История эколномических учений

Реформу 1965-1967 гг., подлинное политико-экономическое  и конкретно-историческое значение которой до сих пор не стало достоянием общественного сознания, часто называют "косыгинской", по имени А. Н. Косыгина, главы Совета Министров СССР в период 1964-1980 гг.

Формальные основания  для подобной увязки очевидны, поскольку  находятся на поверхности. Достаточно сослаться на два хронологически последовательных факта. Первый: 19 марта 1965 г. именно А. Н. Косыгин выступил с  основным докладом на расширенном заседании  Госплана СССР, когда состоялось принципиальное обсуждение основных вопросов плана  народнохозяйственного развития СССР на 1966-1970 гг. - с учетом намечаемой реформы  системы управления советской экономикой. Второй: также главным докладчиком  А. Н. Косыгин явился в сентябре 1965 г., на Пленуме ЦК КПСС, который санкционировал реформу. Оба факта довольно красноречивы, но несмотря на то, основываться только на них было бы недопустимым упрощением.

Накануне, или  предшествовавшая реформа 1957-1959 гг. Прежде всего, нельзя абстрагироваться от исторического  контекста того времени, тем более  в такой степени, как стало  ныне чуть ли не обыкновением. Не на пустом месте и не с чистого листа  начинало свою деятельность советское  руководство, обновленное в октябре 1964 г. в связи со смещением группировки  Н. С. Хрущева. Оно застало вполне определенные хозяйственные условия, установленные ранее проведенной  реформой 1957-1959 гг. Те условия оказались  негодными. Работая под их воздействием, народное хозяйство начало вязнуть  в многочисленных проблемах, испытывать удары тяжелых диспропорций; более  того, возникла угроза подрыва самой  управляемости социальных и хозяйственных  процессов, что в виде особенно тревожных  сигналов проявилось в затруднениях 1962-1963 гг.

Хотя проблема управляемости прямо не афишировалась, в действительности исходной и отправной  служила именно она. Речь о ней  шла в терминах "диспропорций", "отклонений", "нарушений объективных  экономических законов", "волюнтаризма", "субъективизма" и т. д. Текущие  и тактические задачи значительно  перевешивали перспективные и стратегические, оставляя мало времени на глубокое осмысление ситуации и выработку  поистине кардинальных решений. Многочисленные частные вопросы заслонили собой  общий: о необходимом характере производственных отношений и передовом уровне производительных сил.

На какой стадии формационного развития находился  Советский Союз, адекватна ли она  объективным требованиям и тенденциям социально-экономического прогресса - о том в ту пору, к сожалению, не задумались. Вне всякого внимания оказалось также глубинное противоречие между народнохозяйственным расчетом и хозрасчетом предприятия (1).

Между тем, в  середине 1960-х гг. страна подошла  фактически к последнему, генеральному сражению за то, какие интересы станут господствовать в экономической  политике - целого или части, системы  или элемента, общественного воспроизводства  или отдельного товаропроизводителя. К тому моменту длительное время  происходило отступление от народнохозяйственных начал, централизации, проверенной  организационно-экономической смычки города и деревни на основе государственных  машинно-тракторных станций (МТС).

Введенная в  действие в 1958 г. система совнархозов  не устранила отраслевые барьеры, а  добавила к ним региональные. Не только децентрализованной, но и функционально  расколотой оказалась система самого планирования, поскольку перспективное  сосредоточивалось в одном органе (Госэкономсовете СССР), а текущее и годовое - в другом (Госплане СССР). По сути, планы перестали быть народнохозяйственными и свелись к механической увязке плановых проектировок различных региональных и республиканских совнархозов. В 1958 г.И. Кузьмин, председатель "усеченного" Госплана СССР, исчерпывающе обрисовал принятый тогда порядок, по привычке называемый еще планированием: "В связи с перестройкой управления промышленностью и строительством по-новому должно быть организовано и планирование. Это новое заключается в том, что планы будут составляться по союзным республикам, а в республиках - по экономическим административным районам вместо ранее существовавшего порядка планирования по отдельным министерствам и ведомствам. Теперь разработка плана будет начинаться на предприятиях, продолжаться в хозяйственных объединениях, в совете народного хозяйства, в Госплане и Совете Министров республики и завершаться в Госплане СССР" (2).

