Культурная мозайка и этническая политика в России

Культурная  мозаика и этническая политика в  России

 Доклад  на III международной конференции  «Россия: тенденции и перспективы  развития», Москва

Что есть культурная сложность?

Более операциональное и более научное  определение росийского общества как  многоэтничного или многокультурного, вместо политически и эмоционально нагруженной формулы «многонациональности». Хотя последняя формула закреплена в тексте Конституции и представляет собой один из молельных образов многих спецов по так называемому национальному вопросу, современный академический подход представляется более важным, чем умственная привычка и оглядки доморощенной политкорректности, в которую вынуждены играть политики и часть ученых.

Используемое  понятие культурной мозаики заключает  в себе феномен культурно сложного населения страны, имея в виду существование не только большого числа этнических общностей, но и наличие множества и множественных идентичностей, как на уровне групповом, так и на личностном уровне. В это же понятие включается и многое, что относится к культурному производству и к культурным взаимодействиям, имеющим место в нашей стране. Прежде всего – сложное взаимодействие трех условных субстанций: культурного партикуляризма (этнокультуры), общероссийской культуры на основе русского языка и глобалистских, масс-культурных воздействий. К феномену культурной сложности относятся также кросс-этнические заимствования и взаимовлияния, которые ныне сделали невозможным существование некой культурной нормы для той или иной этнической общности, хотя исступленный поиск этой нормы в мифе о традиционной культуре постоянно продолжается с целью конструирования культурных различий. Различия в отличие от общностных характеристик устанавливаются и презентуются главным образом в политических целях или для усиления академической внушительности (открыть культурный пласт, родовую структуру или новый этнос кажется более значимым, чем показать, что между россиянами — армянами, евреями, русскими, украинцами, чеченцами и т.п. — схожести на порядок больше, чем различий). Хотя никто не может описать межнациональные отношения на примере депутатского корпуса, коллектива академического института, студенческого коллектива, городского сообщества, посетителей и работников оптового рынка, чеченского фронта, наконец, коллектива и, однако, именно в этих читальных залах могут сочиняться абстракции на тему отношений между нациями с демонстрацией цифр и даже психо-семантических полей.  

Многонациональность, понимаемая как «много наций», а  межнациональные отношения —  как межгрупповые взаимодействия, — все больше утрачивают свой смысл. Эти понятия не способны охватить сложность изучаемых явлений, а самое главное — они противоречат тенденциям, а тем более — перспективам развития России. Главный порок доминирующих подходов состоит в эссенциалистском видении этнического, в идеологии и методологии группизма, когда через разные академические и бюрократические процедуры (от социологического вопросника до программы переписи) осуществляется групповая категоризация по отношению к населению. Эти жестко сконструированные группы на основе доступного или в данный момент известного культурного материала и под воздействием текущих политических факторов наполняются дополнительным смыслом через текст закона, бюджетную строку, государственную программу или общественную декларацию.

О том, что непереводимая ни на какие  языки российская «многонациональность»  терпит крах, свидетельствует только что проведенная перепись населения, прежде всего проблемы и дебаты по поводу так называемого списка народов  или национальностей. На  
 

этом  сюжете хотелось бы остановиться особо, учитывая его актуальность и еще  предстоящее подведение итогов.  

Итак, страна наша многоэтничная по составу населения. В этом не уникальность России, а  ее тривиальная схожесть с подавляющим  большинством других государств мира, особенно с крупными государствами. Уникальность заключается в смысле, который придается самому этому фактору, и в том, как строятся на этом смысле политика и управление. Групповая принадлежность в нашем средне модернизированном, авторитарном обществе всегда имела исключительный смысл

Принадлежность  к той или иной этнической общности, особенно к доминирующей (прежде всего  — русские) и престижной, имеющей  «свою государственность» и «свою  этническую территорию», также имела  огромный смысл. Значимость этой принадлежности только возросла в последние годы на фоне краха других форм социальных коалиций людей как идеологических конструктов и как реальных общностей (советский народ, рабочий класс, комсомол, ветераны войны и труда и прочие). Роль этнической принадлежности и основанной на ней солидарности особенно возросли в условиях политической либерализации и появления рынка идентичностей, когда интерес к партикулярным культурным различиям и обращение к групповой мобилизации обеспечивают многие преимущества, включая доступ к власти, особенно на региональном уровне, приватизацию ресурсов и дополнительную конкурентность, а иногда – просто получение государственных субсидий. Последнее имеет место с категорией так называемых коренных малочисленных народов, когда принятие федеральных и местных законов по поддержке и защите малых культурных сообществ и части их систем жизнеобеспечения создает одновременно новых клиентов на пользование данным законом. Мягче (пока без госсубсидий), но в том же плане используется закон о национально-культурной автономии и существующие международно-правовые нормы о правах меньшинств.  

