Социально-экологические аспекты жизни городского и сельского населения

или 26% всего населения.

До революции, когда деревня  состояла из мелких производителей, она  была

достаточно крепкой, устойчиво  консервативной единицей с тенденцией к еще

большему обособлению  и раздроблению. На первых этапах существования

коллективных форм хозяйствования село и его главные социальные институты –

колхоз и совхоз – в  основном совпадали между собой. В дальнейшем, начиная с

50-60-х годов, когда усилилась  направленность к концентрации, специализации и

укрупнению сельскохозяйственного  производства, деревня как единство

производственных и территориальных  аспектов жизни людей, вновь распалась, но

теперь уже на иной основе, что, как показала жизнь, обернулось крупными

экономическими и социальными  просчетами. Этот разрыв особенно наглядно виден

на соотношении количества колхозов и совхозов и сельских населенных пунктов:

уже в 1980 году на одно сельскохозяйственное предприятие приходилось в

среднем по 10 населенных пунктов.

Коренным образом изменилось сознание и поведение крестьянства, что выработало

у него особую форму образа жизни и специфическую реакцию  на происходящие в

обществе процессы. В начале коллективизации, в 30-х годах, отношения  колхоза

и семейного двора складывались так, что крестьянин так же упорно,

самозабвенно и настойчиво трудился в колхозе, как и привык ранее работать в

своем индивидуальном хозяйстве, не считаясь ни с какими затратами, временем.

Однако в 50-60-е годы происходил процесс "тихой коллективизации", который, по

выражению В.Г. Виноградского, по форме означал укрупнение коллективных

хозяйств, закрытие неперспективных  сел, а по сути, осуществил радикальную

перестройку крестьянской жизни: теперь уже двор превратился в  филиал колхоза.

Двор ставился в центр  забот сельского жителя, он питался, развивался,

существовал за счет коллективного  хозяйства, начал быстро, систематически и

сознательно подключаться к  финансово-ресурсному потенциалу колхозов и

совхозов, в полной мере воплощая широко известное присловье: "Все  вокруг

колхозное, все вокруг мое".

Положение крестьянина серьезно дестабилизировалось после аграрной политике

90-х годов, одновременно  произошел распад интеллектуальной  среды деревни.

Произошло отчуждение человека деревни от труда и его результатов, что, в свою

очередь не могло не сказаться  на экономической и социальной эффективности

сельского хозяйства в  целом.

Не внесли ясности и  преобразования, начатые в России после 1991 года.

Большинство колхозов и совхозов как по объективным причинам распалось.

Уровень сельскохозяйственного  производства резко снизился. Фермерское

движение, которое росло  до 1993-1994 годов, пошло вспять, и надежды  на эту

форму хозяйствования не оправдались. Фермеры владеют 6% пахотных земель, а

производят 1% сельскохозяйственной продукции. Из 280 тыс. фермерских хозяйств

за последние пять лет  развалились более 62 тыс. За эти же пять лет из оборота

выведено почти 30 млн. га сельскохозяйственных угодий. Жизнь  показывает, что

"стихия рынка –  это самое лучшее средство  разорения сельскохозяйственного

производства и крестьян".

Общественное сознание крестьянства как никакой другой группы представляет

весьма противоречивую картину. И главное, даже те ростки возрождения

хозяйского отношения  к земле, которые появились среди  части как бывших, так и

настоящих крестьян, фактически загублены неразумной аграрной политикой  уже

новых политических деятелей России.

История советской деревни  – это путь непрерывных экспериментов, которые

проводились в режиме поиска реальных резервов для повышения  эффективности

сельскохозяйственного производства, для улучшения жизни крестьян, но которые

оборачивались провалом и  еще большим погружением в  бесперспективное будущее.

