Христианская этика средневековья

 развития ее следует  признать боковым ответвлением. Правда, в каких-то

 экстремальных обстоятельствах, при крайнем разрушении сложившихся

 хозяйственных и государственнополитических механизмов, общинная

 организация может  оказаться единственно возможной,  а потому и неизбежной

 формой выживания, подобно  тому как только родовой строй позволил

 человечеству продержаться  в условиях минимальной обеспеченности  жизненными

 средствами, отсутствия  производственных гарантий существования.  Но это

 особый вопрос социальной  истории. Первые христиане были  людьми, которые

 потеряли надежду обеспечить  свое существование через посредство  официально

 санкционированных форм  деятельности и потому объединялись  в своего рода

 антиобщество. На их деятельности, как и на их мировосприятии, лежит печать

 отчаяния, безнадежности.  Выражается это прежде всего в том, что свой идеал

 они связывают с  внечеловеческой силой - Иксусом Христом. Именно он, сын

 божий, должен осуществить  чудо славного царства, где  не будет ни бедных,

 ни богатых, ни войн, ни смерти, ни необходимости трудиться  в поте лица,

 где "ни плача,  ни вопля, ни болезни уже  не будет..." (Откр. 21, 4), а одно

 лишь довольство, радость,  вечное блаженство. Христос предстает  как зримое

 воплощение социальных  иллюзий, хилиастических ожиданий угнетенных, большей

 частью деклассированных  масс. Моральные законы открыты  богом, в этом

 доказательство их  истинности, в этом же несомненная  гарантия их

 реализуемости. Христианская  мораль есть мораль религиозная,  в ней

 моральные надежды  завершаются верой в бога. Объяснения  следует искать в

 том, что христианство  было порождено не столько  революционной борьбой,

 сколько неспособностью  угнетенных классов Римской империи  организовать

 такую борьбу. Всесилие  Христа дополняет и продолжает  бессилие трудящихся.

 Принципиальный теоцентризм христианской морали имел, однако, и иные, более

 существенные причины.

 Здесь мы подходим  к вопросу о второй, и основной, линии социальной

 детерминации христианства.

 Если обездоленные  слои римского общества видели  в монотеистической

 религии идеологию  общинной жизни, главным образом  этику любви, то

 эксплуататорские классы  нуждались в ней как средстве  закрепления своего

 господства, хотя, правда, и не сразу осознали все  ее выгоды. Не наша цель

- рассматривать, как христианство  постепенно теряет оппозиционный

 характер, довольно скоро  становится легальной, а затем  и официальной

 религией государства.  Нам важно подчеркнуть, что  это происходит

 одновременно с разложением  христианских общин, в ходе  которого

 выхолащивается их  уравнительно-демократическая сущность. Они начинают

 строиться по образу  и подобию официального общества, в них выделяется

 привилегированный слой  служителей религиозного культа, которые властвуют

 духовно, а отчасти  и экономически над основной  массой верующих.

 В соответствии с  неравноправным характером отношений  и для их гарантии

 христианская община  модифицируется в самостоятельный  институт, который по

 степени отчужденности  от конкретных индивидов вполне  сопоставим с

 государственной машиной,  а по коварству методов закабаления  значительно ее

 превосходит. Возникшая  как альтернатива классовой структуре  общества,

 христианская церковь  лишь усугубила отношения эксплуатации  и сама стала

 мощным средством классового  угнетения. История работает основательно: она

 подчинила искреннюю  социальную фантазию христианской  морали своему

 развитию, пролегавшему  через частнособственнические, классово

 антагонистические формации, блестяще показав тем самым,  как она умеет

 любое добро превратить  в зло. Содержание христианской религий меняется

 таким образом, что  она становится незаменимой идеологией  эксплуататорских

 классов.

 В чем выражается  эксплуататорская сущность христианского  мировоззрения?

 В том прежде всего и решающим образом, что оно дает такое толкование

 человеческого бытия,  личности и истории, которое  позволяет перевести

 общественный протест  в план морального возмущения, а реальную борьбу за

 социальное освобождение  подменяет обещаниями справедливости  в

 потустороннем мире. Христианская религия позволяет выпустить "пар"

 социального возмущения, оставляя нетронутыми сами отношения  эксплуатации.

