Умысел и его виды

после того, как эта психическая работа окончена, сформированы отдельные

моменты хотения, для того чтобы замышленное не осталось одним фантастическим

планом, одним из тех мечтаний, которые зарождаются, растут и исчезают

бесследно в душе каждого, чтобы оно действительно было преддверием

деятельности, ее определением, необходим новый психический акт,

энергетический порыв, в силу которого творческие построения нашего мышления

получают практическое значение; этот порыв мы будем называть актом решимости,

составляющим то соединительное звено между мыслью и делом, после которого

начинается уже осуществление воли в деятельности, так что умысел является

сознательно-волевой решимостью на учинение известного деяния и

соответствующего направления деятельности, обнимая этим понятием как

содеяние, так и бездействие

Различение элементов хотения имеет существенное значение и при установлении

оттенков умышленной вины.

Таганцев остановился только на тех деяниях, которые или имеют действительное

теоретическое и практическое значение, или сохранились в  праве того периода.

Наиболее старым и наиболее важным практически делением умыш­ленной

виновности,  по его мнению, является различие между умыслом прямым (dolus

directus) и непрямым (dolus indirectus, а позднее eventualis), хотя самое

понятие об этих типах в истории доктрины существенно изменялось. Так, в

первичном, дофейербаховском периоде под непрямым умыслом понимали умысел

предполагаемый, свидетельствуемый обстоятельствами дела, например,

употребленным оружием, силой удара и т.д., благодаря кото­рым можно было

заключить, что виновный сознавал, что делает, а потому и умышлял на

сознанное. Таганцев пишет, что это деление вызывало неоднозначную реакцию: с

одной стороны, по поводу вводимой этим путем презумпции виновности, а с

другой — ввиду отождествления умышленности с сознательностью.

Мало-помалу выросло новое учение о непрямом эвентуальном умысле, или преступном

безразличии, с выделением другой группы случаев, относимых к непрямому умыслу,

в смешанную виновность, под именем culpa dolo determinata

[4].

Сознательное направление нашей деятельности на правоохранительные объекты, по

этой теории, может быть двоякое:

или посягающий желал именно этого посягательства, ради него и предпринял

какое-либо действие — умысел прямой;

или же, предвидя, что предпринятое им произведет такое нарушение, он

безразлично к этому относился, допускал его наступление — умысел

эвентуальный.

Таганцев считал: «...всякое сознательно предпринимаемое действие предполагает

наличие цели, к которой стремится данное лицо, то умысел эвентуальный по

самой природе своей является дополняющим умысел прямой, причем дополняемое

может быть само по себе преступно или же юридически безразлично, так что

эвентуальный умысел может совпадать или с преступным, или с непреступным

направлением воли», и приводит пример: некто пускает фейер­верк, предвидя,

что ракеты или даже искры благодаря сильному ветру могут зажечь близлежащие

чужие, легко воспламеняющиеся материалы, что действительно и случилось;

эвентуальный умысел на истребление чужого имущества конкурирует в этом

примере с непреступным прямым умыслом, направленным на устройство фейерверка;

кто-либо поджигает ночью строение, в котором лежит больной, предвидя при

этом, что больной может сгореть, или насилует заведомо беременную, на

последнем месяце беременности, предвидя, что может произойти выкидыш; в

обоих этих случаях эвентуальный умысел на убийство или на выкидыш

конкурирует с прямым преступным умыслом на поджог, на изнасилование.

В дореволюционном Российском уголовном праве постановления об умысле непрямом

появились под несомненным влиянием австрийского уложения, с изданием Уложения

1845 г., но в форме, весьма неудачной.

Различие умысла прямого и преступного безразличия положено в

основу постановлений Уголовного уложения. Всякая умышленная вина предполагает

сознание учиненного виновным преступного деяния; но затем эта вина разделяется

на два вида:

     первый, соответствующий прямому умыслу, когда виновный желал учинения

преступного деяния,

     и второй, соответствующий умыслу эвентуальному, когда виновный допускал

наступление тех последствий, которые обусловливали преступность учиненного им.

