Культура в системе наук

Семинар 4

2 Итак, главными критериями достоверности любых научных результатов являются, прежде всего, аксиомы и постулаты. Аксиома – очевидное утверждение, не требующее экспериментальной проверки и не имеющее исключений. Из этого определения следует абсолютная достоверность аксиомы. Она сама защищает её очевидной связью с реальностью. Научная ценность аксиомы не зависит от её признания, поэтому игнорирование аксиомы, как критерия научной достоверности, эквивалентно бесплодному научному творчеству.  
Постулат – неочевидное утверждение, достоверность которого доказывается экспериментально или - совокупностью теоретических результатов, следующих из экспериментов. Достоверность постулата определяется уровнем признания его научным сообществом, поэтому его ценность не абсолютна.  
Гипотеза – недоказанное утверждение, которое не является постулатом. Доказательство может быть теоретическим и экспериментальным. Оба эти доказательства не должны противоречить аксиомам и общепризнанным постулатам. Лишь после этого гипотетические утверждения получают статусы постулатов, а утверждения, обобщающие совокупность аксиом и постулатов, – статус достоверной теории.  
Первые аксиомы сформулировал Евклид. Вот некоторые из них:  
1 - между двумя точками можно провести только одну прямую линию;  
2– ограниченную прямую можно неограниченно продолжать в обе стороны;  
3 - все прямые углы равны между собой.  
Формулировка Евклида о параллельности двух прямых оказалась менее чёткой. В результате она была подвергнута критике и всестороннему анализу в середине 19-го века. Было признано, что две параллельные прямые могут пересекаться в бесконечности. И, не смотря на полное отсутствие очевидности этого утверждения, ему был придан статус аксиомы. Дорого обошлось человечеству такое соглашение между учёными. Все теории, базировавшиеся на этой аксиоме, оказались глубоко ошибочными. Главными среди них оказались физические теории ХХ века.  
Чтобы разобраться в сложившейся сложной ситуации в точных науках, пришлось вернуться к аксиомам Евклида и установить их полноту. Оказалось, что среди аксиом Евклида нет аксиом, отражающих свойства главных первичных элементов мироздания: пространства, материи и времени. В Природе нет явлений, которые бы могли сжимать пространство, растягивать его или искривлять, поэтому пространство абсолютно. Нет в Природе и явлений изменяющих темп течения времени. Оно также никому не подвластно и поэтому у нас есть все основания считать время абсолютным. Абсолютность пространства и времени признавалась учёными со времён Евклида, но когда его аксиома о параллельности прямых была поставлена под сомнение, то появились идеи об относительности пространства и времени и новые теории, базирующиеся на этих идеях, которые, как мы уже отметили, оказались ошибочными.  
Закон признания новых научных достижений открыл Макс Планк и сформулировал его следующим образом: «Обычно новые научные истины побеждают не так, что их противников убеждают и те признают свою неправоту, а большей частью так, что противники эти постепенно вымирают, а подрастающее поколение усваивает истину сразу». Наша попытка донести до сознания властей достоверность этого закона – уже в истории науки, как ненужная затея.  
Конечно, время появилось в пространстве только после появления материи. Но мы до сих пор не знаем источник, рождающий элементарные частицы, – кирпичики материального мира, поэтому у нас нет пока оснований считать материю абсолютной. Однако, это не мешает нам обратить внимание на взаимосвязь первичных элементов мироздания: пространства, материи и времени. Они существуют только вместе и независимо друг от друга. Этот факт настолько очевиден, что у нас есть все основания считать неразделимое существование пространства, материи и времени аксиоматическим, а аксиому, отражающую этот факт, назвать аксиомой Единства. Философская суть этой аксиомы замечена давно, но учёные точных наук не обратили внимание на то, как она реализуется в экспериментальных и аналитических процессах познания мира. Когда материальные тела находится в движении, то математическое описание этого движения должно базироваться на аксиоме Единства, из которой следует, что координата движения любого объекта – функция времени. Почти все физические теории ХХ века противоречат аксиоме Единства. Тяжко писать об этом подробно.  
Продолжим анализ роли постулатов, как критериев научной достоверности. Для начала вспомним знаменитый постулат Нильса Бора об орбитальном движении электронов в атомах. Эта, легко запоминающаяся модель процесса взаимодействия электронов с ядрами атомов, до сих пор формируется в умах учащихся, начиная со школ, не смотря на то, что её ошибочность доказана более 10 лет назад.  
После этого стало ясно, что роль критериев достоверности научных результатов в познании микромира могут выполнять только модели элементарных частиц. Из анализа поведения этих моделей и должны выводиться аналитически давно выявленные математические модели, описывающие их поведение в уже давно проведённых экспериментах.  
Указанным требованиям соответствуют уже выявленные модели фотонов всех частот, электрона, протона и нейтрона. Они уже замкнуты друг с другом такой большой совокупностью теоретической и экспериментальной информации, ошибочность которой уже невозможно доказать. Это главный признак близости к реальности выявленных моделей главных элементарных частиц. Конечно, процесс их рождения начинался с формулировки гипотез об их структурах. Последовательное углубление описания этих структур и их поведения при взаимодействиях, расширяло область экспериментальных данных, в которых зафиксированы параметры элементарных частиц и этих взаимодействий. Формированием и поведением электрона, например, управляют более 20 констант.  
У нас есть основания констатировать, что выявленные нами модели фотонов, электрона, протона, нейтрона и принципы формирования ядер, атомов, ионов, молекул и кластеров уже заняли пьедестал постулатов и новые научные знания будут укреплять его прочность.  
Наука уже имеет достаточно полный список критериев для оценки достоверности результатов научных исследований. На первом месте в этом списке аксиомы – очевидные утверждения, не требующие экспериментальной проверки и не имеющие исключений, а на втором - постулаты. Если новая теория будет противоречить хотя бы одной аксиоме, то она будет отвергаться научным сообществом без обсуждения. Если появятся экспериментальные данные, противоречащие какому – либо постулату, как это случилось, например, с первым законом Ньютона, то будущее научное сообщество, наученное научной трусостью академической элиты ХХ века, будет немедленно вовлекать такой постулат в коллективный анализ его достоверности.

