Региональная экономическая конкуренция в России: возможность достижения межрегионального паритета или фактор углубления межрегионально

Однако невозможно объяснить преобладанием пенсионеров  повышенную долю социальных трансфертов  в некоторых слаборазвитых регионах Сибири — республике Тыва (21%) и недавно  объединенном Усть-Ордынском Бурятском  АО (28%), ведь их население пока относительно молодо. Дело в том, что этим регионам российская статистика по минимуму дооценивает скрытую заработную плату и предпринимательские доходы (только 5—15% всех доходов), в отличие от большинства республик Северного Кавказа. Трудно не согласиться, что для более мобильных жителей южных республик возможности неформальных заработков значительно шире, но почему не во всех республиках Южного федерального округа? Чем Адыгея, в которой доля скрытой заработной платы чуть ниже средней по стране (27%), принципиально отличается от Кабардино-Балкарии, где эта доля достигает 38%? И почему именно в Дагестане скрытые заработки максимальны — 49%? В связи с чем только в Дагестане и Ингушетии доля социальных выплат в доходах населения сократилась вдвое, а во всех остальных республиках Южного федерального округа структурные изменения минимальны? Ответов на эти вопросы не существует. 

К сожалению, на основании не вполне достоверной  статистики невозможно сделать вывод  о том, насколько существенна  роль социальных трансфертов в смягчении  регионального неравенства. Судя по статистике, для самых бедных республик  она невелика, поскольку в них  основную часть реципиентов составляют получатели мизерных детских пособий, при этом адресные программы помощи бедным развиты слабо, как это  показало исследование НИСП и Института  экономики города в рамках проекта  Мирового банка7. На юге основным механизмом повышения доходов населения и сглаживания межрегионального неравенства остается рост заработной платы в бюджетной сфере. Еще одним механизмом стала значительная дооценка доходов населения большинства республик юга на скрытые заработки и предпринимательские доходы, но это труднопроверяемое «статистическое» выравнивание. 

В самых богатых  регионах доля социальных трансфертов  в доходах населения минимальна (5—7%) в силу меньшей доли малоимущих и очень высокого неравенства  по доходу. Пониженные социальные выплаты  в какой-то степени дают межрегиональный  выравнивающий эффект для среднедушевых  доходов, но одновременно усиливается  внутрирегиональное неравенство разных социальных групп населения. 

Самым же выравнивающим  видом социальных выплат остаются пенсии. Региональные различия пенсий не превышают 2 раз без корректировки на стоимость  жизни, а с корректировкой сокращаются  до 1,5 раза, причем лидерами становятся совсем другие регионы — с самой  низкой стоимостью жизни. Но вряд ли такое  пространственное выравнивание «в бедности»  является благом для населения регионов. 

Кроме структуры доходов, не вполне ожидаемые тенденции показывает динамика реальных денежных доходов по регионам за весь период экономического роста (рис. 3). Когда в стране сокращается пространственное неравенство доходов, должен происходить опережающий их рост в более бедных регионах. Чаще всего это достигается с помощью двух основных механизмов: существенного повышения оплаты труда в бюджетной сфере и роста объема социальных трансфертов в бедных регионах. Действительно, расчеты показывают более быстрый рост доходов в регионах с низкой базой, однако далеко не во всех. 
 
 

Рисунок 3. Динамика реальных денежных доходов населения  регионов РФ, 2007 г. к 1999 г., в % 

Причины ускоренного  роста весьма различны. Так, темпы роста доходов населения Дагестана были максимальными в стране, но, как уже было показано, не столько вследствие значительного увеличения зарплат бюджетников, сколько из-за роста дооценок скрытой оплаты труда. Социальные трансферты играли в этом феноменальном росте несущественную роль, их доля в доходах населения снизилась за 2000—2006 гг. с 17 до 10%. Совсем по другой причине резко выросли доходы населения Агинского Бурятского округа. На его территории «прописались» структуры одной из крупных нефтяных компаний, поэтому доходы окружного бюджета резко выросли, а вследствие этого и заработки в бюджетном секторе, и дотации сельхозпроизводителям (это две самые большие группы занятых в округе). «Истории успеха», хотя и достигнутого самыми разными способами, перемежаются примерами консервации проблем отставания. Такие же слаборазвитые республики Адыгея и Калмыкия показали самые низкие темпы роста доходов в годы экономического роста, наряду с проблемными регионами северо-востока страны. Если верить статистике, то получается, что осмысленной федеральной поддержки именно слаборазвитых и проблемных регионов, которая бы проявлялась в опережающем росте доходов их населения, не существует, или же такая поддержка и выбор регионов диктуются не критериями снижения регионального неравенства. 

