Мотив и цель преступлений против порядка подчиненности и воинских уставных взаимоотношений

В уголовно-правовой литературе делались попытки классифицировать мотивы и цели по их характеру, содержанию, по признаку устойчивости мотивов и целей и др.³ Однако эти виды классификации не играют сколько-нибудь значительной уголовно-правовой роли. В уголовно-правовой литературе предлагалась также классификация, "базирующаяся на моральной и правовой оценке мотивов и целей". В соответствии с ней все мотивы и цели разделяются на две группы:

1) низменные;

2) лишенные низменного  содержания.

К низменным относятся  такие мотивы и цели, с которыми законодатель связывает установление или усиление уголовной ответственности.

Второй вид мотивов  и целей - такие, которые лишены низменного характера. Законодатель не связывает  с этими мотивами и целями усиление уголовной ответственности. Это  мотивы трусости, ложно понятые интересы дела и пр. Некоторые авторы предлагают такие мотивы назвать асоциальными в отличие от антисоциальных (низменных).

Также некоторые авторы различают мотивы двух порядков: понимаемые и реально действующие.⁴ Понимаемые только объясняют, почему человек должен поступить так, а не иначе. Вторые же являются силами, приводящими субъекта к совершению деяния. Лишь они имеют значение для уголовного права, поскольку выполняя роль связующего звена между потребностью и конкретным поведением, вызывают совершение преступления. В процессе мотивации поведения эти мотивы не только избираются, осознаются, но и оцениваются субъектом с точки зрения общественных норм и интересов как социально допустимые или антисоциальные. Только те из мотивов, которые в процессе своего формирования соотнеслись с социальной оценкой и нашли антиобщественную оценку приложения (в виде конкретного объекта и предмета своего удовлетворения), могут называться мотивами преступления и уже не могут  быть расценены как социально полезные или допустимые, нейтральные для общества. Поэтому и ни одна из целей общественно опасного деяния, формируемая на основе мотива, также не может быть расценена иначе, как антисоциальная. Но в силу психологической природы цель, будучи способом реализации мотива (цель = мотив + сознание + воля), представляет собой наиболее близко примыкающую к преступному результату стадию мотивации и свидетельствует о повышенной опасности деяния и совершившего его лица. Поэтому иногда законодатель игнорирует мотивы преступления, однако вводит в конкретные нормы признак цели. В таких случаях, как представляется, презюмируется, что меньший интерес для правоприменителя должен представлять ответ на вопрос, почему лицо поступило так и больший – для чего оно действует таким образом. Тем самым в законе подчеркивается повышенная антисоциальность целей преступления по сравнению с порождающими их мотивами.  

В общем виде способы  отражения тех или иных элементов  в составе преступления, некоторые  вопросы отражения в уголовном  законодательстве элементов субъективной стороны отчасти затронуты в юридической литературе.⁵

Наиболее распространенным способом отражения мотива и цели в законодательстве о воинских преступлениях  является указание мотива, цели в составе  преступления в качестве одного из основных (конструктивных) признаков. Такой способ позволяет не только показать влияние рассматриваемых признаков на характеристику общественной опасности деяния и лица, его совершившего, но и определить воинскую направленность конкретного деяния. Если об этой направленности судить только по фактическим действиям и результатам, можно неверно оценить общественно опасное деяние. В этой связи решающее значение приобретает установление действительных мотива и цели преступления, позволяющих выявить объект посягательства. Так, например, порядок подчиненности как объект преступления, предусмотренного ст. 334 УК РФ, можно установить именно по специальному мотиву, обусловленному выполнением начальником обязанностей по военной службе. Отсутствие мотива, указанного в законе в качестве конструктивного элемента состава насильственных действий в отношении начальника, исключает квалификацию содеянного по упомянутой статье. Аналогичную роль выполнят специальная цель в ст. 338 УК РФ, предусматривающей ответственность за дезертирство. При такой конструкции мотив и цель могут указываться в качестве основного признака состава либо самостоятельно, либо наряду с другими основными признаками состава.