3 Соотношение  науки и религии в конце  ХХ века вновь приобрело статус  актуальной проблемы и вызывает  горячие споры. Одним из новых  для России поворотов в подобных  дебатах является тема религиозности  самих ученых, приобретающая подчас  самые неожиданные ракурсы. В  этих дискуссиях наибольшая концентрация  сил обоих оппонируюших сторон сосредоточена на вопросе о том, верят ли ученые в бога или нет, и как они верят. Преимущественно речь идет о наиболее выдающихся ученых прошлого: А. Эйнштейне, Л. Пастере, В.И. Вернадском, И.П. Павлове и др. Основную часть в таких перечнях имен представляют, однако, не бесспорные верующие (или неверующие, если перечень приводится противоположной в данной полемике стороной). Внимание привлекают, так сказать, сомнительные случаи, когда "религиозность" или "вера" того или иного классика науки при первом же рассмотрении оказывается по меньшей мере сильно отличающейся от более или менее типичной религиозности и веры других людей. В. И. Вернадский, согласно И. И. Мочалову, неоднократно сам заявлял о своей религиозности, но при этом называл себя "верующим вне христианских церквей"1 . Оспаривая позицию академика В. Гинзбурга, выступившего с целым рядом статей в различных научных, научно-популярных и иных изданиях о несовместимости науки и религии2, член-корр. РАН А.А. Сидоров следующим образом доказывает религиозность А. Эйнштейна: "Когда идеи А. Эйнштейна стали использоваться атеистами, то раввин Нью-Йорка срочно телеграфировал ученому, спрашивая его: Верите ли Вы в Бога?". Телеграфный ответ Эйнштейна был таков: "Я верю в Бога Спинозы, который обнаруживается во всеобщей гармонии всех вещей, а не в бога, который интересуется судьбами и делами людей". Ответ вполне успокоил раввина. Б. Спиноза же был отлучен от церковной общины за религиозное свободомыслие, за отождествление Бога с "Природой творящей", но не за атеизм. Таким образом, нет оснований считать Эйнштейна, равно как и Спинозу, атеистами"3.