Беды советской деревни  начались с огульного, всеохватывающего процесса

создания одной формы  собственности – колхозной. Еще  в середине 20-х годов в

деревне существовало 14 форм собственности (от снабженческо-сбытовой до

товариществ по совместной обработке земли). Даже коммуны были порождением

творчества части рабочих  и крестьян, которые мечтали о  коллективных формах

хозяйствования. Как показал  в своем исследовании В.В. Гришев, эта форма

хозяйствования охватила незначительную часть населения. Но главное, она не

навязывалась всем без  исключения, хотя и имела некоторые  льготы и поддержку

со стороны государства.

Внедрение однопорядковости в виде колхозной формы собственности подрубило

реально существующее многообразие форм собственности, в том числе  и

индивидуальной, и во многом ограничило как экономические, так  и социальные

возможности крестьянства.

Это усугублялось тем, что  максимально ограничивалась свобода  крестьянства: до

середины 50-х годов крестьяне  не имели права самовольно покинуть колхозы,

т.к. они не имели паспортов. Однако в общественном сознании созревало

понимание того, что проводимая в стране долгие годы политическая линия на

форсированную индустриализацию за счет села и неэквивалентного обмена с

городом дальше продолжаться не может и необходимы решительные  меры по

укреплению сельского  хозяйства.

Эти начинания после смерти Сталина нашли отражение в  постановлениях ЦК КПСС и

Совета Министров СССР о мерах по изменению ситуации в сельскому хозяйстве.

Отчасти это выразилось в  ряде экспериментов как экономического, так и

социального характера.

Что касается экономических  экспериментов, то они были связаны  то со всеобщим

внедрением кукурузы во всех климатических зонах, то со строительством

силосных башен, то с кампаниями по кролиководству и т.д. и т.п. По сути, эти

меры решали частные вопросы, кардинально не затрагивающие интересы

крестьянства в целом. Даже такая широкомасштабная акция, как освоение целины,

подняв дорогу миллионы людей, искренне поверивших в ее значение, не решила

того, на что она была нацелена, - обеспечить продовольствием всю  страну.

В 50-60-е годы был обоснован  курс на превращение сельской деревни  в крупный

населенный пункт, способный  обеспечить улучшение трудовой и  духовной жизни

человека, удовлетворить  его материальные и культурные потребности. На

практике это означало концентрацию сельских поселений.

Предполагалось с 1975 по 1990 год сократить число деревень с 705 тыс. до 250

тыс., т.е. почти в 3 раза. И  если учесть, что уже с 1960 по 1970 год  в стране

"исчезло" 235 тыс. населенных  пунктов, то можно утверждать, что политика

ликвидации неперспективных  деревень опиралась на реальность стихийных

процессов. В 70-х годах  переехали в укрупненные поселки  жители более 26 тыс.

хуторов Белоруссии, 24 тыс. –  Литвы, 4750 деревень и хуторов Украины, 275 –

Ростовской и 242 – Белгородской областей.

Но ликвидация населенных пунктов – задача не только экономическая. Дело не

сводилось к тому, что  на перестройку деревни требовалось  значительное

количество материальных ресурсов. Это задача и социальная, т.к. связана с

созданием новых форм социальной общности людей, их поведения, образа жизни,

отдыха. Это и социально-психологическая  задача, ведь человеку нередко трудно

покинуть родные места, где  он вырос и жил, даже тогда, когда  он осознает, что

переезд на новое место  жительства необходим.

Конечно, селение деревень по замыслу творцов этой программы  было нацелено на

то, что, собрав жителей в  поселках городского типа, можно будет  лучше и легче

создавать условия для  жизни, для удовлетворения культурных и бытовых

потребностей. Но этот технократический подход, не принимавший во внимание

особенности народной психологии, а также исторический, нравственный и

культурный опыт крестьянства, жестко отомстил. Ликвидация неперспективных

деревень обернулась крупными издержками, принесла много бед, ввергла  людей в

полосу новых страданий. Принятые меры лишь подхлестнули миграцию из деревни,

были заброшены миллионы гектаров земли вокруг вымирающих сел, запущены сады,

луга, пашня уходила в  залежь.