По поводу этого деления объяснительная записка содержит следующие замечания:

"Указанное различие видов умысла служит главным образом для определения объема

деяний, входящих в область умышленной виновности вообще, так как с

практической стороны оба эти вида вполне объединяются общим для них понятием

умысла, так что, по предположениям комиссии, в тех случаях, где закон говорит о

виновности умышленной, не делая никаких особых оговорок, должны быть

подразумеваемы как умысел прямой, так и непрямой. Точно так же они стоят, по

общему правилу, наравне и по отношению к уголовной ответственности, влияя разве

только на меру наказания при выборе ее судом: человек, безразлично

относящийся к тому, что из его действий произойдет чья-нибудь смерть, весьма

нередко может проявлять такую же нравственную испорченность и такую же

опасность, как и человек, прямо желающий чьей-нибудь смерти"

[5].

По поводу различия в объеме обоих видов умысла объяснительная записка

указывает: "Преступные деяния в том техническом значении, ко­торое придано

этому понятию первой статьей, могут быть, по их внешней характеристике,

подразделены на четыре группы:

1) преступные содеяния, т.е. акты деятельности виновного, воспрещенные сами

по себе, безотносительно к вызванным ими результатам;

2) содеяния, преступность коих обусловливается наличностью известного,

указанного законом последствия;

3) преступное бездействие, или неисполнение чего-либо требу­емого законом,

воспрещенное само по себе, безотносительно к вызванным им результатам;

4) бездействие, преступность которого обусловливается наступлением известного,

указанного законом, последствия"[6].

По отношению к первому виду умысла, т.е. умыслу прямому, закон говорит, что

преступное деяние почитается умышленным, если виновный желал его учинения;

при этом слово "его" охватывает все вышеуказанные оттенки, входящие в родовое

понятие преступного деяния; прямой умысел, следовательно, возможен при

всех видах преступных деяний — важных и маловажных, активных и пассивных.

Напротив того, определение умысла непрямого сделано более узким, так

как текст статьи говорит: "виновный сознательно допускал наступление

обусловливающего преступность сего деяния последствия, т.е. объемлет только

вторую и четвертую группу случаев, входящих в родовое понятие преступного

деяния. "Это различие вытекает из самого существа деяний первой и третьей

группы, так как виновный, сознавая, что он делает или не делает что-либо

преступное само по себе, тем самым желает содеянного или несодеянного"

[7].

Необходимо заметить, что в законодательство тех лет входило понятие

альтернативного умысла, когда действующий предполагал возможным наступление

одного из нескольких последствий, одинаково желая каждого из них, или умысла

специального, когда для полноты субъективной виновности при отдельных

преступных деяниях требовалась не только определенность намерения, но и

определенность цели. Но первый вид по существу своему не представляет

никакого практического значения, а второй, — может быть, исследуем только

при анализе отдельных преступных деяний.

Существовало и такое деление умысла,  которое основывается на самих условиях

сформирования преступной воли, на степени обдуманности и хладнокровия,

проявленных виновным, причем некоторые кодексы, в том числе и Уложение о

наказаниях 1845 г., придают этому делению значение условия, влияющего на

ответственность при всех вообще преступных деяниях.

Самая характеристика этих видов делается по психическому состоянию лица в

момент действия или в момент сформирования умысла.

В первом случае различаются исполнение преступного действия в спокойном

состоянии, когда действующий взвешивает каждый свой шаг, и исполнение

аффектированное, часто лишенное надлежащей связи и после­довательности.

     Во втором случае различают три оттенка.

     Во-первых, умысел, сформированный в состоянии аффекта, хотя и не

достигшего такой силы, при которой он уничтожает вменяемость. Действующий

сознательно человек направляет свою деятельность к цели, хотя благодаря

ненормальным условиям возникновения преступного намерения задуманное рисуется

неясно, поставленная цель, ее отношение к интересам действующего, к

требованиям права отличается неверностью, преувеличением. Такое направление

воли называется умыслом аффектированным — impetus, и при установлении

ответственности за него обращают внимание на самую причину аффекта, на степень

извиняемости раздражения: в особенности выделяются те слу­чаи, когда причиной

аффекта были действия самого пострадавшего.

