Передвижничество

ГОУ  Вологодское  областное училище культуры

Реферат

По предмету

История мировой культуры

«Передвижничество»

                           Выполнила: 

                                  Студентка 3 курса

отделения театрального творчества

                                    Новгородова Нина

                           Проверила:

                                                                Ермакова Ирина Александровна.

Кирилов

2008

ПЕРЕДВИЖНИЧЕСТВО

ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ

Когда накануне столетия императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге четырнадцать учеников взбунтовались, отказавшись участвовать в конкурсе на большую золотую медаль, вице-президент академии князь Гагарин попросил начальника Третьего отделения собственной канцелярии Его Величества канцелярии князя Долгорукова сделать так, чтобы в газетах и журналах ничего не писали об этом. Князь Долгоруков охотно выполнил просьбу. Ни строчки, ни слова о неслыханном происшествии не просочилось тогда на страницы газет и журналов, и долго еще бдительные цензоры вымарывали отовсюду любое упоминание о неприятном событии. Но утаить случившееся разумеется не удалось, и недалеко было время, когда день 9 ноября 1863 года стал памятным днем для всех кто знает и по-настоящему любит русскую живопись.

Четырнадцать учеников академии приглашены были на утро 9 ноября в правление, чтобы выслушать программу конкурса на большую золотую медаль. Это были люди в цветущем возрасте двадцати трех - двадцати шести лет, лучшие из лучших. Каждый из них получил за годы учения две серебренные и малую золотую медали. Но теперь, в эти торжественные минуты, они выглядели озабоченными и усталыми. Некоторые, казалось, не спали всю ночь (как выяснилось в последствии так оно и было). Одетые в поношенные, но вычищенные накануне и тщательно наглаженные сюртуки , они стояли в молчании перед высокой и тяжелой дверью конференц зала, ожидая вызова.

Наконец дверь распахнулась. В глубине  за длинным овальным столом крытым темно-зеленой суконной скатертью, мерцали золотом и серебром орденские звезды сановитых членов совета академии. Ученики вошли один за другим, здороваясь, и молча остановились в правом углу зала. Князь Григорий Григорьевич Гагарин, генерал и вице-президент академии, блестящий рисовальщик и акварелист, любитель и знаток византийских икон и византийского орнамента, поднялся с бумагою в руке и стал читать: "Совет императорской Академии художеств к предстоящему в будущем году столетию академии для конкурса на большую золотую медаль для конкурса по исторической живописи избрал сюжет скандинавских саг: "Пир в галле". На троне бог Один, окруженный богами и героями , на плечах у него два ворона. В небесах сквозь арки дворца Валгалы, видна луна, за которой гоняться волки

Ученики хмуро слушали. Наконец  чтение кончилось. - и тут произошло нечто небывалое. Один из четырнадцати вывпускников, худощавый и бледный, с негустой бородкой и глубоко посаженными пристальными глазами на скуластом лице, вдруг отделился и вышел вперед навстречу ректору. Бруни остановился в недоумении. Мундиры, ленты и звезды за овальным столом шевельнулись и замерли.

"Просим позволения сказать  перед советом несколько слов," - произнес глухим от волнения  голосом вышедший вперед. - "Мы  подавали дважды прошение, но совет не нашел возможным выполнить нашу просьбу... Не считая себя вправе больше настаивать и не смея думать об изменении академических постановлений, просим освободить нас от участия в конкурсе и выдать нам дипломы на звание свободных художников." Косматая голова пятидесятилетнего Пименова, профессора скульптуры, которому Пушкин посвятил когда-то экспромт "На статую играющего в бабки", откинулась и замерла в удивлении. В тишине из-за стола послышалось недоверчиво-изумленное: "Все?". "Все!" - ответил вышедший вперед. Поклонясь, он решительно направился к двери. За ним двинулись остальные. "Прекрасно, прекрасно!" - прозвучал им в след насмешливый голос Пименова.