 Достигается это в  существенной мере благодаря  морализирующему отношению

 к действительности, совершенно  неправомерному расширению роли  и

 возможностей морали. Идея о примате морали перед  бытием, которая, как мы

 отмечали, была обусловлена  слабостью угнетенных масс, оказалась

 одновременно установкой, выражающей интересы эксплуататорского  класса.

 Именно она получила прежде всего закрепление и обоснование в Библии. Суть

 библейской этической  концепции можно резюмировать  в следующих положениях:

1. Бог создал мир и  является его животворной сущностью.  Весь мир

 развивается из него, и он же остается его непосредственным  управителем.

 Бог - абсолютное творческое  начало. Но не только. Бог является

 одновременно высшей  целью мира, его сокровенным смыслом.  Все, что ни

 создает бог, он создает  для себя: "Ибо все из Него, Им и к Нему" (Рим. 11,

36), и только он один  заключает в себе причину, норму  и цель своей

 деятельности. Все остальные  создания лишены такой автономности, они

 существуют благодаря  богу и для бога. Человек не  составляет исключения.

"...Живем ли - для Господа  живем; умираем ли - для Господа  умираем..."

(Рим. 14, 8).

 Идея бога как морального  абсолюта не только выражает  морализирующее

 отношение к действительности, обозначая такое совершенство, перед  которым

 кажутся ничтожными  все прочие цели и желания.  Она является вместе с тем

 обоснованием благодушного  оптимизма в оценке действительности:

 поскольку мир создан  богом, управляется им и направляется  к нему, то он

 благ, по сути своей  глубоко гармоничен, и эта конечная добрая основа бытия

 оправдывает отдельные  проявления зла или по крайней мере примиряет с ними.

 Представление о боге  как моральном синтезе мира  в значительно большей мере

 стимулирует примирительно-пассивное,  благодушное отношение к социальной

 действительности, чем  критическое. История религиозной идеологии это

 доказывает с несомненностью.

2. Человек, будучи одним  из творений бога, является вместе  с тем

 существом привилегированным.  Он подобен богу. Это выражается  в том, что

 человек создан свободным  и высшая цель - служить богу - выступает для него

 как долженствование.  Именно в той мере, в какой  человек сам может выбрать

 бога, он уподобляется  богу как абсолютной личности. Но эта способность

 добровольного следования  заповедям бога есть всего  лишь возможность; она

 существует лишь в  принципе. Она характеризует сущность, назначение

 человека, но не его  актуальное состояние.

 Человек подобен богу, но не одинаков с ним, ибо  является чувственным,

 земным, смертным существом.  Его эмпирическое, природно-социальное

 существование выступает  как грех. Вся жизнь человека, ищущего своего

 собственного земного  счастья, является подлежащей  отрицанию греховностью.

 То, что говорится о  первом человеке, об Адаме, есть  характеристика

 человека как такового. Человек, согласно логике христианства, предназначен

 служить богу, но он  сам захотел стать как бог,  и в этой гордыне, претензии

 на моральную суверенность  заключается источник всех его  бедствий, корень

 зла вообще. Человек,  таким образом, в своем реальном, эмпирическом

 существовании не таков, каким он должен быть, согласно своему назначению.

 Преодоление этого  несоответствия, возвращение к своей якобы подлинной

 сущности и составляет  содержание моральных усилий  человека.

 Мораль христианства  выводится из несоответствия  существования сущности.

 Такое объяснение является  более точным, если иметь в  виду обособление

 морали от мира (с возникновением христианского монотеизма это обособление

 и соответственно раздвоенность  моральной жизни достигли как  раз предельной

 формы). Античный взгляд, рассматривавший мораль в контексте  человеческого

 стремления к счастью,  не придавал столь существенного  значения факту

 разрыва между принятыми  моральными ценностями и реальными  нравами.

 Религиозная антропология  с ее представлением о внутренней разорванности

 человека глубже выразила  своеобразие нравственного бытия  индивидов в

 классовом обществе.

