История экономических учений

§ 4. Реформаторские проекты Сисмонди. Его влияние  на историю экономических доктрин

Главный интерес книги Сисмонди заключается не в научных объяснениях  поразивших его фактов. В этом отношении  она мало удовлетворительна. Его  анализ часто поверхностен и упрощен. Его заслуга скорее всего состоит в том, что он выдвинул на первое место факты, которые оставались незамеченными благодаря господствующей тенденции политической экономии. В общем все его учение, по нашему мнению, проникнуто пессимистической точкой зрения на экономический прогресс. Он смело показал обратную сторону медали, у которой другие, и в том числе те, которых мы поместили среди пессимистов, - Рикардо и Мальтус, ничего не хотели видеть, кроме блестящей стороны. После Сисмонди уже нельзя больше говорить о спонтанной гармонии интересов; нельзя больше забывать, какие бедствия и страдания скрывает в себе прогресс производства; нельзя больше скользить по кризисам как по явлениям преходящим и безразличным; нельзя больше забывать, какую роль играет в экономическом мире неравномерное распределение собственности и доходов, полагающее между договаривающимися сторонами колоссальное неравенство, которое часто сводит к нулю при спорах свободу спорящих; нельзя, словом, больше забывать социальных последствий экономических переворотов. А вследствие этого становится уместной социальная политика. Об этой политике нам и остается еще поговорить, Если свободная игра частных интересов так часто приводит их в противоречие с общими интересами, то, с точки зрения Сисмонди, не имеет никакого смысла проповедуемое школой Адама Смита государственное невмешательство. Наоборот, для общества открывается широкое поле для вмешательства, чтобы указывать пределы частной инициативе и исправлять злоупотребления отдельных лиц. Таким образом, Сисмонди был первым проповедником принципа государственного вмешательства.

Государство, по его мнению, должно направить свою деятельность прежде всего на то, чтобы сдерживать разнузданность производства и тормозить слишком  быстрый прогресс новых изобретений. Сисмонди мечтает о таком развитии промышленности, которое шло бы медленными шагами, никому не причиняя вреда, не сокращая ничьего дохода и даже не уменьшая нормы процентов. Вследствие своей чувствительности он становился робким, и его противники смеялись над его филантропией. Даже сенсимонисты, сочувственно относившиеся к некоторым его взглядам, упрекали его за то, что он "позволял ей сбивать себя с толку". Такое настроение его ума отражалось даже на его частной жизни: "У него был, - рассказывает Сент Бев, - такой плохой и неумелый слесарь, что все отказывали ему, а он держал его до конца, несмотря на весь вред от него, чтобы не лишить его последнего места". Сисмонди хотел бы, чтобы и общество поступало так же по отношению к отсталым отраслям промышленности. Он прибегает к сравнению с Гандаленом, сказочным колдуном, который, пустив в ход одним магическим словом автоматическую водокачку, видит, как ведра с водой бегут одно за другим и дом скоро зальет водой, а он не найдет слова, чтобы остановить ее. Вместо того чтобы понуждать к производству, правительство должно умерять "слепое рвение". Обращаясь к ученым, Сисмонди умоляет их приостановиться с изобретениями (напоминает слова экономистов: laissez faire, laissez passer) и "дать также поколениям, ставшим излишними, время пройти". Он хранит тайную симпатию к старому режиму корпораций и привилегированных цехов. Осуждая их как учреждения, не соответствующие интересам производства, Сисмонди, однако, задается вопросом, нельзя ли почерпнуть в них опыт для обуздания злоупотреблений конкуренции.

На самом деле, Сисмонди, по-видимому, сам не сомневался, что ограничение  производства под предлогом избежать непосредственных страданий замедлит прогресс благосостояния даже тех классов, о которых он заботится. Его точку  зрения можно объяснить лишь его ошибочным убеждением в том, что уже в настоящее время производство в Европе в состоянии удовлетворить все потребности. Никогда Сисмонди не подозревал относительной бедности индустриальных обществ, которая так живо поражала Ж.Б. Сэя. Впрочем, он очень хорошо отдает себе отчет в том, что политику правительства в этом пункте изменить нелегко, и обращает свои надежды в другую сторону.

Так как главными причинами современных  зол являются неуверенность рабочих  классов в получении дохода и отсутствие у них собственности, то в эту сторону и следует направить все усилия правительства.

