Кировская Государственная Медицинская Академия

   Кафедра общественных наук 
 
 
 

Культура самураев

Выполнил 

   Студент Л-201 группы

   Дробуш  Д.В.

  2010 год

Содержание

1. Вступление; 
2. Формирование культуры самураев;
3. Самураи и поэзия;
4. Философские основы духовной культуры самураев;
5. Духовные идеалы самураев.
6. Литература.

Вступление

Многочисленные  фильмы и книги создали образ  Самурая, казавшийся не слишком правдоподобным. Самураи легенд были очень похожи на европейских рыцарей - "Sans peret sans reproch".

Итак,кто же такие  самураи? Самурай (яп. 侍, бу́си яп. 武士) — в феодальной Японии в широком смысле — светские феодалы, начиная от крупных владетельных князей (даймё) и кончая мелкими дворянами; в узком и наиболее часто употребляемом значении — военно-феодальное сословие мелких дворян. Хотя слова «самурай» и «буси» очень близки по значению, но всё же «буси» (воин) это более широкое понятие, и оно не всегда относится к самураю. Также, в некоторых определениях, самурай — это японский рыцарь. Само же слово «самурай» происходит от глагола «самурау», в дословном переводе означающего «служить вышестоящему лицу»; то есть самурай — служилый человек. Самураи — не просто воины-рыцари, они были и телохранителями своего даймё, и в то же время его слугами в повседневной жизни. Самая почётная должность — смотритель меча своего господина, но были и такие должности, как «смотритель зонтика» или «подаватель воды утром, после сна».

 
Япония породила культуру утонченную и прекрасную, и эта культура - не плод века или страны, а плод сословия, сословия самураев. Разумеется, что для создания такого совершенного внешнего мира надо было иметь богатый внутренний мир. Именно воспитанию человека с идеальным мышлением, построенным на идеальном внутреннем мире, посвятили себя лучшие умы Японии самураев. За свою тысячелетнюю историю самураи превратились из воинов в настоящую элиту, ставшую символом Японии. Этой элите позже стали подражать аристократы из соседних стран, но уклад самурайского мировоззрения не возник на ровном месте. На него влияли лучшие черты китайской, корейской культуры, а также некоторые черты Индии. Уже сам процесс появления культуры, собравшей лучшее "с миру по нитке" и сохранившей своеобразность и утонченность, достаточно интересен, чтобы вплотную заняться им. Но самураи привнесли свой вклад в каждый жанр искусства и создали историю, достойную памяти. Самым известным стал образ самурая - "рубаки", но были и самураи-поэты, и самураи-ученые. И их имена остались в истории.

Летние травы - 
Все, что от воинских 
Грез осталось. 
(Басе)

Их воспитывали  в готовности в любой момент отдать жизнь, но им же объясняли, что некультурный - варвар, а значит - недостоин быть самураем. Отчаянный воин мог прямо  на поле битвы создать прекрасное стихотворение, посвященное, например, победе над достойным противником, а утонченный художник, увидев гибель господина, был готов "всех убить, одному остаться" и тут же "последовать за господином", совершив сеппуку - деяние более чем почетное для самурая. На воспитание таких людей положили свою жизнь многие мыслители Японии. Раз профессиональные воины смогли стать аристократами с богатым духовным миром, значит, не в пустую пропадали труды мудрецов, и стоило пожертвовать технологией ради жизни в стране идеальных людей. Изоляция Японии не остановила развития страны, а просто повела его более подходящим путем. Теперь невозможно узнать, чего бы достигла Япония на таком пути, но очевидно, что без жестких самурайских установок она не выбралась бы из ямы, в которую ее бросили европейцы, и никогда не достигла бы таких высот. Преданность делу, добросовестность, дисциплина - эти не сложные, но важные добродетели были свойственны всем рабочим Японии, часть которых была потомками самураев, а часть просто слишком долго прожили в среде, где эти добродетели были обязательны.  
 