     Во-вторых, те случаи, когда преступная воля, хотя и складывается в

совершенно спокойном, хладнокровном состоянии духа, но приводится в исполнение

немедленно по возникновении, так что действующий не имеет достаточно времени

для обсуждения задуманного; этот вид умысла называется внезапным, но

хладнокровным — dolus repentinus.

Наконец, в-третьих, те случаи, когда виновный заранее обдумал все

существенные моменты предпринимаемого им действия, сделал тщательную оценку

плана — умысел обдуманный, предумышление.

Уложение о наказаниях 1845 г. (ст. 4) различало в умысле две степени:

1) когда деяние учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного

намерения или умысла, и

2) когда оное учинено, хотя и с намерением, но по внезапному побуждению, без

предумышления[8].

Обдуманность относилась к составлению умысла, а не к действию; поэтому

выполнение деяния в аффекте, происходящем от опьянения или возникшем в силу

оказанного жертвой сопротивления, не устраняло возможности признать деяние

учиненным предумышленно, и, наоборот, полное хладнокровие, расчет в момент

действия, не предлагали еще обдуманности умысла.

Конечно, большая обдуманность, всестороннее обсуждение плана, указывая на

большую энергию воли, на большую её опасность, могут сде­лать предумышление

обстоятельством, усиливающим вину: но, по мнению Таганцева,  признание

обдуманного умысла всегда и, безусловно, более тяжкой формой виновности

может привести к несправедливости. Мы можем представить такие случаи, когда

лицо, долго обдумывающее преступление, заслуживает сни­схождения, в котором

приходится отказать человеку, действующему под влиянием внезапного порыва.

Наглядные доказательства в этом отношении представляет судебная практика:

убийства из ревности, из мести нередко предполагают обдуманность, долго

носимый план деятельности, а между тем они всего чаще вызывают признание

виновного заслуживающим снисхождения и даже его оправдание, а убийство из

корыстных побуждений, ради ограбления считается всегда тяжким видом лишения

жизни, хотя бы преступник и действовал в силу внезапного по­рыва.

Уложение 1845 г. в ст. 105 довольствовалось тем, что за деяние, учиненное с

обдуманным заранее намерением, полагалась всегда высшая мера наказания, за то

преступление положенного, если в законе не определено для случаев этого рода

особой ответственности. Кроме того, по п. 1 ст. 129 мера наказания

увеличивалась, чем более было умысла и обдуманности в действиях преступника,

а поп. 5 ст. 134 наказание уменьшалось, если преступление было учинено

вследствие раздражения, произведенного обидами, оскорблениями или иными

поступками лица, которому виновный сделал или покушался сделать зло.

Данную точку зрения автора я не разделяю, так как, по моему мнению,

необдуманность, порыв, кратковременное неконторлирование ситуации, что

человеку присуще, не может конкурировать с хладнокровным вынашиванием

жестокого плана.

Действовавшее уголовное уложение вовсе не упоминает об этих видах умысла в

Общей части, предоставляя, таким образом, суду право принять во внимание

обдуманность действий или аффектированное состояние ви­новного только при

выборе меры наказания, если об этом не будет особых постановлений (на мой

взгляд, это недостаток, пробел в законодательстве).

Таким образом, можно сделать вывод, что теоретические разработки юристов

дореволюционной России были на достаточно высоком уровне, но, к сожалению,

должным образом не нашли своего законодательного закрепления.

               2. (b) Уголовное законодательство Советской России.              

В постановлении Кассационного отдела ВЦИК «О подсудности революционных

трибуналов» выделяются случаи, когда виновный «активно противодействует

Рабоче-крестьянскому  Правительству или призывает других противодействовать

ему путём неисполнения декретов и иных постановлений Советской власти,

местной или центральной; явно игнорирует такие постановления и своими

действиями затрудняет правильный ход работ в правительственных или

общественных учреждениях или призывает к саботажу или организует таковой». От

них постановление отличает случаи, «когда имеет место простое неисполнение

или неподчинение постановлениям местных властей». Постановление различает

также случаи, когда виновный «сообщением, распространением или разглашением

явно ложных или непроверенных слухов путём печати, или в публичных собраниях,

или в публичном месте могущих вызвать общественную панику или посеять