Культура Московской Руси

Содержание 
 
 

Введение 2

1. Литература и книгопечатание 5
2. Зодчество 8
3. Архитектура 12
4. Наука 15
5. Живопись 16

Заключение 19

Список используемой литературы 20 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение 

    Во  всем многообразии культур, сменяющих друг друга  на арене мировой истории, не найти, наверное, другой культуры, современное представление о которой было бы столь недостоверным и неопределенным и которая вместе с тем являлась бы объектом столь многих негативных суждений и отрицательных оценок, как культура Московской Руси. Подчас уже само соприкосновение с этой культурой воспринимается как какое-то вступление в зону повышенной опасности. «В самом деле, можно ли безопасно воскрешать эти пережитые страницы человечества, можно ли выводить на свет Божий без того, чтобы они своим призраком не смутили ровного хода текущей жизни и не дали бы пищи суеверию?» — вопрошает автор предисловия к публикации постановлений Стоглавого Собора 1555 года. И хотя цель этого предисловия заключается именно в том, чтобы рассеять подобные опасения, уже поставленный таким образом вопрос не может не вселить ощущение тревоги, вызываемой фактом публикации данного текста.

    Однако, даже если оставить в стороне представление  о культуре Московской Руси как средоточии косности и различных  суеверий, то придется столкнуться с еще более распространенной точкой зрения, согласно которой все, происходящее в России вплоть до XVIII века, представляет собой не более чем прелюдию, репетицию или разминку, предваряющую культурный расцвет девятнадцатого столетия. Примером воплощения подобной концепции может служить публикующееся в настоящее время десятитомное издание «Истории русской музыки», первый том которого, озаглавленный «Древняя Русь», охватывает огромный семивековой период истории — с XI по XVII век, — в то время как описание последующих трех веков вольготно располагается в объеме целых девяти томов. Такое распределение материала дает реальное представление как о месте, занимаемом древнерусской культурой в открывающейся современному взору исторической перспективе, так и о той степени интереса, которую проявляет к этой культуре историческая наука наших дней. И хотя при подобном подходе культура Московского государства не рассматривается уже как нечто враждебное «ровному ходу текущей жизни», то общая оценка ее остается все же очень низкой, ибо понимается она не иначе, как сырьевой придаток истории, или же представляется неким гадким утенком, лишь в отдаленной перспективе превращающимся в прекрасного лебедя русской культуры эпохи Толстого, Достоевского и Чайковского.

Наконец, существует еще один взгляд на культуру Московской Руси, согласно которому культура эта есть нечто иррациональное, изначально не поддающееся пониманию, что-то такое, в чем вязнет логика и глохнет мысль. Эта концепция непроницаемости России для любого усилия мысли и акта познания породила стойкий миф о «русском сфинксе» или «загадочной русской душе» и обрела классическую формулировку в знаменитых тютчевских строках: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Однако тот факт, что Россия не может быть измерена тем же аршином, которым измеряются другие культуры, фактически исключает ее из семьи мировых культур, приводит к самозамыканию и превращает тем самым в некую коллапсирующую черную дыру, вообще не существующую с точки зрения постороннего наблюдателя. Характерным примером такого стороннего наблюдателя является Альбер Камю, который в своих рассуждениях о России XIX века называет русских «молодой нацией, по­явившейся на свет немногим более века назад с помощью акушерских щипцов, которыми орудовал царь»*[ii]. Подразумевая под царем-акушером Петра Великого, Альбер Камю относит тем самым рождение русской нации к XVIII веку, а это значит, что ни о какой древнерусской культуре говорить вообще не приходится.