Помимо слаборазвитых  регионов, причем не всех, доходы населения  росли опережающими темпами там, где активно заработали естественные преимущества: резко выросла добыча нефти (Ненецкий АО), быстро расширялась  зона влияния крупнейшей агломерации (Московская область), в условиях экономического подъема заработал эффект более  выгодного приморского географического  положения (Калининградская и Ленинградская  области). Для этих регионов, как и для слаборазвитых, высокие темпы роста отчасти обусловлены эффектом низкой базы. Но есть совсем иные примеры. В Приволжском федеральном округе лидерами роста доходов населения стали две наиболее экономически развитые республики — Татарстан и Башкортостан. Их успешное развитие в немалой степени обусловлено особыми отношениями с федеральным центром, перечислявшим этим республикам значительные трансферты и инвестиции в течение 2000-х гг. 

В итоге можно  утверждать, что факторы опережающего роста доходов населения регионов чрезвычайно разнообразны. Попробуем  систематизировать их перечень:

экономический фактор: ускоренный рост доходов населения  в регионах с естественными преимуществами, но исходно низкой доходной базой;

перераспределительная социальная политика федерального центра: опережающий рост доходов части слаборазвитых регионов;

политический  фактор: особая поддержка некоторых  регионов, что проявляется и в  опережающем росте доходов их населения;

институциональный фактор: особые отношения с бизнесом, увеличивающие доходы бюджета региона (данный фактор уходит в прошлое);

прочие (в том  числе виртуальный фактор): статистические дооценки доходов и др. 

Первые два  фактора играют ведущую роль, но только второй из них явно смягчает пространственные различия. Политический фактор оказывает существенное влияние, ведь финансовая помощь федерального центра оказывается далеко не только исходя из принципа подтягивания слабых. Многофакторность и разновекторность влияния на динамику доходов населения приводит к тому, что измерения регионального неравенства не показывают четкой тенденции к его сокращению или росту. 

Качество жизни  и качество населения. Рост экономики  и доходов населения не могут  быть единственными ориентирами, они  должны сопровождаться позитивными  изменениями качества жизни, сокращением  региональных различий и в этой сфере. В рамках статьи невозможно рассмотреть  различные компоненты таких многоаспектных понятий, как качество жизни и качество населения. Обратимся к важнейшим, проверенным практикой международным сопоставлениям социально-демографическим индикаторам — ожидаемой продолжительности жизни и младенческой смертности. Они выступают как интегрирующие индикаторы состояния здоровья населения, качества и доступности медицинских услуг, качества питания и экологических условий, образа жизни и даже уровня образования населения. 

Анализ показывает, что за 2000-е гг. выросло не только экономическое неравенство, измеряемое душевым ВРП, но и социальное, прежде всего в ожидаемой продолжительности  жизни. Напомним, что в первые годы экономического роста ожидаемая продолжительность жизни в России не росла, а сокращалась. С 2002 г. траектории социального развития регионов России все сильнее расходятся, это показывают границы перцентилей (5% регионов с худшими и лучшими значениями8) по ожидаемой продолжительности жизни (рис. 4). Меняется и состав лидеров. Ранее высокие показатели имели только республики Северного Кавказа с лучшим климатом и меньшим употреблением алкоголя, но самое главное — с неполным учетом младенческой смертности, что сильно завышает ожидаемую продолжительность жизни. Все эти особенности сохранились, но состав регионов-лидеров изменился. В их число добавились или приближаются наиболее развитые регионы, которые вкладывают все больше финансовых ресурсов в здравоохранение, в них меняется отношение населения к своему здоровью, ведь жизнь заставляет бороться за лучшие рабочие места на рынке труда. Например, в Москве ожидаемая продолжительность жизни в 2006 г. достигла 71,8 года (в среднем по стране — 66,6 года), а в нефтегазовых округах Тюменской области приближается к 69 годам, хотя это зона Севера с неблагоприятным климатом. В тех регионах, где качество населения ниже и на рынке труда все еще мало привлекательных рабочих мест с высокой оплатой труда, отношение к собственному здоровью остается прежним, и региональные различия определяются распространенностью асоциального образа жизни (степенью алкоголизации) и климатом. 

Политика государства, в том числе затраты на национальный проект «Здоровье», дала пока только один осязаемый результат: даже в самых  проблемных регионах тренд снижения показателя долголетия сменился трендом  роста. Это очень важно для  социального развития страны, но говорить о каком-либо смягчении регионального  неравенства в качестве жизни  населения явно преждевременно. 
 
 

Рисунок 4. Границы  значений ожидаемой продолжительности  жизни для 5% регионов-лидеров и  аутсайдеров (показатели взвешены на численность  населения) 

На уровень  и динамику младенческой смертности воздействует не менее сложный комплекс факторов, но результаты этого воздействия  были более позитивными. Снижение младенческой смертности началось с середины 1990-х  гг., когда до подъема экономики  было еще далеко. Этот индикатор  показывает важную особенность социальных трансформаций в России — устойчивое улучшение достигается в том  случае, если начавшиеся изменения  поведения населения дополняются  усилиями государства. Сокращение рождаемости  в 1990-е гг. сопровождалось более осознанным планированием семьи, снижение нагрузки на роддома позволило уделять  больше внимания роженицам, а в последние  годы и государство стало вкладывать больше средств в диагностику и родовспоможение. В результате совпадение интересов граждан и государства дало мультипликативный эффект, но при этом экономический рост оказался не исходным толчком, а поддерживающим фактором. 