Формирование  культуры самураев

   Изучая  культуру, нельзя не задуматься над  тем, как она появлялась. Изучая культуру сословия, нельзя не начать с появления  самого сословия. Приблизительно в  середине VII в.1 при дворе династии Когеку произошел дворцовый переворот. Восхищенные китайским строем заговорщики стремились укрепить власти императора. Их заговор удался, и началась эпоха "Тайка" - Великие Реформы. Реформы эти были направлены на усиление централизованной власти и должны были привести к становлению империи, объединившей бы Японию под одной властью. Однако осуществить эти великие замыслы было не легко. Прежде всего, география Японии не позволяла быстро перебрасывать войска по стране. Во вторых, император не был достаточно решителен, для того чтобы отпустить от себя эти войска. В третьих, этих войск просто не хватало на всю Японию. В конце концов, имперские губернаторы поняли, что если они хотят сохранить власть императора или свою в своем районе, то на войска императора полагаться нельзя. Это несложное рассуждение привело к так же несложному выводу - надо где-то брать войска! Выход был вскоре найден. По каждой провинции прошла волна мобилизации. Губернаторы, полководцы и просто провинциальная знать создавали из боеспособных мужчин небольшие отряды, полностью им подчинявшиеся. Тогда эти отряды еще назывались "бусидан", но уже тогда они четко следовали своей "библии" - Бусидо, путь воина. Уже эти военные "семьи" можно считать первыми самураями, но их духовная культура пока ограничивалась лишь преданностью господину (по крайней мере, этот канон уже оформился). То, что мы называем самурайской культурой, сформировалось гораздо позже. К тому времени уже канули в лету и война Гэмпей и эпоха гекокудзе. Наступило время сенгоку дзидай - "эпоха воюющих провинций". Власть к этому времени надежно и надолго перешла от императора к самураям. Вся полнота власти оказалась в руках дайме, умело заправлявших в своих владениях. Один из них, правивший провинцией Овари (остров Хонсю) предпринял ряд дерзких походов, в результате которых захватил столицу в Киото. Его звали Ода Нобунага, и он начал объединение исстрадавшейся страны, однако завершить его Нобунаге не удалось - он попал в засаду и покончил собой. Несмотря на то, что Нобунага не оставил наследника, преемник у него нашелся. Им стал некрасивый и необразованный, но умный и хитрый генерал Хидэeси Тоeтоми. Железной рукой, не гнушаясь любыми средствами, Хидэeси наводил свои порядки в империи. Однако и Хидэeси вскоре умер, оставив своего малолетнего сына на попечение регентов во главе с Иэясу Токугава и Исиду Минуцари (Мицунари). Сразу после смерти вождя регенты во главе с Исиду объединились против Иэясу Токугава, заподозрив (не без оснований), что тот собирается захватить власть. После непродолжительной войны Токугава взял Осаку - ставку регентов и провозгласил себя СЕГУНОМ, начав тем самым новую эпоху - эпоху мира. Титул сегун придумал не Токугава. Изначально сегунами называли именитых полководцев, позже, после войны Гэмпей, так стали называть самурайских военных правителей. Именно при сегунах самураи превратились в аристократов, чьим основным занятием по-прежнему была война, но война перестала быть их единственным занятием. Сегунат Токугава принес Японии то, в чем она так нуждалась - стабильность. Наступил прочный мир и самураи, неожиданно пришедшие к власти, так же неожиданно лишились основного занятия, однако это не явилось для сословия причиной гибели. Самураи уже занимали все ключевые посты в стране и имели предостаточно забот и без войны. После усмирения непокорных появился досуг, или занятия, позволяющие отвлечься. Свободное время заполнялось искусством любого рода (в том числе и боевым), появился интерес, а позже вкус к искусству. Стало престижно и выгодно получать образование - образованных охотно принимали на службу. Появились пришедшие из буддизма обычаи и занятия - чайная церемония, икэбана и др. Был и свой запретный плод - театр Кабуки. Полностью оформившиеся каноны и правила самураев, собранные в наставлениях Хагакуре ("Сокрытое под листьями"), стали единственной истиной жизни. Жизнь самурая потеряла старый смысл, но зато приобрела новый. Воинские подвиги не были забыты. Теперь каждая семья, обладавшая достаточным капиталом, посылала своих отпрысков на учебу к лучшим мастерам боя на мечах и другом оружии, обязательном для самурая. Самурай не имел права заниматься коммерцией, торговлей и ремеслом - привыкшие добывать золото железом не могли опуститься до таких низостей: воин не работает за деньги. В Эдо, например, единственными действующими войсками были пожарные. Тем не менее, самураи продолжали оставаться превосходными бойцами. Многочисленные фразы типа "не имел равных во владении алебардой" не были лестью - равных воин имел, но владел своим оружием в совершенстве. Осталось бесприкасловное подчинение господину - тот не приказывал больше кидаться на гибель в бою, а вот приказать совершить самоубийство мог спокойно. Так как для наложения на себя рук требовалось завидное мужество, в Японии прошел период повальных самоубийств. Последние запретили - ненадолго. Разумеется, сегунат Токугава не обходился без инцидентов, но те не мешали развитию культуры самураев. Вместе с наступлением мира Япония изолировалась от всего мира, успев получить от Китая буддийские и конфуцианские идеи. После отделения от всего окружающего мира самураи перестали воевать, а стали развивать свое образование в соответствии со своими устоями. Многие достойные мыслители Японии (речь о них пойдет ниже) положили свои жизни на создание этих устоев. В отличии от европейского рыцаря самурай не мог пожертвовать своими идеалами ради личной выгоды. Из выше сказанного можно сделать вывод о том, что формирование сословия самураев завершилось примерно в 1600 году, однако нельзя сказать того же о культуре самураев. Культура не рождается из ничего и должна иметь корни. Корни духовной культуры - в религии или традициях. Япония обладала и национальной религией и множеством традиций, но история распорядилась так, что самураи приняли за основу своей философии именно иностранное учение.