Выйдя из Конференц-зала в канцелярию, каждый проходил к столу делопроизводителя и вынимал из кармана сюртука сложенное в четверо прошение. Тексты всех прошений были одинаковы: "По домашним обстоятельствам не могу продолжать учение ..." Подписи же стояли разные: Корзухин, Шустов, Морозов, Литовченко, К. Маковский, Журавлев, Дмитриев-Оренбургский, Вегин, Григорьев, Песков, Петров. Прошение, говорившего от имени всех перед советом было подписано: И.Н. Крамской

Тем временем в конференц-зале разыгралась  пренеприятная сцена. Один из четырнадцати "бунтовщиков", Заболотский, не вышел, остался в зале, как бы желая сделаться свидетелем наступившего там замешательства. Он стоял в углу, щуплый и темноволосый, на лице его блуждала растерянная полуулыбка. "А вам чего угодно, сударь?" - спросил, едва сдерживая раздражение, князь Гагарин, продолжавший столбом своим выседся на своем предсказательском месте. "Я ... желаю конкурировать," - через силу выжал из себя Заболотский. Князь Гагарин усмехнулся. "Разве вам не известно, милостивый государь," - сказал он едко-насмешливо, - "что конкурс из одного участника не состоятся не может? Благоволите подождать до следующего года." Заболотский вышел, униженно кланяясь, унося на улицу застывшую улыбку. Через год он все же участвовал в конкурсе, провалился и затем исчез бесследно разделив незавидную долю, уготованную людям нетвердых убеждений.

Между тем к тринадцати положенным на стол делопроизводителя заявлениям прибавилось четырнадцатое: молодой скульптор Крейтан, также назначенный конкурировать на большую золотую медаль решил примкнуть к своим товарищам-живописцам. "Когда все прошения были отданы," - вспоминал спустя четверть века Крамской, - "мы вышли из правления, затем из стен академии, и я почувствовал себя наконец на этой страшной свободе, к которой мы так жадно стремились".

"АКАДЕМИЯ ТРЕХ ЗНАТНЕЙШИХ  ХУДОЖЕСТВ"

Чтобы как следует  понять причины случившегося, надо ясно представлять себе, чем была в те годы императорская Русь. Надо окинуть взглядом, столетие прошедшее со дня ее основания. Надо заглянуть и в более отдаленные времена. Допетровская Россия не знала "светской живописи". Долгая ночь татарского ига, междоусобицы и удельные распри - все это намного задержало развитие страны и наложило глубокий отпечаток на духовную жизнь страны. Вышло так, что в лихие годины нашествия, неволе и внутренних раздоров одна лишь вера, религия оставалась общей, единой для всех, потому-то церковь и стала главной опорой нарождающегося Московского государства. Потому так всеобъемлюща и всесильна была власть церкви над душами людскими. Под этой властью принужденно было жить искусство, ей и только ей обязано было служить. Сумрак средневековья долго не рассеивался над российскими просторами. Средневековой по духу, по отрешенности от всего земного оставалось долго и русская живопись. В то время, когда Европа имела за собой три века Возрождения - Джотто, Леонардо, Рафаэля и Микеланджело, в то время, когда умер уже Тициан, а слава Веласкеса и Рубенса поднималась превыше королевской славы, - в это самое время на Руси безвестные "царские иконописцы" продолжали украшать храмы и боярские терема темноликими и суровыми образами "нерукотворного спаса", "житиями" и "благовещениями", строго держась освященных обычаем образцов.