Все это  не отрицает того обстоятельства, что  интерес к этническому, к малым  культурным сообществам отражает и  более общий процесс своего рода реакции культурного арсенала той или иной общности под воздействием глобализации и ассимиляции со стороны более мощных культурных систем. Есть в этом процессе также исправление прошлых несправедливостей, связанных с политикой репрессий и непризнания в отношении целого ряда этнических групп. Но опять же не они, а именно факторы современного рационального или иррационального коллективного или индивидуального расчета (поведения) определяют нынешнюю динамику этнической ситуации в России. А равной мере и этнические конфликты происходят по поводу современных проблем между современными участниками социального пространства и во имя современных целей и устремлений.  

Групповой имидж родовой исключительности уже домысливается в русле  постфактических рационализаций, а ссылка на историческую глубину коллизий всего лишь один из механизмов мобилизации и усилитель современной аргументации. «Мы много узнали от чеченцев за эти дни: о том, как их депортировали в скотных вагонах и как половина населения погибла в депортации. Всего этого в их жизни мы не знали», — рассказывал на радиостанции «Эхо Москвы» Георгий Васильев, продюсер Норд-Оста после пережитой драмы пребывания в заложниках. Не только террористы, но даже их отцы уже родились после возвращения из депортации в 1957 г., т. е. сами депортацию эти чеченцы не переживали, как и я не был четыре года в немецком плену, а это был мой отец. Но ссылка на историю народа необходима, чтобы оправдать современное действие и загнать противника в клетку стокгольмского синдрома (сочувствие жертвы к террористу), что и было продемонстрировано в данном интервью.

 Категоризация  населения 

Еще задолго  до новой переписи населения представлялось, что встречный список «Народов России», построенный по принципу одномерной (только однопорядковые группы без подгрупп) и взаимоисключающей идентичности (или русский, или татарин; или еврей, или русский) будет работать с большим трудом, как и сам принцип отбора в список только признанных наукой или государством групп по набору четких критериев (например, отличительный язык, территория проживания, самоназвание и другие). Если посмотреть списки основных национальностей в предыдущих переписях, то их примечательная особенность не только в несовпадении численности (здесь решающую роль играла процедура фиксации и подсчета под влиянием политических и других установок), но и сами эти списки по своему содержанию никогда не совпадали. Это свидетельствует о динамичности и подвижности процессов идентификации под влиянием миграций, ассимиляции и реконфигурации групп, смены названий по разным причинам и других воздействий. Иногда — самых неожиданных: был избран в первый Верховный Совет РФ депутат Петров, коряк по национальности, изучавший этнографию коряков и узнавший, что жители некоторых поселков, откуда и он сам происходит, в прошлых документах фиксировались как алюторцы. В начале 1990-х годов, особенно после съезда народов Севера в Кремле с участием М.С. Горбачева, включить в список малочисленных народов Севера еще одну (непризнаваемую) группу было легко сделать, что и было сделано. Теперь есть «новый этнос», члены которого говорят, «но вообще-то мы – коряки». Пока есть хоть какие-то дивиденды даже для единичных лидеров-активистов, претендующих говорить от имени народа, с рынка идентичностей алюторцев убрать будет сложно. Даже если речь идет о полностью аккультурированной, но не ассимилированной (если сохраняются желающие считать себя алюторцами) группе.  

Сколько таит в себе возможностей рождения «новых этносов» культурная мозаика  России и прибывающее в нее  население, сказать трудно. Многое зависит от того, что называют этническими процессами, своего рода объективными явлениями современного культурогенеза или этногенеза (из ничего и сразу народ, а тем более крупная общность появиться не могут). Но не меньше зависит и от процедуры или от того, что называют этнической процессуальностью (по каким критериям, как и кого считать).  

Если  перепись 2002 г. выйдет на численность 170-190 этнических групп, т.е. примерно как  после переписи 1926 г., то это совсем не означает, что произойдет восстановление той самой наиболее полной этнической структуры населения, которая была 76 лет тому назад и, пребывая в подавленном состоянии, смогла сохранить и заявить о себе в новой демократической России. Это лишь случайная близость цифр в списках народов.  

Институт  этнологии и антропологии РАН  предложил Госкомстату России такой  примерный список этнических категорий  учета населения, ибо такой запрос был сделан в виде тендера. При  сохраняющейся формулировке вопроса  и предоставляемой возможности ответа такой список был необходим, ибо невозможно, зафиксировав весь набор возможных групповых самоназваний и их местные или языковые варианты (составленный нами список таких вариантов состоит из примерно 800 названий), обработать весь этот материал и обнародовать его как список народов России.  