Самураи и поэзия

 
    Древние классические рассказы о самураях, как и некоторые другие японские повествования, полны стихов. Включение в текст стихов — отличительная черта буддийских сочинений, впрочем, китайские историки и писатели тоже любили включать их в ключевые места повествований. Авторы хроник и рассказчики древней Японии были хорошо знакомы и с теми, и с другими и, вполне возможно, позаимствовали у них этот риторический прием. Позднее умение писать стихи стало составной частью образования благородного человека, появился обычай слагать прощальные стихотворения перед смертью. В результате самурай и поэзия стали практически неотделимы друг от друга. 
В VII в. — некоторые ученые полагают, что еще раньше — основой японского стихосложения стали строки по 5 и 7 слогов. Поначалу в длинных стихотворениях комбинация 5 и 7 слогов использовалась произвольно, но к IX в. самой распространенной поэтической формой стала танка, «короткая песня», ритмический рисунок которой выглядит так: 5—7—5—7—7.

 Вскоре после  того, как танка превратилась  в стандарт стихосложения, возникла  тенденция «разбивать» ее на  два полустишия, 5—7—5 и 7—7. Двое  поэтов составляли каждый свое  полустишие самостоятельно, затем их «соединяли», часто меняя порядок: вначале 7—7, а затем 5—7—5. Так появилась новая поэтическая форма ранга, «соединенный стих». Позднее два полустишия стали связывать до пятидесяти раз, так возникали целые поэмы из ста частей. Нередко в их написании принимали участие до десяти человек. 
Один из самых простых способов понять стиль ранга (в минимальной комбинации из двух полустиший) — представить себя и своего друга составляющими подобие детской загадки, но в поэтически изощренной форме: один произносит первую строку, другой быстро говорит вторую. Игра слов при этом весьма существенна. Возьмем один пример.

В «Хэйкэ моногатари»  есть рассказ о поэте-самурае  Минамото-но Еримаса (1104—1180), который  убивает из лука фантастического  зверя, спускающегося на черном облаке на крышу императорского дворца и приносящего самому императору кошмарные сны. Император, благодаря Еримаса за его искусство, дарит ему меч. Беря меч, чтобы вручить его Еримаса, Левый министр Фудзивара-но Еринага (1120—1156) идет вниз по ступенькам. В этот момент в небе дважды кукует кукушка, предвестница лета. Министр откликается следующей строкой 

(5-7-5):Кукушка кричит над облаками. 
Еримаса, почтительно встав на колени у подножия лестницы, 
вторит ему

(7—7):И серп луны исчезает.