В этих и подобным им случаях тот или иной ученый причисляется к верующим или религиозно настроенным людям на основании  его собственных устных или письменных признаний и/или свидетельств общавшихся с ним коллег, знакомых и близких  по родству или духовному складу и стремлениям людей. Но являются ли свидетельства и самопризнания ученых достаточным условием хотя бы для констатации их религиозности? И что собой представляет даже объявленная самим ученым религиозность, которая, как у В.И. Вернадского, находится почему-то вне любой реально существующей религии и церкви? Даже если отвлечься или проигнорировать то весьма существенное обстоятельство, что по церковным канонам "веруюшим считается только тот, кто воцерковлен, то есть признает догмат веры, посещает церковь и соблюдает религиозные обряды"4, данные и многие другие вопросы в ряде случаев остаются без ответа. Религиозность В.И. Вернадского, А. Эйнштейна, К.Э. Циолковского связывают с "особыми эмоциональными состояниями переживания единства человека с природой, космосом, которые А. Эйнштейн, например, называл космическим религиозным чувством. Такая интерпретация позволяет сделать следующее заключение: "Научные истины и религиозные догмы не имеют в сознании верующих ученых внутренней связи, не образуют подлинного единства. Как правило, они относят религию к сфере этических проблем, то есть области, пограничной между разумом и чувствами". Однако часто отношение ученого к религии оказывается еще более "нестандартным" и неподдающимся какой-либо однозначной трактовке.

В этом смысле особый интерес предсталяют позиции двух всемирно известных биологов, создателей современной эволюционной теории, Дж. Хаксли и Ф.Г. Добржанского, чьи книги "Эволюция. Современный синтез" (1942) и "Генетика и проихождение видов" (1937)5 рассматриваются как классические труды по эволюционной теории в ХХ столетии. В их жизненых и научных путях есть много сходного и много существенных различий, отразившихся, в частности, на предложенных ими интерпретациях этических и гуманистических аспектов как собственно эволюционной теории, так и достижений науки в целом, а также негативных моментов ее развития6. Возможно с наибольшей полнотой и контрастностью особенности их собственной социально-культурной эволюции проявились как раз в отношении к религии и наиболее выпукло выявляются при сопоставлении и сравнительном анализе.

5 Научное сообщество

Ключевым  понятием в концепции  Куна, но, является не парадигма, как об этом частенько пишут, а понятие научного общества. В главе  «Природа обычной  науки» Кун раскрывает специфику дея-тельности научного общества в условиях их работы в рамках парадигмы, то есть обрисовывает природу обычной науки.

конкретно введение понятия научного общества наряду с представлением о характере так называемой обычной науки является самым оригинальным в концепции Куна. На них держится вся его теория. Научное общество в контексте его теории выступает как логический субъект научной деятельности. Ученый, согласно концепции Куна, может быть понят как ученый лишь по его принадлежности к научному обществу, все члены которого придерживаются определенной парадигмы; последняя же в свою очередь характеризуется совокупностью знаний и чертами подхода к решению научных заморочек, принятых данным научным обществом.

таковым образом, в противоположность так называемому интерналистскому, либо имманентному, направлению в историографии науки, для представителей которого история науки - это только история идей, Кун через научное общество вводит в свою концепцию человека.

Это дало ему возможность  в известной мере выйти за пределы  чисто имманентного толкования развития науки, в рамках которого он вел свою работу, и открыло новейшие способности для  объяснения механизма  движения науки.

Если  вдуматься в понятия  парадигмы, научного общества и обычной  науки, как они  формулируются Куном, то станет ясно, что  его концепция  не могла показаться 40 - 50 лет тому назад. Она могла появиться только с развитием так называемой «большой науки», с коллективным характером работы в ней, разделением труда, доводящим деятельность огромного числа научных работников до выполнения лишь определенных функций и далеко не постоянно имеющих ясное представление об исследовании в целом и т. Д. В этом смысле теория Куна несет на себе печать современности и может служить - объективно, независимо от целей автора - хорошим примером влияния социальных условий не просто на ускорение либо замедление развития науки, а на саму внутреннюю, логическую структуру теории.