    Таким образом, соприкасаясь с феноменом культуры Московской Руси, современное сознание или вообще игнорирует сам факт ее существования, или, признавая существование древне­русской культуры, ощущает ее как нечто мало значимое и мало ценное, или же, наконец, признавая некоторую значимость этой культуры, наделяет ее сугубо негативными и отрицательными свойствами. Причины такого неприятия коренятся как во внутренней природе культуры Московского государства, так и во внутренней природе современного сознания. Дело в том, что фундаментальные принципы мышления и методы познания, со­ставляющие суть современного сознания, формировались и выковывались в борьбе с церковным жизнепониманием Бытия, в то время как культура Московской Руси представляет собой наиболее полное и бескомпромиссное воплощение именно этого жизнепонимания, и, стало быть, если исходной точкой современного сознания является расцерковленное Бытие, то исходной точкой древнерусской культуры следует считать Бытие воцерковленное. А это значит, что современное сознание и древнерусская культура не просто по-разному интерпретируют Бытие, но представляют собой различные семантические системы или различные языковые игры, ни одна из которых не может быть понята или объяснена за счет другой, и смысл которых может быть постигнут только при самостоятельном параллельном исследовании каждой из них. Вот почему любое претендующее на полноту исследование культуры Московской Руси должно начинаться с определения того, в какой степени принципы мышления и методы познания, присущие нашему сознанию, вообще могут служить инструментом постижения этой культуры. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1. Литература  и книгопечатание

    Объединение местных культур положило начало общерусской культуре, основные черты которой сохранились и в последующие века. В русской культуре усиливаются светские и демократические элементы. Появляются литературные произведения, поддерживающие новую государственную политику. Теория создания Русского государства нашла свое выражение в «Сказаниях о князьях Владимирских» и «Сказании о Владимире Мономахе». В них обосновывалась наследственная связь русских государей с Византией и Киевской Русью, утверждалось, что русские государи ведут свое происхождение от римского императора Августа и, следовательно, имеют право на все русские земли. Эту идею поддержали деятели церкви, которые к тому же связали ее с идеей о Москве как о «третьем Риме». В посланиях великому князю Василию III игумен псковского Елизарова монастыря Филофей писал, что существовавшие прежде два мировых центра христианства — Рим и Византия пали из-за отхода от «истинного христианства». Правители Византии изменили «истинному», т. е. православному христианству, заключив Флорентийскую унию¹ (1439) с католической церковью. Это, по мнению Филофея, привело к падению Византии и завоеванию ее турками (1453). Но Москва не признала унию, поэтому к ней перешла роль мирового центра христианства, она стала «третьим Римом». А «четвертому Риму не бывать», так считают деятели церкови, — может быть только «три мировых царства», после чего наступит «конец света». Тезис «Москва — третий Рим» должен был обосновать мировое значение Русского государства, послужить укреплению православного христианства и возвышению церкви.

      Получила  дальнейшее развитие литература путешествий, которая описывала хождения христианских паломников в святые места. В XV в. появились записки (дневники) тверского купца Афанасия Никитина, описывающие его путешествие в Индию (1466—1472), — «Хождение за три моря». Это был первый европейский письменный труд о хозяйстве, обычаях, религии Индии.

      В первой половине XVI в. появились работы Ивана Пересветова, дворянина, талантливого публициста: «Сказание о царе Константине», «Сказание о Магомете-Салтане», «Предсказания философов и докторов латинских о Царе Иване Васильевиче» и др. В них он изложил свою программу преобразований в стране. Идеал государственного устройства Пересветов видит в сильной царской власти: 

      Государство без грозы — что конь без узды. 

      Главную опору царя автор видит в лице поместного дворянства. Он предлагает возвышать людей не по богатству  и знатности рода, а по заслугам.

      За  ограничение власти царя выступал в  своих сочинениях сподвижник царя Ивана  Грозного князь Андрей Курбский (1528—1583), автор многих произведений, в том числе «Истории о великом князе Московском». Интересна переписка Курбского с царем о путях развития Руси¹.

      Хозяйственные и политические достижения России этого  времени оказали заметное влияние  на повышение уровня грамотности  и просвещения, которые распространялись прежде всего среди феодалов и  купечества. Встречались грамотные  и среди крестьян. Грамоте обучали в частных школах, в основном священники и дьячки. В школах изучали Часослов², Псалтырь³, а в некоторых — начальную грамматику и арифметику.