Распределение регионов по уровню младенческой смертности устойчиво сдвигалось в сторону  более низких значений, наметился, хотя и слабый, тренд некоторого выравнивания. Двойной эффект модернизации прокреативного поведения населения и роста расходов государства на охрану здоровья детей и матерей позволил снизить региональные различия в младенческой смертности. На фоне растущей поляризации региональных показателей ожидаемой продолжительности жизни, которая обусловлена системной проблемой разных жизненных ценностей и мотиваций, прогресс в отношении детей налицо. 

Однако расчет коэффициента Джини для регионального неравенства показывает, что с 2005 г. тенденция выравнивания сменилась на противоположную (рис. 5). Слишком короткий отрезок времени (всего два года) не позволяет делать серьезных выводов, хотя они явно напрашиваются. Очень вероятно, что это следствие новой политики поддержки рождаемости с помощью материнского капитала, о котором неоднократно предупреждали специалисты: такое стимулирование рождаемости приводит прежде всего к ее росту в маргинальных и низкодоходных группах населения, где риск смертности новорожденных заведомо выше. Такие группы неравномерно концентрируются в разных регионах, и еще одним результатом становится увеличение региональных различий в младенческой смертности. Вследствие этого различия показателей пяти лучших и пяти худших регионов за2004—2006 гг. выросли с 2,9 до 3,8 раза. Фактически политика государства, нацеленная на решение одних социальных задач, усложняет решение других, в том числе задачи смягчения региональных социальных различий. 
 
 

Рисунок 5. Коэффициенты Джини для регионального неравенства в России по основным социально-экономическим показателям* 

* Показатели  душевого ВРП и душевых денежных  доходов населения скорректированы  на ценовые различия в регионах. 

Социальные проблемы вообще не имеют простых рецептов для решения. Например, чтобы снизить  младенческую и материнскую смертность в группе риска, в Якутии был создан специализированный роддом для матерей, страдающих алкоголизмом. Показатели смертности улучшились, но детская  инвалидность выросла. Дальнейшее снижение младенческой и материнской смертности потребует не только лучшей диагностики  и лекарственной терапии, но и  изменения базовых ценностей  и образа жизни семей, особенно в  слаборазвитых и депрессивных регионах. 

В целом проведенная  диагностика и рассчитанные коэффициенты Джини для регионального неравенства (рис. 5) показывают продолжение тренда роста экономических различий. Снижение коэффициента Джини для душевого ВРП в 2006 г. обусловлено исключением из расчетов нескольких слаборазвитых автономных округов, которые были объединены с «материнскими» территориями; такое снижение вряд ли означает смену тренда и имеет чисто статистический характер. 

Для индикаторов  доходов, занятости, уровня бедности и  социально-демографических показателей  общего тренда не просматривается, как  нет и стабильной динамики (роста  или сокращения различий) для каждого  из них, за исключением растущих региональных различий в уровне безработицы. Для  остальных тенденции меняются под  воздействием многих факторов, включая  политику федеральных властей. В  этой связи особо следует отметить начавшийся рост региональных различий в младенческой смертности. 

Помимо дефицита финансовых ресурсов для социальной политики, особенно в менее развитых регионах, барьерами на пути смягчения  пространственных социальных различий остаются отсутствие четких приоритетов  в региональнойи социальной политике государства, ее некомплексность и политизированность. Еще один барьер, причем более фундаментальный, — сильные и растущие территориальные различия качества населения и модернизации его образа жизни. 

Можно ли смягчить пространственное неравенство: опыт зарубежных стран и перспективы России 

Однозначного  ответа на этот вопрос мировой опыт не дает. Региональная политика ЕС, нацеленная на ускорение экономического роста  отстающих регионов внутри стран, с  тем чтобы он в свою очередь  способствовал росту доходов  населения, не смогла добиться поставленной цели. Трудно исполнимым оказался базовый  посыл такой политики — привлечь бизнес в регионы с худшими  условиями для развития. Широко применявшиеся  институциональные механизмы стимулирования инвестиций (налоговые льготы) и  инвестиции в инфраструктуру оказались  недостаточным аргументом для бизнеса  при выборе мест локализации активов. В отличие от выравнивания регионов, схожая политика в отношении менее  развитых стран ЕС (в целом) дала позитивные результаты, сократив различия между ними и более развитыми  странами. Этот неоднозначный опыт мало известен в России, хотя он очень важен в условиях усиления инвестиционных возможностей государства.