Коммуникативные особенности бесписьменных культур

    Письменность, как уже подчеркивалось, выступает  прежде всего как средство аккумуляции, обособления, а значит – отчуждения культурного опыта от субъектов  культуры, ее массовых носителей, порождая при этом новые институциональные структуры и коммуникативно-деятельностные механизмы развития и трансляции культурного опыта (письменные законы, научные знания, систему образования). В этом смысле письменность не только расширяет структурный арсенал культуры, но также дифференцирует и специализирует механизмы функционирования ее структурных подсистем и культуры в целом. Но поскольку в бесписьменной культуре единственным источником (и механизмом) формирования представлений являются устно внушаемые правила (традиции) сознания, а также конвенциональные нормы ценностей и схемы поведения, то ритуализованные традиции группового и индивидуального ориентирования сознания, побуждающие к социальным действиям, предстают в этикетной псевдоформе. По сути же речь идет не об этикете как таковом, а о некоем всеохватном механизме самоорганизации социума (этноса, рода, племени), опирающемся, как уже подчеркивалось, на обширную семиотическую систему и превращающем значения и смыслы культуры в знаки актуализированного действия и, наоборот, придающем социальным действиям культурное значение, задавая готовые схемы поведения и действия в самых различных жизненных ситуациях.

    Конечно же, речь идет о социальных действиях  и социальном регулировании, характерных  прежде всего для традиционного  общества (традиционной культуры), хотя в культурном обиходе кавказских этносов и в настоящее время сохраняются, в чем-то трансформируясь, но оставаясь действенными, традиционные культурные механизмы самоорганизации, ассоциируемые с этикетом.

    Эпифеномен  этикетности, вероятно, характерен не для всех бесписьменных культур. В связи с этим обратим внимание на то, что традиционные бесписьменные культуры различных сообществ (этносов, племен и т.д.), хотя сами по себе существенно различаются по структуре, смысловому строю и механизмам функционирования, могут быть сведены в две группы и, таким образом, подразделены на два типа – креативные культуры и культуры типа “клише”. Культуры последнего типа, как известно, вырабатываются в экстремальных условиях выживания человека (полярные регионы, пустыни, лесные джунгли) и являются, прежде всего, системой жестко регламентированных взаимоотношений со средой обитания и “технологией жизни”, приспособленной к этим специфическим условиям. Главной и решающей предпосылкой функционирования подобной культуры является точность передачи от поколения к поколению эмпирически усвоенного круга предметных ценностей (знаний, рецептов и навыков действия), на основе которых строится технология жизни в этих экстремальных условиях. Понятно, что в данном случае любая ошибка в передаче и усвоении обозначенного культурой круга предметных ценностей чревата гибелью самой культуры и ее носителей. Соответственно, система коммуникации подобной культуры строится как высокоточный информационно-ретранслятивный канал передачи по существу сакральной информации (как по содержанию, так и по способам ее использования, а значит – и социальной организации). Для функционирования традиционно-креативной культуры этого явно недостаточно. В ней, наряду с информационно-ретранслятивными механизмами, действует и такой тип коммуникации, который ориентирован на знаковую актуализацию значений (смыслов, прецедентов, феноменов) культуры и на использование необходимых для раскрытия их содержания форм социальной организации и социальной деятельности, что наблюдается на примере кавказских этнических культур. Характерно, что при этом допускается широкий спектр импровизации в конкретном содержательном наполнении культурного события, но требуется соблюдение нормативно установленных традицией форм его (культурного прецедента) сценарной организации и социально-деятельностного регулирования. Получается так, что мы имеем дело с коммуникативным механизмом, охватывающим нормы восприятия, мышления и поведения, “запуск” которого означает срабатывание механизмов социального действия и социального регулирования, то есть регулирования половозрастных, семейно-бытовых, социально-иерархических, трудовых и этических отношений, включенных в публичные культурные события. Поскольку социальное структурирование у кавказских этносов, так и не создавших централизованного государства с соответствующими институтами власти, по сути не выходило за пределы родовой общины (сельской, аульной), указанные регулятивные механизмы культуры были вполне адекватны наличествующему масштабу социального регулирования. И сложившийся культурно-коммуникативный механизм обеспечивал (и продолжает во многом обеспечивать) не только наделение значений культуры знаковой определенностью, но и необходимую для реализации культурных смыслов социальную организацию. В итоге традиционные кавказские культуры являют собой глобальную коммуникативную систему обеспечения не только констелляции и трансляции культурного опыта, но и культурной самоидентификации и социальной самоорганизации при четкой, нормативно заданной ролевой организации членов социума (участников культурного события) в действиях по достижению этих целей. Ясно, что это нечто гораздо большее, чем этикет.