Первой целью, следовательно, будет  восстановление повсюду, где возможно, объединения труда с собственностью. Для этого Сисмонди проповедует  в земледелии возврат к тому, что он называет патриархальной собственностью, т.е. к увеличению числа крестьян-собственников. В "Новых началах" он дал блестящее описание счастливого житья их. В индустрии он хотел бы возродить независимого ремесленника: "Я хочу, чтобы промышленность городов, равно как и промышленность сельская, была разделена между множеством отдельных независимых мастерских, а не была соединена под руководством одного хозяина, который распоряжается сотнями или тысячами рабочих; я хочу, чтобы капиталы, вложенные в промышленность, были поделены между множеством средних капиталистов, а не были соединены в руках одного человека, владельца многих миллионов; я хочу, чтобы промышленный рабочий имел надежду, почти уверенность, стать компаньоном своего хозяина, чтобы он женился лишь тогда, когда будет иметь известную часть предприятия, вместо того чтобы, как это бывает ныне, стариться без надежды на движение вперед". Такова цель.

А средства? В средствах Сисмонди оказывается чрезвычайно робким. Сделав воззвание к законодателю, он отказывается указать ему путь. В припадке скептицизма и неуверенности он даже спрашивает себя, возможны ли какие-нибудь средства? Он объявляет себя противником коммунизма, отвергает утопии Оуэна, Томпсона, Фурье, хотя признает тождество их и своей цели. Он, по-видимому, не понимает, что этот, проповедуемый им, "морселлизм" не менее химеричен, чем пугающая его коммунистическая утопия. Сисмонди отвергает систему Оуэна, потому что видит в ней "это химерическое желание поставить на место личного интереса интерес корпорации", но он не понял, что у Оуэна речь идет не о корпорации. Если бы Сисмонди жил в наше время, он, вероятно, проповедовал бы кооперацию.

Но в ожидании реализации объединения  собственности с трудом Сисмонди требует для настоящего времени несколько очень простых реформ для устранения самых вопиющих страданий рабочего класса. Он хотел бы, чтобы прежде всего возвратили или, лучше сказать, дали рабочим право коалиции, затем, чтобы запретили труд детей и воскресный труд, а также ограничили бы труд взрослых рабочих. Он хотел бы наконец, чтобы установили то, что он называет "профессиональной гарантией", т.е. чтобы возложили на нанимателя (сельскохозяйственного или индустриального) обязанность содержать за свой счет рабочего во время болезни, безработицы и старости. Если бы этот принцип был принят, у нанимателей не было бы интереса бесконечно понижать заработную плату своих рабочих или вводить машины и без нужды увеличивать производство. Сделавшись ответственными за судьбу своих рабочих, они отдавали бы себе отчет, какое влияние на их благосостояние оказывают все нововведения, которые они ныне рассматривают лишь с точки зрения своих барышей. В этом предложении можно было бы, пожалуй, увидеть предвосхищение идеала крупных законодательных актов социального страхования, которое вводится у себя европейскими странами в продолжении последних 30 лет. Но это только отчасти. У Сисмонди не общество должно нести ответственность, а хозяин, и он ставит в упрек английским законам о благотворительности, в частности знаменитому закону о бедных, именно то, что они поощряют хозяев к понижению заработной платы и к индифферентности к судьбе рабочих.

В общем, в его реформаторских проектах, как и в его критике экономистов, проглядывают то колебание и та неуверенность, которые порождаются в нем постоянным конфликтом между разумом и чувством. Слишком умный, чтобы не видеть благодеяний нового промышленного строя, слишком чувствительный, чтобы не быть взволнованным некоторыми его печальными последствиями, слишком консервативный и слишком осторожный, чтобы мечтать о полном общественном перевороте, он стоит изумленный и опечаленный бессилием людей перед злом. Но он не чувствует себя способным открыть средство и сам в трогательных выражениях делает скромное признание в этом:

"Указав на то, где, по моему  мнению, принцип и где справедливость, я признаю, что не чувствую  в себе сил указать средства  для проведения их в жизнь.  Распределение плодов труда между  теми, кто способствует их производству, мне представляется неправильным; но мне кажется, что почти выше человеческих сил представить себе строй собственности, абсолютно отличный от того, который нам известен по опыту".