Чтобы наглядно проиллюстрировать, почему при таком  порядке исключена возможность  планирования прогрессивных структурных  и технологических приоритетов, достаточно провести сравнение с  планом ГОЭЛРО либо хлебофуражным и  топливным балансами, с которых  берет начало практика общегосударственной  плановой работы. Сумела бы страна разработать  и осуществить план ГОЭЛРО, дожидайся  она планов электрификации от каждого  предприятия или экономического района, когда электричества там  не существовало еще и в помине? Ответ вполне очевиден. То же самое  относится к индустриализации, механизации  и автоматизации производства: связанные  с ними структурно-технологические  сдвиги и пропорции достижимы  преимущественно на базе централизованного  накопления и распределения ресурсов, при безоговорочном господстве крупных  форм реального обобществления труда - отраслевых монополий или многоотраслевых  корпораций.

Ни отдельное  предприятие, ни тем более отдельный  регион, пусть и названный совнархозом, к таким формам горизонтальной и  вертикальной интеграции не относятся, вследствие чего в принципе не могли выступать субъектами научно-технического прогресса и прорыва на передовые рубежи производительности общественного труда.

Реформа 1957-1959 гг. увела планирование из области господства народнохозяйственных интересов в  область господства хозрасчетных интересов  предприятий и местнических интересов  регионов. Будучи формально директивным, планирование утратило характер общегосударственного и направляющего. Оно пошло в русле начал, чуждых народнохозяйственным.

Поначалу через  силу еще бодрились, вымучивали даже победные реляции. И все же даже в 1958 г. сквозь их хор все равно пробивалась  серьезная тревога. Приведем несколько  характерных примеров.

Директор Харьковского завода "Серп и молот" наглядно показал, как "игра цен" подрывает  кооперацию предприятий. "Заводы, которые  получают изделия по кооперации, часто  оказываются в невыгодном положении. Два года назад гильзы производились  на нашем заводе. Комплект их стоил 53 рубля. Сейчас эту продукцию нам  посылает специализированный завод  имени Лепсе (г. Киев). Покупная цена комплекта гильз - 100 рублей. Такая же картина с поршнями, поршневыми пальцами и другими изделиями.... "Игра цен" привела к тому, что за счет кооперации произошло удорожание выпускаемых двигателей на 257 рублей. Госплан СССР должен решить этот вопрос" (3).

Децентрализация ценообразования внесла элементы изрядной дезорганизации в систему общесоюзного разделения труда. Внутри совнархозов  процветала практика увеличения валовой  продукции за счет включения излишних промежуточных звеньев и оборотов в технологические цепочки. Объем  вспомогательных "услуг" разрастался. В расчете на единичное изделие  затраты росли, а производительность, соответственно, понижалась.

Аналогичная тенденция  наблюдалась и на самих предприятиях. Высокая производительность труда на основных операциях растворялась затратами на вспомогательных. "Если взять почасовую выработку станочника, то обычно получается хорошая картина. Рабочий, непосредственно занятый за станком, в единицу времени (час) дает очень большое количество изделий. Его выработка достаточно высока. Но стоит взять завод в целом, как результат в смысле общей производительности труда оказывается далеко не блестящим. В чем тут дело? На предприятиях очень много людей занято на разного рода вспомогательных работах. ... Объясняется это тем, что, хотя на предприятиях применяют автотягачи, электрокары, автопогрузчики, все же удельный вес ручных работ при погрузке, перевозке и выгрузке пока остается непомерно большим" (4).

Производительные  силы и производительность труда - по ним всего больнее ударила  реформа 1957-1959 гг., которая устроила их противостояние и с планированием, и с системой хозяйствования. "Существующая система планирования роста производительности труда, исходящая из среднеарифметического  прироста за прошедшие годы, явно устарела. Надо сказать прямо: такая практика, обращенная в прошлое, не соответствует  задачам мобилизации резервов, тормозит развитие технического творчества участников соревнования. И желаем мы или не желаем, но тем самым узаконивается  отсталость в области производительности труда на отдельных предприятиях" (5).

"Узаконивается  отсталость" - в данной оценке, высказанной в 1958 г., сжато отражена самая суть того, к чему развернула советскую экономику первая "перестройка", проведенная в конце 1950-х гг. Страна двинулась курсом на отсталость, но рулевое колесо еще не было окончательно закреплено. Не завершилась и схватка противоположных начал за власть над ним. Многое зависело от того, куда повернет руль руководство, возглавившее страну осенью 1964 г.

