Административно-правовой статус религиозных объединений

Федеральным законом от 26 сентября 1997 г. определены права и условия деятельности российских религиозных организаций, а также порядок осуществления надзора и контроля за исполнением ими законодательства в данной сфере.

Надзор  за исполнением законодательства РФ о свободе совести, свободе вероисповедания  и о религиозных объединениях осуществляют органы прокуратуры.

Орган юстиции, зарегистрировавший религиозную организацию, осуществляет контроль за соблюдением  ею устава относительно целей и порядка  ее деятельности.

Впервые в нашем законодательстве закреплены положения, касающиеся права военнослужащих на свободу совести и свободу  вероисповедания. В Федеральном  законе «О статусе военнослужащих»  от 27 мая 1998 г. указано, что создание религиозных объединений в воинской части не допускается. Религиозные обряды на территории воинской части могут отправляться по просьбе военнослужащих за счет их собственных средств с разрешения командира. Военнослужащие в свободное от военной службы время вправе участвовать в богослужениях и религиозных церемониях как частные лица. Однако военнослужащие не вправе отказываться от исполнения обязанностей военной службы по мотивам отношения к религии и использовать свои служебные полномочия для пропаганды того или иного отношения к религии.¹

Таким образом, органы исполнительной власти контролируют соответствие федеральному законодательству внутренних установлений религиозных организаций, прежде всего уставов. Так же исполнительная власть взаимодействует с конфессиональными объединениями при определении статуса учреждений религиозного образования. Религиозное образование или его основы могут быть получены не только в учреждениях конфессионального образования, но и в государственных или муниципальных образовательных учреждениях.

2 Конституционные проблемы законодательства о религии и религиозных организациях.

2.1 Светское государство и религиозные организации

В конституциях всех бывших союзных республик содержится ряд статей, так или иначе касающихся религии. Их положения в совокупности образуют нормативную основу и теоретико-методологическую базу законодательств о религии  и религиозных организациях постсоветских  суверенных государств. Поэтому несовершенство отдельных конституционных норм и формул не только определяет слабость и противоречивость других актов, входящих в такие законодательства, но и  серьезно затрудняет попытки реконструкции  последних.¹

История распорядилась так, что пересмотр  государственной политики в отношении  религии на территории СССР происходил в условиях развала прежней государственности, ускоренного и хаотичного поиска новых подходов. Соответствующие  нормативные акты тогда создавались  наспех, без должного теоретического обоснования и учета системной  связи с конституционными положениями. Отсюда затруднения в процессе реализации текущих законов о свободе  совести (вероисповедания) и периодические  требования их изменения со стороны  как государственных органов, так  и религиозных организаций. Вместе с тем реформировать законодательство о религии и религиозных организациях следует осторожно, продуманно и  последовательно, избегая прежних  ошибок. Прежде всего необходим глубокий анализ конституционных положений, оценка их качества и перспективности  в части непосредственного регулирования  общественных отношений, связанных  с религией, а также способности  служить фундаментом для других нормативных актов.

Особое  значение среди конституционных  положений «религиозного» блока  имеет декларирование светского  характера государства основными  законами Азербайджана (ст. 6), Казахстана (ст. 1), Киргизии (ст. 1), Российской Федерации (ст. 14), Таджикистана (ст. 1) и Туркмении (ст. 1). И хотя конституции остальных  бывших союзных республик не содержат указаний на светскость своих государств, последних тоже можно отнести  к светским. По крайней мере ни один из прежних субъектов СССР официально не установил государственной религии.

Государственная светскость, даже зафиксированная конституциями, не создает конкретных правовых норм. Она является важнейшей аксиологической, теоретической и методологической категорией, удерживающей развитие постсоветских  государств в определенном русле, обусловливающей  формирование их политики по религиозному вопросу. Следовательно, строго научные  и обоснованные представления о  сущности и принципах светского  государства должны определять концепцию  и идеологию законодательства о  религии и религиозных организациях. Они обязаны пронизывать все  другие конституционные положения  и принимаемые на их основе текущие  нормативные акты.