Правда, были среди древних этих образцов и такие, как "Троица" Андрея Рублева, написанная для собора Троице - Сергеевской лавры еще в начале XV века, но и сегодня изумляющая людей певучей плавностью линий, умиротворенностью, добротой и редкостной прелестью цвета. Лазурно-золотые краски ее - краски неба и спелых полей - как бы источают радостное тепло, а три изображенных на ней ангела кажутся вовсе не ангелами, а мирно беседующими юношами, живущими в дружбе и добром согласии. Нельзя налюбоваться этой драгоценной картиной, ставящей имя Рублева в один ряд с именами предвестника Возрождения Джотто и гениального юноши-флорентийца Мазаччо. При всей исключительности природного дарования Андрей Рублев не был гением-одиночкой; он возвышался лишь как самый высокий колос в щедром снопе народных талантов. Даже под Византийски-суровым надзором церкви, даже в бесплотных образах Священного писания лучшие русские мастера выразить свое понимание прекрасного. И недаром теперь мы восхищаемся жарко горящей киноварью, смуглым золотом, чистой лазурью, чувством строгой гармонии и певучими линиями древней русской иконописи. Все это было как бы запевом еще не прозвучавшей народной песни, залогом будущего, свидетельством художественной одаренности народа. Но самородкам, подобным монаху Рублеву, московскому мирянину Дионисию или Симону Ушакову, приходилось туго. Русская церковь настойчиво требовала изгонять из духовной живописи все земное. В XVII веке (веке Рембрандта, Рубенса, Веласкеса!) на Руси грозили анафемой тем, кто осмеливался писать иконы " по плотскому умыслы". Чем дальше, тем больше хирела иконопись, становясь уделом безымянных мастеров - "Богомазов", различавшихся лишь по "школам письма" :суздальской, владимирской, строгановской и другим. Время, однако, выдвигало новые требования. Наряду с упадком церковной живописи нарождалось искусство портрета, называвшегося при царе Алексее Михайловиче "парсуной". Правда, в первых русских парсунах еще очень сильно влияние иконы с ее бесплотной, застылой неподвижностью; как ни тщательно выписаны в них одежды, лица остаются безжизненно плотскими. Но уже при Петре вместе с решительной ломкой старого, вместе с глубокой перестройкой всей русской жизни появляются действительно талантливые портретисты - Андрей Матвеев, Иван Никитин. Оба они были обучены за границей (один в Голландии, другой в Италии). Но Петр, охотно посылая даровитых юношей заграницу, понимал необходимость своей, русской школы. Отправляя Ивана Никитина в Италию, он писал своей жене Екатерине в Данцик, чтобы та поручила молодому художнику написать побольше портретов, "дабы знали, что есть и из нашего народа добрые мастера". Именно у Петра возникла впервые мысль об устройстве Академии художеств в России, по образцу академий, давно уже существовавших в Европе. Но этот свой замысел он так и не успел осуществить, и еще много лет после его смерти - в темные времена бироновщины и позднее - к русскому двору приглашались щедро оплачиваемые итальянцы, французы, немцы, австрийцы, а для украшения дворцов и петербургских парков привозились статуи из Венеции и Рима. "Добрый мастер" Никитин, любимец Петра, был сослан взбалмошной и жестокой императрицей Анной в Сибирь. А портретист Каравакк, приглашенный из Франции, живописец несомненно умелый, но мало даровитый, задавал всему тон и наделен был правом судить, что хорошо, а что плохо. Но даже и в те времена засилья заезжих знаменитостей русский талант пробирался наружу. Крепостной Иван Аргунов, отданный в обучение итальянцу Ротори, стал умелым портретистом, а в последствии сам обучил Антона Лосенко, первого нашего исторического живописца. Отец русской науки и литературы Ломоносов создал школу художников-мазайчистов. А с основанием Московского университета возникла мысль об открытии здесь художественного отделения. Но профессора, выписанные для этой цели из Парижа, не пожелали жить в Москве, вдали от императорского двора и высшей знати, на широко известные щедроты которой они и рассчитывали, отправляясь в Россию. И вот в 1757 году состоялся указ правительственного сената, которым было проверенно "Академию художеств здесь, в Санкт-Петербурге, учредить..."

Душою нового учреждения и первым президентом стал елизаветинский просвещенный вельможа, любитель искусств Иван Иванович Шувалов, а первыми профессорами - французы Деламод, Лагрене и Желле. Итак, "три знатнейших художества" - архитектура, скульптура, живопись... Первое - для сооружения дворцов и соборов, на манер итальянских и французских. Второе и третье - для украшения их статуями, бюстами, картинами и портретами. Таков был, по меткому определению В.В. Стасова, "придворно-иностранный" период развития русского искусства. Придворный - по самой сущности требований, какие императорский двор ставит перед художниками. Иностранный - по установленной раз и на всегда системе обучения, строго державшейся правил, выработанных еще в XVI веке, когда в Италии основана первая в мире академия. По уставу, "дарованному" Екатериной II, в императорскую Академию художеств зачислялись на казенный кошт мальчики в возрасте от восьми до двенадцати лет. Набранные из разных сословий, они поселялись при академии, где жили в больших общих залах-дортуарах под надзором гувернеров, инспекторов и учителей. Все они должны были с утра до вечера заниматься рисованием, архитектурой, скульптурой, музыкой и науками, а если кто-либо не выказывал достаточных способностей к этим занятиям, то таких заставляли обучаться ювелирному делу или другому "изящному" ремеслу (среди которых, к слову, числилось и ремесло часовщика). Ученики разделялись на три возраста - 1-й, 2-й, 3-й. Учась, они получали за живопись, скульптуру и архитектуру медали; прежде всего серебряные (малую и большую) - за рисунки, этюды, эскизы, а затем и золотые - за картины, проекты, скульптуры, задаваемые по конкурсу. Получившие большую золотую медаль отсылались на счет казны за границу пенсионерами - на шесть лет. Отличившихся дальнейшими успехами академия награждала званием академика и профессора. Вот в общих чертах екатерининский устав. Чего же стоили выбитые по велению императрицы над главным входом в академию слова: "Свободным художествам"?

