхождение является лишь возможным, но необязательным и не принципиальным следствием развития методологии А.С. Панарина. «Антилиберальная» риторика последнего была справедливо направлена на обоснованную критику слабостей либерализма и пороков либертаризма. В последующих трудах Панарин переносит основной акцент своей полемики с либерализма и модернизации на критику постмодерна²³. Он указывает на замену творческого «фаустовского» духа, и связанных с ним позитивных новаций, доктринами однополярного мира, «глобального неоконсервативного тоталитаризма» и технологиями виртуальной манипуляции экономикой и человеческим сознанием, основанных на мировоззрении постмодерна.

Из представленных фактов следуют выводы, предсказанные еще  И.А. Ильиным: бездуховный либерализм, противостоящий консерватизму, допускающий  свои радикальные интерпретации, оказался не способен избежать тотального кризиса  и превращения в собственную противоположность — из «идеологии свободы» — в идеологию и практику нового тоталитаризма. Таким образом, мировоззрение А.С. Панарина отнюдь не враждебно, и даже полно сочувствия иде-ям «раннего либерализма» и Просвещения, на которые опирался в создании либерального консерватизма П.Б. Струве. Критика либерализма А.С. Панариным (так же, как и И.А.Ильиным) совершенно не означает отрицания ими либерализма в целом. И, следовательно, означает возможность «молекулярного» проник-новения в идеологию и систему власти по А. Грамши.

Рассматривая особенности  российской цивилизации, А.С. Панарин  отмечал что «ее интегрирующей  способности хватило и на то, чтобы  добиться сближения и синтеза  двух великих стихий, суши и моря, находящего воплощение в альтернативах культуры, политики и экономики. Может быть, не случайно великую евразийскую степь сравнивали с океаном, евразийские караванные пути с проливами, а кочевников с кочевниками моря»²⁴. Он так же  критически отнесся к крушению советской цивилизации, в которой он увидел попытку стратегов однополярного мира «заново разлучить евразийские массы с Просвещением, разложить ментальный сплав, получивший имя «советского человека». Осмысливая трагическое крушение великого государства, А.С. Панарин видел возможность выхода из духовного кризиса страны лишь «путем приобщения к великим цивилизационным традициям – православным, мусульманским, буддистским».

Исследователи выделяют также  современное право-консервативное евразийство, представителем которого считается В.В. Кожинов. С точки зрения этого автора, стремящегося соединить евразийство с черносотенным консерватизмом начала 20-го столетия, история России предстает как драма борьбы западнического влияния на Россию с подлинно патриотической народной линией. В этом смысле В.В. Кожинов является последователем «евразийского центра» (Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Н.Н. Алексеев). При этом он близок последователям Л.Н. Гумилева. Однако его от них отличает взгляд на СССР не как на антисистему, якобы сбившую русский народ с пути истинного, а как драматическое испытание²⁵. Его философию истории называют «философией пророчества», поскольку Кожинов считал, что «…сегодня так или иначе продолжается политическая и идеологическая борьба, начавшаяся на рубеже ХIХ–ХХ веков (например, если выразиться наиболее кратко и просто, борьба между «капитализмом» и «социализмом»), побуждает прийти к существенному выводу: история ХХ века… еще не стала для нас в истинном смысле слова прошлым, мы еще, в сущности, не можем смотреть на нее из действительного будущего – то есть из иной, «новой» исторической эпохи, наступающей тогда, когда итоги предыдущей так или иначе подведены…»²⁶.

Наибольший интерес представляет современное левое направление  евразийства. На данный момент оно представлено Т.А. Айзатуллиным, Р.Р. Вахитовым, И. Игнатьевым, С.Г. Кара-Мурзой, С.А. Телегиным, И.А. Тугариновым и другими. К изданиям этого направления общественно-политической мысли можно отнести ряд Интернет-проектов: сайт «Ситуации в России» и размещенный на нем альманах «Восток», сайт «Красная Евразия», сайт Т. А. Айзатуллина. Основными чертами этого идейного течения стала попытка применения цивилизационного подхода к рассмотрению советского периода истории России. Синтез неомарксизма Грамши и левоевразийского видения советской реальности как отдельной цивилизации, противоположной Западу, характеризует взгляды С.Г. Кара-Мурзы, наиболее полно выраженные им в произведении «Советская цивилизация». Так, он пишет: «Нет сомнений и в том, что на геополитические представления советского руководства (и, думаю, самого И.В. Сталина) повлияли труды, созданные в эмиграции в русле культурно-научного направления, называемого евразийством. Это было развитие концепции России – СССР в рамках цивилизационного подхода. Наверняка можно сказать, что только в эмиграции, вне контроля жесткой в то время идеократической системы советского государства, только и могла быть разработана доктрина евразийства, так важная именно для самопознания СССР. Сложность была в том, что Сталин, внимательно наблюдая за мыслью евразийцев и «переводя» их идеи на язык советской идеологии, в то же время был вынужден открещиваться от них, чтобы не размывать в то трудное время фундамент официальной марксистской идеологии»²⁷.