Эта недальновидная политика привела к глубоко ошибочным  выводам и

соответственно к ущербным результатам – снижению объема сельскохозяйственной

продукции, к многомиллиардным непроизводительным затратам. И главное, не

остановила уход крестьян из села в город, еще больше деформировала  сознание

людей, не вернула им верность традициям земледельцев.

В конце 60-х-70-е годы была предпринята еще одна попытка  повлиять (уже с

помощью ученых) на ситуацию в сельском хозяйстве при максимальном учете

социальных потребностей сельских жителей. В основе лежала благородная  задумка

– учесть в комплексе  все аспекты производственной и  повседневной жизни

сельских жителей.

Уверенность, что социальное планирование будет способствовать решению проблем

села, привела к появлению  более 100 различных методик для  колхозов и

совхозов, районов и даже сельсоветов. В дальнейшем был поднят вопрос о

важности планирования социального  развитии деревни, а не производственной

ячейки – колхоза и  совхоза. При этом начали опять ускользать проблемы, прямо

выходящие на человека. Становилось  очевидным, что планы социального  развития

нельзя рассматривать  как панацею от всех бед. Их анализ показал, что они так

и не обеспечили комплексный  подход ко всей общественной жизни  в деревне. Это

проявилось не только в  том, что не удалось охватить разные стороны жизни

сельских жителей, но и  в том, что они в основном были нацелены на достижение

производственных целей  и, по существу, игнорировали социальные процессы, т.е.

не затрагивали интересов  жителей села.

В период перестройки, несмотря на признание на признание пагубности

произведенных аграрных преобразований, не были найдены и предложены меры,

которые бы эффективно решали судьбы крестьянства. Очень много  времени ушло на

общие разговоры о важности кардинальных изменений в землепользовании, о

расширении практики арендных отношений, о введении института  фермерства, о

многообразии форм собственности  на землю. В результате в начале 90-х  годов

сложилась парадоксальная ситуация: колхозы и совхозы стали кормильцами

прошлыми, фермеры – будущими. Но кто будет кормить народ  в настоящее время?

Жизнь свидетельствует, что  преобразования на селе происходят неоднозначно.

Крестьяне, как показывают социологические исследования, с  настороженностью и

определенной медлительностью  воспринимают предложения об организации

фермерских хозяйств, опасаются, как бы это не обернулось очередным  почином.

Взлет надежд на возрождающееся фермерство уже оборачивается разочарованием,

неверием в действенную  помощь государства, несовершенством  и запутанностью

взаимоотношений общества и  крестьянства. О трудностях становления  этой формы

собственности говорит хотя бы тот факт, что из 145 тыс. фермерских хозяйств

(осень 19992 г.) только 4 тыс.  были товарными. Аналогичный опыт  в странах

Восточной Европы также свидетельствует, что фермерская модель аграрного

производства не состоялась: даже в Венгрии, первой ставшей на этот путь, на

фермерское хозяйство  приходится около 6-7% от общего объема аграрной

продукции.

        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Специфические функции  села и его проблемы        

Во многом функции деревни  и города схожи, но у каждого типа поселения есть свои

специфические функции. К  числу важнейших функций деревни  относят 

пространственно-коммуникационную. В наши дни интерес к этой функции

обостряется. Ее необходимо знать с точки зрения выявления  дальнейших

возможностей освоения территории страны и оценки роли сельских поселений  в

решении продовольственной  задачи. Создание надежной инфраструктуры (сети

железных, автомобильных  дорог, строительство аэродромов и  взлетных полос и

т.д.) при решении перевода сельского хозяйства на фермерский путь развития

имеет первостепенное значение.

Следующий важный аспект, тесно  связанный с данной функцией, - проблема

удовлетворения духовных запросов, "утоления" информационного  голода жителей

села. Имеется в виду не только потребление средств массовой информации –

телевидения, радио, газет. Вопрос стоит гораздо шире. Дело в том, что резко

увеличилась активность потребления  и производства духовных ценностей  на базе