Правовая  наука во всех бывших союзных республиках, к сожалению, пока уделяет крайне мало внимания разработке теории светского  государства, учитывающий отечественные  традиции, реалии и перспективы развития государственно-конфессиональных отношений. Имеющиеся редкие работы, в частности  российских авторов П.Н. Дозорцева  «Развитие светской государственности  в России: история и современность», И. В. Понкина «Правовые основы светскости государства и образования» ограничивают теоретический аспект проблемы в  основном незатейливым комментированием соответствующих нормативных актов  и пересказыванием примеров зарубежной практики.¹ Разумеется, зарубежный опыт и зарубежные теоретические воззрения тоже нужно использовать, но использовать критически и осмысленно. В противном случае легко впасть в теоретические ошибки, подобно казахстанскому автору Р. А. Подопригоре, который в своей книге «Государство и религиозные организации (административно-правовые вопросы)», транслируя взгляды апологетов крупнейших конфессий, и прежде всего католицизма, пишет, что государство может быть светским, даже имея государственную религию, дескать, все определяется степенью ее влияния на государственные и общественные институты. Одновременно автор, не замечая очевидного противоречия, утверждает, что принцип отделения религиозных организаций от государства сводится к необходимости борьбы с религией или ее серьезному ограничению.¹

Таким образом, на наш взгляд, о государственной светскости можно говорить на основании отношения государств к религии и взаимоотношения с религиозными организациями. При этом взаимоотношения государства с религиозными организациями в политической сфере общества имеют основное значение, а отношение к религии - дополнительное и уточняющее.

2.2 Проблемы конституционного законодательства о религии и религиозных организациях

Далее, необходимо исследование комплексной конституционной  характеристики конкретного государства  как единого и целостного явления, функции, свойства и признаки которого так или иначе всегда переплетены  и взаимообусловлены. Такая характеристика чаще всего отражает какие-то реальные черты государства, например, его  республиканскую форму правления, но одновременно она содержит и его программные, моделируемые черты. Причем, даже явно выдавая желаемое за действительное, законодатель все равно предопределяет основные направления развития государственности, возводит ее предполагаемые качества в ранг высших политико-правовых ценностей, которые вольно или невольно корректируют друг друга. Скажем, в ст. 1 Основного закона Казахстана записано, что «Республика Казахстан утверждает себя демократическим, светским, правовым и социальным государством…». Из подобной формулировки, в частности, следует, что демократизм казахстанского государства должен проявляться и в его политике по религиозному вопросу, что все индивиды, независимо от своего отношения к религии, имеют равные права и обязанности. Кроме того, демократическое государство обязано одинаково относиться к различным религиозным организациям; оно не может делить конфессии на большие и малые, на традиционные и нетрадиционные, ибо подлинная демократия заключается не только в учете запросов, мнений и настроений большинства, но также в защите прав, законных интересов любого меньшинства.¹

Вместе  с тем и светский характер государства  оказывает определенное воздействие  на демократические качества последнего. Так, государственная светскость своими принципами и прежде всего отделенностью  религиозных организаций, практически  обеспечивает правовое равноправие  последних, и свободу мировоззренческих  убеждений личности. При наличии  же государственной религии равноправия  религиозных организаций быть не может, а это значит, что говорить о демократизме государства в  полном объеме не приходится.

Поскольку политика современного государства  в отношении религии осуществляется путем правового регулирования  деятельности религиозных организаций  и закрепления юридических гарантий свободы вероисповедания, на формирование государственной светскости большое  влияние оказывает идея правового  государства. Во-первых, обосновывая  решающую роль права в организации  жизни общества, такая идея обеспечивает незыблемость светского характера  государства при его закреплении  конституцией. Во-вторых, она предопределяет сугубо правовую форму государственно-конфессиональных отношений, что делает их достаточно цивилизованными и предсказуемыми.

Особое  значение для формирования светского  характера государства имеет  также суверенитет последнего, подчеркиваемый всеми постсоветскими конституциями. Государственный суверенитет как  проявление политического верховенства внутри страны категорически исключает  попытки вторжения любых конфессий  в сферу компетенции государства. Государственный суверенитет превращает религиозные организации в обычных  субъектов права, дает государству  непререкаемые полномочия юридическими средствами определять их статус и  регулировать их деятельность. При  этом важнейшей предпосылкой государственного суверенитета во взаимоотношениях с  религиозными организациями всегда выступает принцип отделенности религиозных организаций от государства, считающего себя светским.¹

