Экономико-социологические взгляды Карла Поланьи

     В противовес классическому «экономическому  человеку», который чаще всего представляется нам в обликах предпринимателя, максимизирующего прибыль, или потребителя, максимизирующего полезность, в домашнем хозяйстве мы сталкиваемся с другой ипостасью хозяйствующего субъекта, не сводимой ни к первому, ни ко второму облику. В противоположность фермерскому хозяйству, стремящемуся к максимизации прибыли, оно ориентируется на «бытовые формы трудопотребительского баланса», пытаясь уравновесить тяжесть труда и уровень удовлетворения насущных потребностей.

     Добавим, что хотя политика выживания была выявлена при исследовании докапиталистических  крестьянских хозяйств, разумеется, не означает, что она важна не только для них и не имеет значения для современных капиталистических  укладов.

     Стратегии выживания не являются продуктом  индивидуальных решений, принимаемых независимыми индивидами и тем более не сводятся к эгоистическому интересу отдельного человека. Они включают интересы выживания и благосостояния его ближних. И в этом отношении экономическое действие, нацеленное на обеспечение жизнедеятельности человека, неминуемо оказывается социально укорененным действием, которое встроено в социальные отношения. Здесь уместно вспомнить о знаменитом тезисе Поланьи об укорененности экономического действия, который впоследствии столь эффективно продвигается М. Грановеттером в рамках новой экономической социологии в 1980-е годы. Однако, если Грановеттер трактует ее как структурную укорененность в сетевых связях между хозяйственными агентами, то в первоначальном значении у К. Поланьи речь идет скорее об институциональном оформлении экономических процессов.

     Одним из проявлений такого институционального оформления служат моральные нормы, следование которым пронизывает  многие хозяйственные действия. Характерным  примером вновь является организация  домашнего хозяйства, для которого важным элементом хозяйственных  процессов становятся межпоколенческие трансферты, когда весомая часть  ресурсов расходуется в форме  односторонней и безвозмездной материальной помощи , будучи обусловлена существованием нормального демографического жизненного цикла. Конечно, можно представить дело и так: сегодня ты кормишь детей, чтобы завтра они заботились о своих собственных детях, а заодно поддержали в старости и тебя самого. Но сомнительно, чтобы эту помощь можно было свести к чисто экономическому обмену благами. Ибо она обусловлена существованием моральных норм, обеспечивая «право на жизнь» и цементируя порядок, складывающийся внутри семей и родственных кланов.

     В еще большей степени социальный характер хозяйственных действий проявляется  в отношениях между отдельными домохозяйствами  в рамках локальных общностей (например, соседской общины). Требования, касающиеся обеспечения выживания и минимальной  стабильности, направлены тем, кто в  трудной ситуации оказывается держателем «избыточных» ресурсов и, следовательно, в состоянии оказать материальную поддержку. Подобная поддержка слабых распространяется отнюдь не только на горизонтальные отношения между своими. Она еще чаще транслируется по вертикали социальных структур и вменяется в обязанность принципалам – обладателям собственности и властных полномочий.

     В чем заключаются в данном случае моральные обязательства держателей хозяйственных ресурсов? Эти достаточно жесткие обязательства не связаны  со свободным моральным выбором, они проистекают из фундаментальных  требований социума – обеспечить выживание и нормальную жизнедеятельность  каждого человека и его семьи. И в тот момент, когда это  выживание или нормальная жизнедеятельность  отдельного человека, его семьи или  какого-то локального сообщества оказывается  под угрозой, то к агентам, которые  в этот момент обладают относительно избыточными ресурсами, будь то более  обеспеченные соседи, владелец феодального  поместья или государство, выдвигаются  требования о помощи. Хотя с формальной точки зрения такие обязательства  могут нигде не прописываться  и даже никак не оговариваться, это  не мешает в критических ситуациях  запрашивать поддержку в весьма настоятельной форме, вплоть до насильственных действий. Они могут оформляться  в виде взываний к моральным устоям («помогите несчастным») или напоминаний  о реципрокных обязательствах («все эти годы мы платили налоги»). Но это не просто просьбы о пожертвовании или ожидание воздаяния за прошлые труды. Это субстантивные («естественные») требования. В критической ситуации экономическая (рыночная логика) перестает работать, и пострадавшие мгновенно переключаются на нерыночные способы обоснования – гражданский, домашний и т.п.

     История преподнесла множество примеров того, как люди способны долгое время  относительно безропотно сносить разного  рода лишения. Но в тот момент, когда  они доходят до опасной черты  – возникает опасность голода или социальной маргинализации –  они становятся способными на самые  радикальные и разрушительные действия. В этом отношении субстантивная  экономика предстает как моральная экономика, где хозяйственные расчеты подкрепляются нормативными ожиданиями и неформализованными представлениями о социальной ответственности. И нарушение этих устойчивых ожиданий способно порождать острые социальные конфликты.