КОММУНА КРАМСКОГО

Прежде  чем принять окончательное решение  и выступить на совете, "Бунтовщики" пытались воздействовать на членов совета по отдельности. Они добивались как будто немногого: права свободно выбрать сюжет для конкурсной картины - каждому по своим наклонностям. "Одни из нас люди спокойные, сочувствующие всему тихому и грустному, - писали они в первом прошении, - другие из нас люди живые, страстные, художественное творчество которых может достойно проявляться только в выражении сильных, крутых движений души человеческой..." Но что было академическим богам до подобных тонкостей! "Вы говорите глупости," - без дальнейших слов отрезал профессор Басин, сверстник "великого Карла", отличавшийся тем, что в мастерских не давал указаний, а только мычал, одобрительно или осуждающе. - "Вы ничего не понимаете, я и рассуждать с вами не хочу." Скульптор Пименов, самый важный и сановитый из членов совета, ответил еще короче: "Нигде в Европе этого нет, во всех академиях конкурсы существуют." Профессор Тон, известный своей свирепостью, по нездоровью принял учеников дома, лежа в огромной постели. "Не согласен и никогда не соглашусь!" - рявкнул он, выслушав. - "Если б это случилось прежде, то вас бы всех в солдаты! Прощайте!" Но в том-то и штука, что прежде это случиться не могло, а теперь было неизбежно. Ученики, с которыми так круто обошелся профессор, впервые переступили порог академии в то время, когда недавно окончившаяся позорным поражением Крымская война обнажила перед всеми страшную правду о николаевской России. Этих людей воспитали не выспренные оды Державина или романы Марлинского, пламенные статьи "неистового Вессариона", тургеневские "Записки охотника", "Севастопольские рассказы" Толстого, гражданственная поэзия Некрасова. Их любимыми героями, образцами для подражания были Рахметов и Базаров.

Русская литература, как писал  Крамской учила их "смотреть на вещи прямыми глазами" . Сама жизнь, бурлившая в то время освободительными идеями, звала их разрушить глухую сцену, сто лет отъединявшую русскую живопись от действительной жизни русского общества. Волна времени несла их вперед неудержимо. Они пошли к всесильному ректору Академии, к "самому" Бруни. Барственный и надменно-вежливый, он выслушал их в кабинете своей роскошной академической квартиры . Он даже пригласил их сесть, хотя, как известно было, никогда не подавал ученикам руки. "Все сказанное вами я принимаю близко к сердцу," - ответил он ровным, тихим голосом, - "но вы должны понять, что академия призвана развивать искусство высшего порядка. Слишком уж много вторгается низменных элементов в искусство..." Да верно, "низменные элементы" стали вторгаться в искусство самым неожиданным и дерзким образом, и не далее как за два месяца до этого разговора совет императорской Академии вынужден был присудить звание академика тридцатилетнему воспитаннику московской школы Пукиреву за картину "Где нет ни пожара, ни сражения, ни древней, ни новой истории, ни греков, ни печенегов, где все ограничивалось приходской церквью, священником, учтиво венчающим раздушенного генерала, живую мумию с заплаканной и разодетой, как жертва, девочкой, продавшей за чин и деньги свою молодость"

Картина "Неравный брак", как и федотовские картины, приоткрывала запретную страничку российской правды. Присуждение Пукиреву звания было вынужденной уступкой - множество зрителей толпилось у его картины на осенней академической выставке, так же как прежде у картин Федотова, так же как у картин Якоби "Привал арестантов", с неслыханной смелостью изображавшей смерть революционера-ссыльного на кандальной дороге, в телеге, под свинцово-тяжелым небом. Но Федор Антонович Бруни, генерал и столп академии, "русский Микеланджело", со своими холодными эффектными холстами, похожими на представления античных трагедий силами актеров императорской сцены, не намерен был сдаваться и менять что-либо в академических порядках. Ученики ушли ни с чем. Что случилось затем на совете мы знаем. "Фантазии кончились, начинается действительность",- сказал, выйдя из академии, Крамской. Бороться в одиночку было бессмысленно, да и существовать попросту невозможно. У четырнадцати никому не ведомых молодых людей только и было имущества, что стол да несколько стульев. "Бунтовщики" решили основать художественную артель.

"С тех пор, как  я себя помню, - писал  Крамской спустя много лет, - я всегда старался найти тех, быть может, немногих, с которыми всякое дело, нам общее, будет легче и прочнее сделано". Общественный инстинкт Ивана Николаевича Крамского, его горячая преданность долгу, его твердая убежденность в том, что "человек рожден жить и делать дело непременно в кругу товарищей", сыграли неоценимую роль в истории русской живописи.