3. Может ли человек  силой собственной активности  реализовать свое

 сущностное предназначение? Оказывается, нет. Причина в  том, что человек

 греховен, и греховен  безнадежно. Как социально-природное  существо он

 отделен от бога пропастью, которую ему не дано перейти. Человек может

 спастись только благодаря  богу. Выражением такого божественного

 вмешательства считается  появление Иисуса Христа. Образ  Христа -

 свидетельство единения  человека с богом и одновременно  признание того, что

 такое единение возможно  только благодаря богу. Это - важный  момент, ибо он

 показывает, что религиозная  мораль выходит за рамки возможностей  человека,

 оказывается областью  принципиального долженствования.  Христос - это зримый

 образец моральности  в христианском понимании, воплощенный  идеал.

 Следование богу выступает  как следование Христу. Как с  Адама началось

 грехопадение, так с  Иисуса Христа начинается возрождение,  ибо он указывает

 путь к спасению.

 Чему же учит Иисус  Христос?

4. Высший и единственный  смысл своего существования Иисус  видит в

 боге-отце. Собственно, тот перелом, то "чудесное" превращение, означавшее

 смерть ветхого человека  и рождение нового, и состоял  в полном осознании

 того, что человек живет  не для себя, а для бога. "Не  как я хочу, но как

 Ты" (Матф. 26, 39); "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его..." (Матф.

 6, 33) - такова суть, внутренний нерв провозглашенного и реально

 практиковавшегося евангельским  Иисусом идеала. Это в сущности первая и

 единственная заповедь  его этики. Христос призывает своих учеников оставит

 мат и отца, дочерей  и сыновей, ибо в сердце того, кто стал на путь

 обновления, спасения, не  должно быть места ничему и  никому, кроме бога. На

 вопрос, какова наибольшая, наиважнейшая заповедь, Иисус отвечает:

"...возлюби Господа  Бога твоего всем сердцем твоим  и всею душою твоею и

 всем разумением твоим:  сия есть первая и наибольшая  заповедь; вторая же

 подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух

 заповедях утверждается весь закон и пророки" (Матф. 22, 36 - 40).

 Любовь к ближнему является отражением любви к богу.

 В ближнем и через ближнего человек любит бога. Отсюда и требование

 любить всех. Если же  человек любит избирательно, одним  платит добром,

 другим - злом, он берет  на себя прерогативу бога, полагая,  будто сам может

 решать, что справедливо  и что несправедливо. В послании  Павла римлянам

 говорится: "...будьте  в мире со всеми людьми. Не  мстите за себя,

 возлюбленные, но дайте  место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я

 воздам, говорит Господь" (Рим.

 12, 18- 19). Если человек гордится тем, что он иудей, и презирает

 эллинов, то это означает, что этнические различия приобрели  для него

 слишком большое значение  и заменили в его душе бога. Если раб или иной

 угнетенный преисполняется  ненавистью к господину, значит, он пребывает во

 власти иллюзии, будто  не у бога, а здесь, на земле,  он может обрести

 блаженство. Кто слишком  любит деньги и держится за  них, тот создает себе

 нового кумира. Словом, любовь к ближнему во всех ее проявлениях есть не

 что иное, как любовь  к богу.

 Любовь, которая, казалось, была первоначально провозглашена  в качестве

 противовеса отчужденным  формам связей между людьми, на  самом деле

 оказалась их изощренной  апологией, стала новым аргументом  в пользу старых

 ненавистных порядков: "Всякая душа да будет покорна  высшим властям, ибо

 нет власти не от  Бога"; "...надобно повиноваться  не только из страха

 наказания, но и по  совести" (Рим. 13, 1; 5).

 

2. ОПРАВДАНИЕ РОЛИ ЦЕРКВИ -

 

 ВАЖНЕЙШАЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ  ФУНКЦИЯ

 

 ХРИСТИАНСКОЙ ЭТИКИ

 

Христианство складывалось постепенно, вбирая не только противоречивые

 социальные настроения, но и различные религиозные  представления народов,

 оказавшихся под гнетом Римского государства. Как и всякое общественное