III. Джон Ричард Хикс и его теория стоимости

Джон Ричард Хикс принадлежит к  числу наиболее известных и влиятельных представителей современной политической экономии. Во многих работах западных авторов его характеризуют как одного из самых выдающихся экономистов-теоретиков нашего века. Перу Дж. Хикса принадлежит более 20 книг и несколько десятков статей, причем в центре исследования чаще всего оказывались важные проблемы политической экономии - теория стоимости, спроса и цены; заработной платы, капитала и прибыли, хозяйственного роста, промышленного цикла, инфляции и т. д. Наибольшую известность автору принесла неоднократно переиздававшаяся книга «Стоимость и капитал», снискавшая в западной литературе репутацию «классической работы».

Эволюция теории Дж. Хикса

Джон Р. Хикс родился в небольшом  английском городке Лимингтон в 1904 г. Получил образование в Оксфордском  университете; его «наставником» был известный деятель фабианского движения Дж. Коул (1889-1959), который незадолго до этого окончил тот же университет. С 1926 г. Хикс преподавал в Лондонской школе экономики. В 1928-1931 гг. он опубликовал в журнале Экономика ряд статей, посвященных условиям формирования заработной платы в строительстве (материалы подготовленной диссертации), теоретическим концепциям, в которых существование капиталистической прибыли выводится из неопределенности, характеризующей операции предпринимателя и др.

В 1932 г. была опубликована первая книга  Хикса «Теория заработной платы». Уже в этой работе 28-летний английский экономист продемонстрировал свой интерес к самым общим теоретическим  проблемам, и прежде всего к теории стоимости.

После выхода в свет «Теории заработной платы» Хикс опубликовал ряд статей в ведущих теоретических журналах; две из них - «Еще раз о теории стоимости», вышедшая в журнале Экономика в феврале 1934 г., и «Кейнс и "классики''», вышедшая в журнале ''Эконометрика'' в апреле 1937 г., - будут упоминаться в последующем изложении. В 1939 г. была издана главная его работа, посвященная теории стоимости, - «Стоимость и капитал» (вышедшая за два года до этого в Париже книга Хикса «Математическая теория стоимости» в несколько переработанном виде была включена в математическое приложение к работе «Стоимость и капитал»).

Теория стоимости. Центральное место в теории Хикса занимает исследование проблемы стоимости и цены товаров. Прежде чем перейти к рассмотрению его концепции, отметим лишь следующий момент: содержание категории «стоимость», используемой Хиксом и его последователями, сильно отличалось от того, что вкладывали в это понятие представители классической политической экономии.

Тенденция к отходу от теории трудовой стоимости и выхолащиванию объективного содержания этой категории обнаружилась уже в первой половине прошлого столетия в работе ряда вульгарных буржуазных экономистов (Сэй, Сениор, Рошер). В последней трети XIX в. широкое распространение получает чисто субъективистская трактовка стоимости. Достаточно сослаться в этой связи на работу «Теория стоимости» одного из представителей австрийской школы-К. Менгера; стоимость, по его словам «есть характеристика того, насколько важны для нас отдельные товары (или наборы товаров), когда мы осознали, что без владения этими товарами невозможно удовлетворить наши потребности» [С. Menger. The Theory of Value. Albuquerque (N. Мех.), 1985, p. 115.]. При подобном подходе дело не ограничивалось утверждением, согласно которому стоимость (здесь и далее при рассмотрении современных буржуазных теорий, может быть, несколько точнее было бы употреблять термин «ценность») блага определяется его полезностью, - нелегко было даже провести разграничение между понятиями стоимости и субъективной полезности. Субъективистская характеристика, окончательно порывавшая с научным определением стоимости, в конечном счете оказывалась замкнутой в самой себе, ее трудно было сомкнуть «напрямую» с какими-либо объективными характеристиками хозяйственного процесса. Поэтому в последующий период центр тяжести в «академической» теории стоимости все более переносился на анализ рыночных цен, причем в зависимости от исходных предпосылок автора уровень цены более или менее жестко связывался с полезностью и редкостью данного блага. В первые десятилетия XX в. особую популярность завоевала теория частичного равновесия А. Маршалла; в этой теории был достигнут некоторый компромисс между теорией полезности (гл. VI книги II «Принципов политической экономии» называется «Полезность и стоимость») и издержек производства (гл. VIII-XI книги V). При этом термин «стоимость» во многих случаях Маршалл употребляет как синоним цены, а «нормальная стоимость» - как обозначение равновесной цены. В гл. IX книги V, например, можно прочесть, что в конечном счете нормальная стоимость товара должна обеспечивать равновесие между спросом и предложением [См.: А. Маршалл. Принципы политической экономии, т. II, М., 1984, с. 109.] . В последующих работах западных экономистов термин «стоимость» («ценность») постепенно все тесней срастался с понятием равновесной цены [Вплоть до нашего времени понятие стоимости в теоретических работах буржуазных авторов трактуется просто как равновесная цена (или цена, устойчиво сохраняющаяся на рынке). Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к весьма академичной монографии Ж. Дебре «Теория стоимости» (G. Debгеu. Theory of Value. New York, 195.9) или к популярным работам, посвященным проблемам стоимости (см., например: М. Allingham. Value. London, 1983). ].