Нераспознанные  противоречия. На практике крайне важно  было принципиально и сознательно  определиться с выбором позиции: бить либо по последствиям, либо по причинам переживаемых страной проблем. Однако такой выбор не формулировался и  не обсуждался. Возобладал сугубо эмпирический подход, с инерционным и близоруким мышлением, озабоченным достижением  видимого улучшения дел во что бы то ни стало, безотносительно к необходимости разрешения противоречия между плановой системой и хозрасчетом предприятия.

Расширенное заседание  Госплана СССР, проведенное 19 марта 1965 г., замышлялось как этапное мероприятие  в процессе широко развернутой подготовки к сентябрьскому (1965 г.) Пленуму ЦК КПСС. Оно и стало таким, выполнив отведенную ему роль. И уже по итогам его работы с исчерпывающей  ясностью обозначился акцент не столько  на устранение тенденции отсталости, сколько на "антикризисное управление".

Устранение диспропорций и сведение баланса, обеспечение  качества продукции и эффективности  капиталовложений - таким вышел заключительный итог. "Задача состоит в том, чтобы  установить наиболее правильные пропорции  между отраслями, дать широкий простор  для развития прогрессивных производств, сделать серьезный поворот в  направлении резкого повышения  качества промышленной продукции. В  плане должно быть предусмотрено  повышение эффективности капитальных  вложений, сокращение сроков строительства и ввода новых предприятий, более быстрое освоение новых мощностей, увеличение выпуска продукции с действующих основных фондов, лучшее размещение производства и совершенствование его организации, рациональное использование трудовых ресурсов страны, совершенствование структуры внешней торговли" (6).

Поскольку невыясненным остался причинно-следственный механизм, поддерживающий воспроизводство диспропорций, низкокачественной продукции и  малоэффективных капиталовложений, приведенная установка, формально  корректная, на самом деле оборачивалась  малосодержательным декларативным  пожеланием. Впоследствии она привычно провозглашалась из года в год  и превратилась в дежурную, ибо  практика двигалась под влиянием вовремя нераспознанных движущих сил  и интересов.

Следствием каких причин выступали негативные явления и почему складывались в тенденцию отсталости? Вопрос сей, логически неизбежный, участники тогдашнего совещания так и не поставили. Обойден он и в большой речи по первоочередным проблемам планового хозяйства, впервые после октября 1964 г. произнесенной А. Н. Косыгиным в качестве главы Совета Министров СССР.

В целом доклад получился весомым и обстоятельным. Он изобилует неординарными оценочными суждениями. Отмечалось, к примеру, что план составлялся "не так, как  этого требовали интересы народного  хозяйства" (7). Немного требовалось  после такой констатации, чтобы  задуматься: если не народнохозяйственные, то какие собственно интересы стало  выражать планирование? Но вместо того докладчик счел, что вопросы "возникли вследствие субъективистского подхода  и в ряде случаев экономически неграмотного решения отдельных  проблем" (8).

Первопричина, разумеется, заключалась не просто в абстрактном  субъективизме, который тоже выступал лишь закономерным следствием. И дело было отнюдь не в эпизодических нарушениях и отклонениях: ведь, как признал  тогда сам докладчик, "ошибочные  направления нашли отражение  в народнохозяйственных планах, ... неправильные установки до сих пор воспринимаются на местах многими плановиками как  руководящие указания для планирования".

Очевидно, тут  подмечено нечто большее, нежели малопригодный порядок составления  народнохозяйственного плана. В  ошибочном направлении изменилась сущность планирования, включая содержательные и целевые его ориентиры, набор  и приоритетность количественных и  качественных задач. Но, вновь-таки, зацепив  краем пласт глубинной проблематики, докладчик свел разговор к сугубо процедурной стороне. "Одним из таких вопросов является вопрос о  том, где составлять план - в центре или на местах. Одни считают, что план должен составляться в центре и спускаться на места, а местные органы должны, как говорится, по струнке ходить в соответствии с этим планом. Другие думают, что план лучше могут составить работники на местах: им там виднее, а союзный Госплан лишь сведет воедино местные планы. Мне кажется, что как первая, так и вторая точки зрения не являются правильными. Вы помните надуманное положение о том, что Госплан СССР должен только "стыковать" планы, поступающие из республик. Такое примитивное представление о планировании создалось людьми, не представлявшими себе, как должны составляться планы. Безусловно, на местах проводилась огромная работа, но эта работа не всегда отвечала общегосударственным интересам, особенно когда в представляемых планах сильно проявлялись местнические тенденции, а это в известной степени порождалось идеей так называемого "стыкования" плана в центре" (9).