      Во  второй половине XV в. русская книга и книжная миниатюра претерпели большие изменения — пергамент был заменен бумагой. В первую очередь это отразилось на технике и колорите миниатюр, походивших теперь не на эмаль или мозаику, а на акварель. Рукописные книги наполняются огромным количеством иллюстраций. Например, Лицевой летописный свод имел 16 тысяч миниатюр на исторические, военные, жанровые и другие темы.

      Большую роль в истории культуры России сыграло  появление книгопечатания. Первые попытки его относятся к концу XV в., но началось оно в 1553 г. Первые издания не имели авторов и не датировались; до настоящего времени известно семь таких печатных памятников. Новый этап в книгопечатании наступил в 1563 г., когда на средства царской казны была устроена типография в Москве. Книгопечатание стало государственной монополией. Во главе типографии стояли Иван Федоров (ок. 1510—1583) и Петр Мстиславец. 1 марта

      1564 г. была напечатана первая русская датированная книга — «Апостол»¹, а в 1565 г. — «Часослов» — сборник ежедневных молитв, который служил и пособием для обучения грамоте. На выпуск «Апостола» ушел год, а «Часослов» вышел всего за два месяца. Позже Иван Федоров и Петр Мстиславец переехали на Украину, затем в Литву. В Москве книгопечатание продолжили их ученики — Никифор Тарасьев, Тимофей Невежа и его сын Андроник Тимофеев Невежа. До конца XVI в. было издано около 20 книг церковно-религиозного содержания.

      Развитию  различных стилей орнамента и  разного характера инициалов  и заставок в книгах способствовало появление ксилографии — гравюры на дереве.

      Среди литературных памятников того времени — огромный 13-томный свод церковной литературы «Четьи-Минеи» («Чтения ежемесячные») — жизнеописания русских святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования каждого святого, написанные митрополитом Макарием.

      Создаются обобщающие летописные произведения, например, Лицевой летописный свод — своеобразная всемирная история от сотворения мира до середины XVI в. Памятником русской исторической литературы является также «Степенная книга», составленная в 1560—1563 гг. по материалам летописей, родословных книг и др. духовником царя Ивана IV (Грозного) Андреем. В ней излагается русская история от Владимира I (Святославовича) до Ивана IV.

      Свод  житейских правил и наставлений, возникших в боярской и купеческой среде Новгорода, содержит «Домострой» (XVI в.). Он защищал патриархальный уклад в семье, давал советы экономии, бережливости, ведения хозяйства. Домострой был составлен при участии государственного деятеля и писателя священника Сильвестра (? — ок. 1566) на основе отечественных и переводных хозяйственных и нравоучительных сочинений.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2. Зодчество

       После монголо-татарского разорения русская архитектура переживала пору упадка и застоя. Монументальное строительство прекратилось на полстолетия, кадры строителей, по существу, были уничтожены, подорвана и техническая преемственность. Поэтому во многом приходилось начинать сначала. Строительство теперь сосредоточилось в двух основных районах: на северо-западе (Новгород и Псков) и в древней Владимирской земле (Москва и Тверь). Географическое положение Пскова , постоянная опасность нападения Ливонского ордена обусловили развитие здесь оборонного зодчества. В ХIV – ХV вв. возведены каменные стены псковского детинца (Крома) и “Довмонтова города”. К началу ХVI в. общая протяженность крепостных стен Пскова составила 9 км.

          Псковские храмы  небольших размеров  возводили из местного  камня и белили, чтобы известняк  не выветривался (церкви  Василия на горке, 1413 г.; Георгия со  взвоза, 1494 г. и  др.). Архитектурный  облик церквей  оживлялся асимметричными  крыльцами, папертями, звонницами, которые в целях экономии строились без собственного фундамента и возводились прямо над фасадом церкви, над папертью, даже над погребами (церковь Успения в Пароменье, 1521 г.) Вековые традиции, гибкость архитектурного мышления , практичность создали заслуженную славу псковским зодчим и позволили им в дальнейшем сделать весомый вклад в архитектуру единого Российского государства.