    Здесь уместно обратиться к саморефлексии  культуры и “свидетельствам” языка, идентифицирующим, структурирующим  и классифицирующим как смыслы культуры, так и факты и феномены реальной действительности. Как же трактуется самой этнической культурой то, что инокультурным наблюдателем и этнографическим взглядом воспринимается как этикет?

    В адыгских языках (именно адыгские культуры наиболее известны своей “этикетностью” [12]) все нормирующие аспекты культуры (в том числе и коммуникации) идентифицируются и интерпретируются как закон или кодекс всеобщего характера и всеобщего действия (“хабзэ”, что буквально означает “всеобщий язык, язык народа”), а не как этикет, то есть локальный аспект культуры и некое предустановление поведения где-либо. Таким образом, в качестве основного кодекса и общеобязательного закона культуры в данном случае предстает знаково-организованный, ритуализованный и глобально-нормирующий характер коммуникации, типичный для всех кавказских этнических культур. А этикет, что проявляется в каких-то конкретных культурно-событийных ситуациях (как аспект гостеприимства, например), в саморефлексии культуры (в семиотике и семантике языка), фиксируется как часть, элемент и функционально-специализированная норма этого основного кодекса. Это и понятно, если учитывать, что формирование этикета как такового является частью процессов дифференциации культуры, отражающей социальную стратификацию, ведущую в конечном итоге к появлению, по существу, особых, “престижных” форм коммуникации (аристократических, рыцарских, дипломатических и т.д.). В то же время, хотя социальная дифференциация и стратификация в традиционной культуре (обществах) кавказских этносов не получили большого развития, кавказские культуры воспринимались и воспринимаются как “этикетные” в силу их указанной коммуникативной специфичности.

    Традиции, как правило, рассматриваются в  качестве оппозиции по отношению  к инновации, как воплощение и выражение инерции и застоя. Если такие трактовки в какой-то мере могут быть оправданы в отношении традиций культур типа “клише”, коммуникативная система которых замкнута на саму культуру (“во внутрь”) и ее репликацию, то система коммуникации традиционных культур креативного типа носит открытый, диалогический характер, по сути компенсируя отсутствие письменности и связанных с ней коммуникативных средств, а точнее, превращая коммуникацию в глобальное выражение культурной и социальной практики этноса.

    “Этикетность” кавказских этнических культур обычно рассматривается, как уже подчеркивалось, в ключе общих для культуры качеств без серьезных попыток  пролить свет на ее сущность, истоки и причины.

    Речь, на наш взгляд, идет прежде всего  о механизмах функционирования и развития бесписьменных культур в условиях контакта с другими бесписьменными и письменными культурами. В условиях бытования в поликультурном пространстве реальным (по сути – единственно возможным) механизмом развития культуры, пополнения и обновления культурного опыта этноса становится коммуникативная открытость к иным культурам, межкультурные и кросскультурные взаимодействия. Впрочем, это рационально-прагматическое качество культуры, ее интерес и открытость к иным культурам проявляются, как уже подчеркивалось, прежде всего в отношении представителей и посланников этих культур, то есть к гостю, что так или иначе дает повод видеть в этом выражение “этикетности” культуры.