Именно так, по существу, и трактуется понятие стоимости в статье Хикса и Аллена «Еще раз о теории стоимости», опубликованной в. журнале Экономика в 1934 г. [ J. Hicks, R. Alien. A Beconsideration of the Theory of Value. - Economica, February 1934; May 1934.] В первой части этой статьи, написанной Хиксом, предпринималась попытка пересмотреть прежние формулировки теории полезности и систематически изложить некоторые соотношения между доходом, спросом и ценами, рассматриваемые в микроэкономической теории.

Подробно те же идеи Хикс развивает  в книге «Стоимость и капитал».

Отправным пунктом своего исследования - в полном соответствии с традициями кембриджской школы - Хикc провозглашает  идеи Маршалла. Эти идеи, по мнению Хикса, послужили основой развития современного микроэкономического анализа. В начальных строках первой главы Хикс выразил свое отношение к концепции стоимости Маршалла следующим образом: «Книга III «Принципов» Маршалла до сих пор остается последним словом науки в этой области».

И все же Хикс отчетливо сознавал, что концепция Маршалла содержала  и ряд уязвимых с теоретической  точки зрения моментов. К их числу  относится прежде всего понятие  величины субъективной полезности, которым оперировал Маршалл. Поэтому справедливость основных положений маршалловской концепции Хикс стремится доказать с помощью менее жестких исходных посылок. В книге «Стоимость и капитал» сохраняются субъективистские акценты в характеристике факторов, воздействующих на формирование цены (достаточно показательно уже само название первой части книги - «Теория субъективной стоимости»), но при рассмотрении проблемы полезности Хикс использует более гибкую ординалистскую трактовку, предложенную еще в начале века известным итальянским экономистом В. Парето.

После выхода в свет статей Хикса  и Аллена и книги «Стоимость и капитал» ординалистская концепция смогла быстро завоевать господствующие позиции в микроэкономической теории. Конечно, было бы явным упрощением полагать вслед за Хиксом, что к настоящему времени «кардинализм изжил себя» [J. Hicks. A Revision of Demand Theory. Oxford, 1956, p. 15.]. На протяжении последних десятилетий в математической экономике были разработаны различные классы теоретических моделей, использующих кардиналистскую трактовку полезности (функция полезности Неймана-Моргенштерна и др.). И все же при анализе ситуаций, исключающих факторы неопределенности и риска, чаще всего используется ординалистская концепция измерения полезности.

Перевод микроэкономического анализа  на новые рельсы неизбежно повлек за собой определенную «чистку» в  системе представлений субъективного  маржинализма. В опубликованной еще в 1915 г. работе выдающегося математика и экономиста Е. Е. Слуцкого «К теории сбалансированного бюджета потребителя» гедонистическая концепция Джевонса и австрийской школы характеризовалась как «достаточно спорная» [См.: Е. Слуцкий. К теории сбалансированного бюджета потребителя.-Экономико-математические методы. Народнохозяйственные модели. Теоретические вопросы потребления. М., 1963, с. 267. ]. Ординалистский подход позволил, по словам Слуцкого, сформулировать полезность «в виде чисто эмпирического понятия» [Е. Slutsky. Kritik des Bohm-Bawerkschen Wertbegriffs und seiner Lehre von der MeBbarteit des Wertes. - Schmollers /ahr-bach fur Gesetzgebang. VerwaUung und Vokwirtschaft im Deatschen Reiche, 1927, H. 4, S. 38.], связав эту функцию с движением цен и денежных доходов.