Второй  исследовательский аспект проблемы государственной светскости образует соотношение трех основных категорий  «религиозного» блока конституционных  положений: «светское государства», «отделение религиозных организаций  от государства» и «свобода совести». Тем более, что не все законодатели бывших союзных республик углядели и оценили взаимосвязь этой идейно-понятийной триады. Например, в Армении на конституционном уровне закреплено лишь право «на свободу мысли, совести и вероисповедания» (ст. 23 Основного закона). Конституция Казахстана утверждает светский характер государства и право каждого на свободу совести (ст. 22), но не устанавливает принципа отделенности религиозных организаций от государства. Зато Конституция Узбекистана, не декларируя государственной светскости, в ст. 61 устанавливает, что «религиозные организации и объединения отделены от государства и равны перед законом», а в ст. 31 она гарантирует свободу совести для всех. Аналогичная картина и на Украине. Основные законы Литвы и Эстонии также не закрепляют светского характера своих суверенных государств, однако соответственно в ст. 43 и ст. 40 они провозглашают отсутствие государственной религии и государственной церкви, что представляет собой логическое и практическое следствие принципа отделенности религиозных организаций от государства. Кроме того, ст. 26 Конституции Литвы обстоятельно регламентирует свободу мысли, вероисповедания и совести, а эстонская Конституция закрепляет такую свободу в той же ст. 40.

Вместе  с тем свобода мировоззренческих  убеждений личности, которую у  нас традиционно именуют нелепым  словосочетанием «свобода совести», представляет собой одну из главных  задач государственной светскости. Светский характер государства абсолютно  исключает любое вмешательство  в сугубо интимную сферу отношения  человека к религии и гарантирует  неприменение к нему принуждения  как со своей стороны, так и  со стороны членов религиозных организаций. По настоящему светское государство  постоянно и действенно охраняет мировоззренческую свободу, являющуюся его аксиологической доминантой.¹

Это надо подчеркнуть особо, потому что в  советской правовой и атеистической  литературе основной политико-правовой гарантией свободы совести считалось  отделение церкви от государства  и школы от церкви. Недаром в Конституции СССР 1977 г. указанные положения были объединены в одной ст. 52. Подобная точка зрения представляется не совсем верной, поскольку она оставляет без внимания другие задачи отделения господствующей конфессии от государства, в частности, обеспечение суверенитета последнего. Не отрицая значения акта отделения бывшей государственной конфессии от государства для защиты прав граждан, все-таки думается, что подобное мероприятие прежде всего необходимо для формирования светского характера государства. И уже опосредованно, превратившись в один из принципов государственно-конфессиональных отношений, отделенность защищает свободу мировоззренческих убеждений личности.

Недопонимание взаимосвязи и взаимозависимости  рассматриваемых категорий привело  к тому, что ряд постсоветских  законодателей упомянули о принципе отделенности религиозных организаций  от государства только в текущих  законах, создав тем самым основание  для его умаления. А поскольку  во многих бывших союзных республиках  конституции принимались позже  законов о свободе совести (вероисповедания) и религиозных объединениях, это  обстоятельство позволяет трактовать принцип отделенности как устаревший, как своего рода политический и юридический  пережиток советского подхода. Такие  высказывания, например, можно услышать из уст православных иерархов, руководящих  деятелей других конфессий, мечтающих  о придании последним статуса  государственных в тех или  республиках.¹

В Российской Федерации, наоборот, создан разрыв между  общей характеристикой своего государства, изложенной в ст. 1 Конституции 1993 г., и определением последнего как светского в ее ст. 14. В результате светскость выглядит второстепенным качеством российского государства. Стоит ли после этого удивляться многочисленным странностям в его политике по религиозному вопросу, фактически превратившим православие в особую пригосударственную конфессию.

На наш  взгляд, наиболее оптимальное соотношение  между государственной светскостью, принципом отделенности религиозных  организаций и свободой мировоззренческих  убеждений личности найдено в  Конституции Республики Таджикистан  1994 г. В ее ст. 1 светскость обозначена как неотъемлемая часть общей комплексной характеристики, создающей единую политико-правовую модель государства. Зато положение об отделенности от него религиозных организаций вынесено в отдельную ст. 8 раздела «Основы конституционного строя» и увязано со статусом других общественных объединений. Потому в указанной статье таджикской Конституции выглядят вполне логичными как положение о том, что, что «ни одна идеология, в том числе религиозная, не может устанавливаться в качестве государственной», так и запрет на создание любых формирований, пропагандирующих расовую, национальную, социальную и религиозную вражду. Что касается свободы мировоззренческих убеждений, ее гарантирует ст. 26 Конституции, и уже без употребления термина «свобода совести».¹