    В то же время коммуникативная открытость креативных бесписьменных культур к иным культурам, при непрерывном расширении потенциально доступного арсенала предметных ценностей и социально-культурного опыта, неизбежно ведет к обострению внутренних противоречий традиционной культуры. Она, в свою очередь, не располагая письменностью и порождаемыми ею институциональными структурами культурной коммуникации, сталкивается с невозможностью адаптировать в собственную культурную ткань все многообразие привлекательных инокультурных плодов. Своеобразным разрешением этого противоречия становится такая организация “внутрикультурной” коммуникации, которая охватывает не только смыслы и значения культуры, но и социально-деятельностные механизмы их актуализации и раскрытия. При этом именно социально-деятельностные механизмы, их знаковая кодификация и регламентация выступают как основной каркас культурного кодекса бесписьменного общества с креативной культурой, что неизбежно придает ей, подчеркнем еще раз, церемонно-этикетный характер.

    Чрезмерное  преувеличение роли письменности как  критерия отнесения культуры к традиционной или современной очевидно, если иметь в виду навязывание традиционной культуре таких качеств, как примитивность, консервативность, дорациональность и т.д. Традиционные культуры (так же, как и письменные культуры, относимые к категории современных, исторических, цивилизованных), конечно же, неоднородны, неодинаковы по уровню развития и потенциалам. Но, поскольку в научной практике культуроведения сохраняется градация культур на исторические и примитивные по признаку “наличия – отсутствия” письменности, вероятно, имеет смысл группировать традиционные бесписьменные культуры по типу доминирующей коммуникации. При таком подходе, учитывая обращенность коммуникации в культурах типа “клише” вовнутрь и коммуникативную открытость креативных, традиционные бесписьменные культуры могут подразделяться на эндокоммуникативные (типа “клише”) и экзокоммуникативные (креативные). Учет коммуникативных особенностей, дополняя общепринятый критерий “наличия – отсутствия” письменности, расширяет спектр признаков различения и сравнения культур, позволяет объективнее оценивать их потенциал. В связи с этим уместно заметить, что эндокоммуникативными являются не только культуры, функционирующие в экстремальных природно-климатических условиях как “технология жизни”, но и те культуры, которые жестко замкнуты на определенную идеологию (научно-теоретическую, религиозно-культовую и т.д.).

    Понятно, что наибольшим многообразием коммуникативных  возможностей (коммуникативной универсальностью) обладает современная письменная культура, которая опирается как на потенциальную, так и актуальную модальности коммуникации, а также на ее “эндогенные” и “экзогенные” формы, сочетая или чередуя их в зависимости от конкретных задач коммуникативной деятельности и условий ее осуществления. При этом выбор конкретного сочетания модальности, форм и механизмов базируется на рационально-прагматических критериях (полезности, экономности, помехоустойчивости, быстродействия и т. д.). Более того, современные письменные культуры нейтральны в своих коммуникативных предпочтениях, в то время как для традиционных бесписьменных культур характерна (можно сказать – детерминирована) “коммуникативная определенность”. Например, традиционная культура типа “клише” способна функционировать, сохраняя непрерывность только в такой мере, в какой поддерживается эндокоммуникация (трансляция от поколения к поколению сакрализованного культурного опыта) на основе неизменных социальных структур и типов социальных отношений. И традиционная культура креативного типа может сохранять свою креативность только на базе экзокоммуникации (коммуникативной открытости), которая, в свою очередь, требует от ее носителей изобретения и внедрения в собственную культурную практику целой системы форм и норм социально-деятельностной организации. Они же должны обеспечить глобальную актуализацию всего континиума культурных смыслов в коммуникативной деятельности. При этом коммуникация проявляется прежде всего как ритуализация практически любого культурного акта и социального действия (с учетом содержательных мотивов, а также социально-иерархических, половозрастных и иных особенностей их участников). Кроме того, она может проявляться как перевод в сферу публичной коммуникации различных процедур выявления (контроля) не только уровня социализации, но и культурных достижений членов социума (качества домашнего образования девушек, трудовой и боевой выучки юношей, хозяйственности невесток, мастерства ремесленников и т.д.) и, наконец, как поощрение любого проявления коммуникативных успехов (остроумия, находчивости, состязательности, учтивости, культурного патриотизма и т.д.). Более того, богатый арсенал смеховой культуры кавказских этносов живо реагирует на любой промах в коммуникативной деятельности, на любые отступления от ее норм и установившихся форм, как бы обеспечивая публичный контроль за их соблюдением. Понятно, что все это придает традиционной культуре креативного типа обрядово-зрелищный, церемониально-этикетный облик, хотя, по существу, речь идет, как уже отмечалось, о специфичности механизмов коммуникации, компенсирующих отсутствие письменности и связанных с ней институциональных структур (образования, науки, правового регулирования на основе писанных законов и др.). Эти механизмы объективно превращают ее (коммуникацию) в актуализированную совокупность всей суммы знаний и ценностей культурного наследования, в регулятор всего спектра социальных действий, то есть в глобальное выражение общественной практики социума (рода, племени, этноса).