В ряде составов воинских преступлений мотив и цель как  конструктивные признаки не указаны, тем  не менее, презюмируются как обязательный структурный признак состава.⁶ А именно в ст. ст. 332, 333, 340, 341, 346 УК РФ. Так в ст. 340УК РФ (нарушение правил несения боевого дежурства) цель не указывается в качестве конструктивного или квалифицирующего признака. Однако в этом воинском преступлении она является обязательной. Это означает, что в данном преступлении цель подлежит обязательному выяснению, так как влияет на квалификацию содеянного. Например, при установлении цели оказания помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности России преступление может быть квалифицировано по ст. 275 УК РФ (государственная измена). В ст. 336 УК РФ цель данного преступления также специально не указывается, но по смыслу закона она подразумевается – стремление унизить честь и человеческое достоинство потерпевшего. Отсутствие такой цели в конкретном противоправном поведении свидетельствует и об отсутствии данного преступления в целом.⁷

Аналогичным образом  рассматривается вопрос мотива в  воинских преступлениях. Так, в ст. 334 УК РФ (насильственные действия в отношении  начальника) мотив (который обозначается словами «в связи с исполнением  обязанностей военной службы) указывается  в качестве одного из конструктивных признаков преступления, а в ст. 335 УК РФ (нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности) признак мотива отсутствует. Вместе с тем мотив является альтернативным конструктивным признаком преступных нарушений правил уставных взаимоотношений, придающим данному деянию воинский характер (воинскую направленность).⁸ Такой подход разделяет и Военная коллегия Верховного Суда РФ.⁹  

Важной функцией мотива и цели является разграничение воинских преступлений между собой, а также их отграничение от смежных общеуголовных деяний. Например, если подчиненный оскорбляет начальника, не находящегося во время исполнения служебных обязанностей и не в связи с исполнением этих обязанностей, т. е. без мотива недовольства его служебной деятельностью, то содеянное может быть квалифицировано в качестве общеуголовного преступления. Для отграничения одного преступления против военной службы от другого, как правило, указывается цель. Так, дезертирство в отдельных случаях совпадает по всем объективным признакам с составом самовольного оставления части (ст. 337 УК РФ), отличается от последнего только целью – намерением вовсе уклониться от военной службы.

2. Значение мотива и цели при квалификации преступлений против порядка подчиненности и воинских уставных взаимоотношений.

Мотив и цель имеют  двоякое уголовно-правовое значение: при конструировании закона и  при его применении. Рассматриваемые  категории являются факторами, которые  учитывает законодатель в правотворческой  деятельности наряду с другими факторами  криминализации, подчеркивая тем самым важность данных элементов в характеристике главного свойства преступления – общественной опасности. Оказывая влияние на формирование норм уголовного права, на установление уголовной ответственности, мотив и цель вводятся в конкретные составы преступлений не произвольно, а определенным способом, в зависимости от тех служебных функций, которые они выполняют при определении общественно опасного деяния как преступления.¹⁰ Способы отражения мотива и цели в военно-уголовном законодательстве, применяемые в правотворческой деятельности, дают представление о требованиях закона, формируя информационную модель о мотиве и цели преступления определенного вида, закрепленную в уголовном законе.¹¹ Способ «обрисовки» мотива и цели в законе дает правоприменительным органам информацию о содержании субъективной стороны совершенного конкретного деяния, которую необходимо установить при расследовании уголовного дела. При квалификации сопоставляется информация о мотиве и цели, заложенная в норме закона и полученная при расследовании конкретного дела, после чего делается вывод о юридической природе всего совершенного преступления. Вопрос о способах отражения мотива и цели в законодательстве о воинских преступлениях, таким образом, представляет интерес как для правотворческой, так и для правоприменительной деятельности, что и определяет его место в исследовании проблем военно-уголовного законодательства.

В ряде случаев для  разграничения воинских преступлений между собой, а также их отграничения от смежных общеуголовных деяний необходимо определить мотив и цель. Для всестороннего рассмотрения особенностей влияния данных элементов субъективной стороны на квалификацию преступлений против порядка подчиненности и уставных воинских взаимоотношений приведу ряд примеров из судебной практики.

Примером влияния мотива и цели на отграничение воинского  преступления от смежного общеуголовного служит уголовное дело в отношении младшего сержанта Русяева.

Органами предварительного следствия Русяев обвинялся в  том, что в помещении казармы нанес младшему сержанту Стержантову один удар кулаком в лицо, причинив перелом нижней челюсти, то есть вред здоровью средней тяжести. Эти его действия были квалифицированы по ч. 2 ст. 335 УК.