 
Если бы стихотворение составил один поэт, это была бытанка, и танка  замечательная. Сложенная двумя  людьми, она превращается в рэнга, а игра слов, несомненно, украшает ее. В полустишии Еринага на о агуру  означает и «звать», и «упрочить  репутацию», а кумой — «облака» и «императорский дворец». Таким образом, 5—7—5 строка, внешне кажущаяся спонтанным описанием природного явления, на самом деле является комплиментом Еримаса, означающим: «Вы, о верный воин, упрочили свою славу перед самим Повелителем». 
Точно так же в полустишии Еримаса юмихаридзуки, «луна,изогнутая подобно луку», обозначает луну в любое время между новолунием и полнолунием, но особенно первую или последнюю четверть луны; это также перекликается с «натянутым луком». Иру означает и «затемняться», «исчезать», и «стрелять». Поэтому строка 7—7, кажущаяся отвлеченной, на самом деле несет в себе самоуничижительный смысл: «Я лишь натянул лук и выстрелил, ничего более».

 Составление длинных рэнга стало в XIV в. страстью многих самураев и, хотя правила становились все сложнее, продолжало пользоваться популярностью и в период «Сражающихся царств». Военачальник Хосокава Фудзитака (позднее Юсай; 1534—1610), ученый и поэт, вспоминал, как его друг, воин и поэт Миёси Тёкэй (1523—1564), участвовал в состязании рэнга: [Он] сндел бы подобно статуе, положив веер у коленей чуть наискось. Если бы было очень жарко, он бы очень тихо взял веер правой рукой, левой рукой искусно раскрыл бы его на четыре или пять палочек и обмахивался бы им, стараясь не создавать шума. Затем он закрыл бы его, вновь левой рукой, и положил бы обратно. Он исполнил бы все предельно аккуратно, так что веер не отклонился бы от того места, где лежал вначале, даже на ширину одной соломинки татами.

 Может показаться  забавным, что Тёкэй был одним из самыхэнергичных военачальников своего времени и многого достиг благодаря этому. 
Восхитительное описание Тёкэя сообщает нам об одном важном моменте в классическом японском стихосложении. Рэнга, как групповая игра, возлагала на участников строгие правила соблюдения протокола и этикета. Основной смысл, основное наслаждение игрой — именно в этом чувстве соучастия, соучастия и с другими людьми, и с самой традицией. Насколько мы можем судить по сочинениям, соперничество было вторичным, а если и первичным, то только постольку, поскольку поэт мог уловить традиционные предписания. 
Чувство традиции было не менее необходимо и при написании прародительницы рэнга, танка (5—7—5—7—7). Мы приведем три примера. 
 В седьмом месяце 1183 г., спасаясь от наступающей с востока огромной армии Минамото, клан Тайра покинул столицу и бежал на запад, взяв с собой ребенка-императора Антоку (1178~1185) и оставив после себя пылающий город. Однако, один из главнокомандующих войсками Тайра, Таданори (1144—1184) повернул обратно, чтобы нанести прощальный визит своему учителю поэзии, Фудзивара-но Сюндзэю (1114—1204). Согласно «Хэйкэ моногатари», войдя в комнату Сюндзэя, он сказал: Долгие годы вы, учитель, благосклонно вели меня по пути поэзии, и я всегда считал ее самым важным. Однако, последние несколько лет в Киото — волнения, страна разорвана на части, и вот беда коснулась и нашего дома. По-этому, никоим образом не пренебрегая обучением, я не имел возможности все время приходить к вам. Его величество покинули столицу. Наш клан погибает. 
Я слышал, готовится собрание поэзии, и думал, что есливы проявили бы снисходительность ко мне и включили в него одно мое стихотворение, это было бы величайшей честью всей моей жизни. Но вскоре мир обратился в хаос, и когда я узнал, что работа приостановлена, то очень огорчился. Когда страна успокоится, вам суждено продолжить составление императорского собрания. Если в том свитке, что я принес вам, вы найдете что-нибудь достойное и соблаговолите включить в собрание одно стихотворение, я возрадуюсь в своей могиле и оберегу вас в отдаленном будущем. 
Когда он уезжал, он взял с собой свиток, на котором былозаписано более ста стихов из тех, что он составил за многие годы и которые, он думал, достаточно хороши. Теперь он достал его из-под доспехов и почтительно передал Сюндзэю. 
 Сюндзэй, лучший знаток поэзии своего времени, во второммесяце того же года действительно получил от удалившегося от дел императора Госиракава указание составить седьмую императорскую антологию японской поэзии. Далее в «Хэйкэ» говорится, что он включил в «Сэндзай сю», антологию, которую он закончил, когда в стране наступил мир, одно стихотворение Таданори, правда, как произведение «неизвестного поэта», ибо Таданори, к тому времени уже погибший, считался врагом императорского дома. Что же это было за стихотворение? Описание жизни воина? Смятения могущественного клана, от которого вдруг отвернулась судьба? Страданий людей, вовлеченных в войну? Нет. Оно гласило:

 
                        Сига, столица журчащих волн, опустела, 
                        но вишни в горах остаются прежними.

 В  667 г. император Тэндзи (626—671) перенес  столицустраны в Оцу, Сига, на  западном берегу озера Бива, но  через год после его смерти  она была оставлена. Ко времени  Сюндзэя Сига уже давно стала  ута-макура, «поэтическим именем», и стихотворение, составленное на заданную тему «Цветы в родном городе», достаточно типично: в нем сочетаются ностальгия по брошенной столице и красота вечных цветов вишни. Можно с уверенностью утверждать, что ни один из ста с лишним стихов, столь тщательно собранных Таданори, не выходил за пределы тем и языка, считавшихся приличествующими для придворной поэзии*.

Другое стихотворение  принадлежит Хосокава Фудзитака. Оно, возможно, было его прощальным посланием  миру:

 
                      В мире, что и ныне неизменный с древних времен, 
                      листья-слова сохраняют семена в человеческом сердце. 
 

Фудзитака написал  это в 1600 г., когда его замок  былокружен превосходящими силами врага. Он послал стихотворение к императорскому двору вместе со сведениями, которые он знал о «тайном смысле» первой императорской антологии японской поэзии «Кокинсю», составленной в начале Х в. К тому времени уже твердо укрепилась традиция передачи определенных толкований непонятных слов и фраз, и никто не знал их лучше Фудзитака, хотя он и был воином. Император Гоёдзэй (1571—1617), известный своей ученостью, опечалился, узкав, что такой знаток древней поэзии может погибнуть; он попытался спасти Фудзитака, что ему в конце концов удалось, ибо поначалу Фудзитака отказывался пойти на недостойную воина сдачу в плен. 
Стихотворение, хоть и написанное при чрезвычайных обстоятельствах, лищено и намека на военную тематику или на предположение, что оно создано самураем, пойманным в ловушку. Наоборот, оно явно перекликается с «Кокинсю», первая фраза инисиэ мо има мо указывает на название антологии, ибо кокин— это синифицированная форма инисиэ, «древние времена», а има — «сегодня». Вторая же часть стихотворения прямо соответствует первому предложению предисловия к антологии: «Семена японской поэзии взрастают в человеческом сердце, она обретает форму в бесчисленных листьях-словах». 

Некоторые тексты «Хэйкэ» приписывают Таданори еще  одно стихотворение неизвестного автора в «Сэндзай сю»; если к ним добавить его стихи в более поздних антологиях, где они подписаны его именем, то окажется, что в императорские собрания вошло десять (или одиннадцать) его стихотворений — весьма значительное количество. В «Хэйкэ» приводится еще одно стихотворение Таданори, которое, по преданию, нашли в его шлеме после того, как он был обезглавлен. В «Сэндзай» также есть четыре стихотворения трех других неизвестных авторов, принадлежавших к клану Тайра.