Открытый  вопрос по самоопределению с последующим  использованием списка есть более либеральный  вариант, чем переписная практика некоторых  государств (например, США), где перечисляется  несколько групп в самом листе (закрытый список), куда должны расписать себя все переписываемые жители страны. Американский вариант фиксации этнорасовых категорий спасает от методологического и политического коллапса только возможность давать множественный ответ даже на вопрос о расе, в итоге чего перепись 2000 г. выявила, что в США проживают 126 «наций и народностей», но только там они называются по-другому и проблематизация этой стороны общественной жизни идет в другом ключе — как расовые, социальные и этнические проблемы решаются внутри американской нации, культурная гетерогенность которой со временем только возрастает, а не уменьшается, как полагают многие отечественные американисты.  

На основе полевых и других материалов, включая  многочисленные жалобы после предыдущих переписей, включили в список этнических категорий учета населения около двух-трех десятков новых групп, представители которых до этого переписывались (приписывались) к другим культурно близким группам, но которые в последние годы смогли самоорганизоваться и заявить о себе, в том числе и политически, например, в форме создания национально-культурных автономий. Политика признания в этой сфере всегда более конструктивна, чем политика отрицания, хотя понятно, что каждая новая группа (если это не новая иммигрантская группа, как, например, испанцы в 1930-е годы или кубинцы в 1970-89-е годы СССР) появляется не извне, а выделяется из той или иной общности, куда она причислялась до этого. А это значит, что какая-то группа должна отдать часть своих членов, что вызывает у одних спокойное отношение (например, удмуртов в отношении выделившихся бессермян), у других негативное и даже истерическое (например, татар в отношении кряшен и нагайбаков).  

Являясь стойким приверженцем признания, но и не менее стойким противником  неоправданного расширения списка народов России, ибо расширение в нынешних российских условиях усложняет политику и управление в данной сфере. Так, первый вариант, подготовленный в Институте этнологии, включал 191 название, который было предложено сократить примерно на 30 названий за счет главным образом ставших совсем немногочисленными групп иностранцев (от австрийцев и англичан до французов и японцев), которые по переписи 1989 г. входят в список 128 основных народов России. А также за счет недостаточно оправданного (главное – преждевременного) выделения ряда групп, культурно-языковую отличительность которых в последние годы установили ученые в результате этнографических и лингвистических исследований, но которые сами по себе не заявили о себе политически и потребности в этом на коллективном уровне не испытывают (например, астраханские татары или тептяри). Выделение только по научным рекомендациям или по причине наличия этих групп в давних переписях является опережающим научным предписанием, которое может стать внешним стимулом для возможного оформления отличительной общности, если даже на сегодняшний момент она есть наблюдаемая по ряду параметров, но молчаливая по самосознанию реальность.  

  С  этим сокращением и был представлен  список из 158 названий, но его судьба  стала предметом политических драматизаций и давления, а также новых корректировок со стороны Госкомстата(Федеральная служба государственной статистики-Росстат,ранее Госкомстат), восстановившего, например, для полной компьютерной разработки вышеупомянутые группы иностранцев, хотя им вполне могло быть отведено достойное место в категории «другие национальности», чтобы не раздувать список народов. А именно так воспринимаются опубликованные данные переписи по национальному составу населения. Думаю, что здесь еще необходимы переговоры с Госкомстатом уже с учетом полученных первичных данных.  

Перепись  этнического состава – это  всегда компромисс науки и политики и идеального варианта нет даже и  у самой науки. И все же нами был сделан важный шаг в сторону  признания возможности множественной идентичности у жителей России, пока только по линии вертикальной групповой иерархии (принцип группа-подгруппа). Теперь у нас появятся не два новых народа эрзя и мокша вместо мордвы и не два народа дигорцы и иронцы вместо осетин, а появятся мордва-эрзя и мордва-мокша, осетины-иронцы и осетины-дигорцы. Хотя могут быть и просто мордва или осетины, особенно из числа проживающих за пределами республик, когда низовая групповая идентификация теряет свой смысл или попросту утрачивается. Есть и более трудные ситуации, когда, например, фактически все кряшены не желают самоназываться как татары-кряшены, но часть их (особенно на территории Татарстана) принимают помещение их в подгруппу татар, а часть – нет (особенно в Удмуртии и других регионах). Как здесь быть, сказать сейчас сложно, не видя первичных данных.