В судебном заседании  военным судом Одинцовского гарнизона  было установлено, что насилие Русяевым применено на почве личных взаимоотношений, не связанных с военной службой, - в связи с подозрением Стержантова в краже принадлежавших подсудимому вещей. При этом ни подсудимый, ни потерпевший какие-либо конкретные обязанности военной службы (общие или специальные) фактически не исполняли, а конфликт между ними произошел хотя и в установленное распорядком дня служебное время, но в уединенном месте, и нарушением внутреннего порядка в подразделении не сопровождался.

Поскольку перечисленные обстоятельства свидетельствовали об отсутствии в действиях Русяева признаков преступления против военной службы, суд с учетом причиненного личности потерпевшего вреда правильно переквалифицировал содеянное на ч. 1 ст. 112 УК.

Примером ошибочного вывода об отсутствии признаков воинского преступления может служить уголовное дело в отношении матроса Шлеева.

Органами предварительного следствия Шлеев обвинялся в  совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 335 УК и выразившегося в  нанесении одного удара сослуживцу Ляпунову, в результате которого последнему был причинен вред здоровью средней тяжести.

Переквалифицируя содеянное  Шлеевым на ч. 1 ст. 112 УК, военный суд  Одинцовского гарнизона в приговоре  указал, что подсудимый не желал  нарушить воинский правопорядок, а применил насилие к потерпевшему по мотиву личной неприязни, за толчок и оскорбление нецензурной бранью.

Между тем, из приговора  видно, что инцидент между Шлеевым  и Ляпуновым произошел во время  выполнения названными лицами хозяйственных работ в подразделении и лишь после того, как подсудимый выказал недовольство отношением потерпевшего к уборке помещения. При этом каких-либо претензий личного характера ни Шлеев к Ляпунову, ни Ляпунов к Шлееву не предъявляли.

Таким образом, содеянное Шлеевым не только было связано с недовольством исполнения потерпевшим обязанностей военной службы, но и совершено во время исполнения обоими этих обязанностей, что свидетельствует об очевидном для виновного фактическом нарушении порядка воинских отношений.

Поэтому вывод суда об отсутствии у виновного прямого  умысла на нарушение воинского правопорядка, а, следовательно, и признаков воинского  преступления, в данном случае не может  быть признан правильным.

При рассмотрении подобных дел следует иметь в виду, что хотя конечной целью виновного является расправа над потерпевшим, для достижения этой цели он вынужден умышленно нарушать воинский правопорядок (причем с прямым умыслом, поскольку лицо сознает неизбежность такого нарушения и желает этого).

Таким образом, с субъективной стороны указанные преступления, за исключением неисполнения приказа, совершаются только с прямым умыслом на нарушение порядка подчиненности и воинских уставных взаимоотношений.

Примером правильной оценки субъективной стороны содеянного является и уголовное дело в отношении рядового Андреева.

Органами предварительного следствия рядовой Андреев обвинялся  в том, что бросил плоскогубцы  в голову сослуживца рядового Денежкина, в результате чего последнему был  причинен тяжкий вред здоровью. Эти  действия Андреева были квалифицированы по ч. 3 ст. 335 УК.

В судебном заседании  Белогорским гарнизонным военным  судом установлено, что плоскогубцы  Андреев бросил в сторону вновь  прибывших в часть военнослужащих, желая таким образом привлечь их внимание к себе. При этом цели нарушить уставной порядок взаимоотношений между военнослужащими и причинить кому-либо, в частности, потерпевшему Денежкину, телесные повреждения он не имел и возможности наступления указанных последствий не предвидел, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должен был и мог их предвидеть.

При таких обстоятельствах  суд гарнизона обоснованно переквалифицировал содеянное Андреевым на ч. 1 ст. 118 УК.

В преступлении, предусмотренном  ст. 333 УК РФ (сопротивление начальнику или принуждение его к нарушению обязанностей военной службы), подразумеваемой целью деяния признается стремление не подчиниться законным распоряжениям начальника или иного лица, исполняющего обязанности военной службы, воспрепятствовать осуществлению им служебных функций (сопротивление), либо заставить нарушить возложенные на него обязанности (принуждение).

При сопротивлении виновный сам своими действиями не дает возможности  начальнику или иному лицу выполнить  в данной конкретной обстановке свои служебные обязанности. В отличие от сопротивления при принуждении виновный пытается заставить начальника или иное лицо действовать в интересах виновного либо вопреки интересам службы. При этом принуждение всегда характеризуется предъявлением конкретного требования о совершении или несовершении определенных действий.