    Как уже подчеркивалось, в культуре все  взаимосвязано и каждая ее подсистема в превращенной форме отражает весь строй культуры. Это относится прежде всего к языку, который выступает как форма опредмечивания актов сознания, а значит – ментальных конструкций, регулятивных схем и, конечно же, коммуникативной организации культуры. Характерны в этом отношении особенности дейксиса (дейксисной системы) кабардинского языка.

    Как известно, дейксис языковой системы  служит для актуализации компонентов  речи и содержания высказывания через  конкретизирующие указания на участников речевого акта (говорящего и адресата), предмет речи и степень его удаленности, временную и пространственную локализацию сообщаемого факта, то есть для актуализации коммуникации. При этом носителями дейксических функций могут быть как лексические единицы языка – местоимения, наречия, так и грамматические категории (например, глагольные). В кабардинском языке (одном из характерных кавказских языков) эти носители выступают в особой, слитной форме, что создает возможность выразить в одной лексической единице сложную речевую ситуацию с исчерпывающим указанием на участников речевого акта, предмет речи, а также на пространственно-временную локализацию сообщения. Так, слово “укърезгъэджащ” (в русской транскрипции – “укрезгаджащ”) заключает в себе целое предложение: “Я направил к тебе человека, чтобы он (она) позвал (позвала) тебя ко мне”. Таким образом, коммуникативно- актуализированный характер культуры и универсальный характер коммуникации находят отражение в языке через специфичные формы дейксиса, которые обеспечивают лаконичными средствами (в данном случае – лишь одним словом) актуализацию как речевой ситуации, так и денотативного содержания высказывания.

    Коммуникативно-актуализированный  характер адыгской традиционной культуры выражается и в дидактичной центровке  речевых ситуаций, когда говорящего ставят в центре событий [8]. Речь идет об определенных формах структурирования и организации действительности, объектно- субъектных и субъектно-субъектных отношений средствами языка, адекватными коммуникативной специфике данной культуры. Они, как нельзя лучше, демонстрируют органическое единство языка, восприятия, мышления, культуры и коммуникативной организации.

    Отождествляя  традиционные и примитивные культуры, как известно, часто ссылаются  на М. Вебера, который различал четыре типа социальных действий: аффективные, традиционные, ценностно-рациональные и целе-рациональные [14]. При этом первые два типа социального регулирования (аффективный и традиционный) относят к эпохам “дикости” и “варварства”, когда основными регуляторами отношений были мифы, табу, обычаи, и рассматривают их как докультурные формы объединения людей. Появление же культуры как таковой связано с переходом от аффективного и традиционного к нормативно-рациональному типу, трактуемому как ценностное регулирование отношений в социуме. На наш взгляд, традиционные культуры креативного типа (экзокоммуникативные бесписьменные культуры), в том числе и кавказские этнические, вступая в противоречия с приведенной схематизацией отношений культурного и социального, характеризуются развитой системой нормативно-ценностного регулирования, выраженной, прежде всего, в указанных коммуникативных особенностях. Следует заметить, что и веберовские “идеальные типы” – гипотетические модели заведомо не могут охватить нюансы любых традиционных обществ и их культур.