Татьяна Ларина – милый идеал Пушкина

       Открывая  для себя интеллектуальный мир Онегина, «русская душой» Татьяна не только понимает его, но и поднимается над ним, давая точное определение одной из коренных слабостей Онегинского ума. Легкость, с которой она преодолевает это искушение, свидетельствует не только о здоровой нравственной основе ее души, но и о зрелости обретающего силу интеллекта.

       Отъезд  Татьяны из усадебной глуши в  Москву, а потом появление ее в  великосветском обществе Петербурга на философском уровне романа сопровождается разрешением того конфликта между  «европейским» интеллектом и  «русской душой», который так и не удалось преодолеть Онегину. При встрече с Татьяной в Петербурге он никак не может соединить в одном лице простодушную сельскую девочку и «богиню роскошной, царственной Невы». Тайна этого единства так и остается за порогом его сознания.

       Внезапно  вспыхнувшее в Онегине чувство  к Татьяне сопровождается недоуменным  восклицанием: «Как! из глуши степных  селений!..» Это восклицание говорит о том, чувство Онегина скользит по поверхности души Татьяны и не захватывает ее духовного ядра: «Хоть он глядел нельзя прилежней,/Но и следов Татьяны прежней/Не мог Онегин обрести». И увлечен герой «не этой девочкой несмелой, влюбленной, бедной и простой», а «равнодушною княгиней» и «неприступною богиней». Его чувство искренне, но на первом месте в нем лежит по—прежнему не духовная близость, а чувственная страсть:

       О люди! Все похожи вы

       На  прародительницу Эву:

       Что вам дано, то не влечет,

       Вас непрестанно змий зовет

       К себе, к таинственному древу;

       Запретный плод вам подавай,

       А без того вам рай не рай.

       Опустошенный и постаревший душою Онегин играет с огнем, ибо его увлечение Татьяной, напоминающее юношескую влюбленность («в Татьяну как дитя влюблен»), грозит ему полным испепелением:

       Любви все возрасты покорны;

       Но  юным, девственным сердцам

       Ее  порывы благородны,

       Как бури вешние полям:

       В дожде страстей они свежеют,

       И обновляются, и зреют –

       И жизнь могущая дает

       И пышный цвет и сладкий плод.

       Но  в возраст поздний и бесплодный,

       На  повороте наших лет,

       Печален страсти мертвой след:

       Так бури осени холодной

       В болото обращают луг

       И обнажают лес вокруг.

       Мудрая  Татьяна чувствует гибельность  для Онегина этой «мертвой страсти» и из любви–сострадания к нему пытается погасить ее: «Она его не замечает,/Как он ни бейся, хоть умри». Татьяне страшно за Онегина, за безумные его письма. В котором «все совершенство» любимой он видит в «улыбке уст», «в движенье глаз» и говорит:

       Пред  вами в муках замирать,

       Бледнеть  и гаснуть… вот блаженство!

       Татьяне страшно за тот чувственный пожар, который может сжечь Онегина. Потому она и не отвечает на его  письма,  а при встречах обдает его «крещенским холодом». И все это – из жалости, из сострадания к нему. На этом фоне особенно убийственна глухота Онегина, полное непонимание благородных намерений Татьяны:

       Да, может быть, боязни тайной,

       Чтоб  муж иль свет не угадал

       Проказы, слабости случайной…

       Всего, что мой Онегин знал…

       Так мелко объясняет герой причину  неприступности Татьяны. Пытаясь избавиться от страсти, он пробует спастись беспорядочным  чтением книг, набор которых поражает странной пестротой. И в этих муках намечаются в дебрях души Онегина какие–то проблески, какие–то искорки возможного его пробуждения:

       Он  меж печатными строками

       Читал духовными глазами 

       Другие  строки. В них–то он

       Был совершенно углублен.

       То  были тайные преданья

       Сердечной, темной старины,

       Ни  с чем не связанные сны,

       Угрозы, толки, предсказанья,

       Иль длинной сказки вздор живой,

       Иль письма девы молодой.

       «Духовные глаза» Онегина наконец–то обращаются от внешних впечатлений, от мало помогающих ему книг, в которых запечатлелась далекая от русской почвы чужая мудрость, в глубины собственного сердца. И там, в темных, непроясненных для Онегина лабиринтах, начинают блуждать спасительные, манящие огни. Просыпается совесть, «змея сердечных угрызений», и Онегин видит на талом снегу неподвижного юношу – призрак убитого им Ленского; проносится в его сердечном воображении «рой изменниц молодых», и вдруг как удар и упрек – «то сельский дом – и у окна сидит она… и все она!».

       Беда  Онегина заключается в том, что  его интеллект, его ум не опирается  на высокую культуру человеческих чувств. Чувства  Онегина, при всей их искренности и силе, остаются темными, поврежденными «наукой страсти нежной». Онегин не знает одухотворенной культуры любви, поднимающейся над элементарной человеческой чувственностью, которая шутит с героем, превращает его в раба стихийной, неуправляемой страсти. И Татьяна, правда, когда в сцене последнего свидания упрекает Онегина в «обидной страсти»:

       А нынче! – что к моим ногам

       Вас привело? какая малость!

       Как с вашим сердцем и умом

       Быть  чувства мелкого рабом?

       Любовь  Онегина, лишенная национальной нравственной опоры, потому и обречена, потому и  обидна Татьяне, что при всей ее силе и безоглядности она не выходит  за пределы светского «стандарта». В основе ее – нравственная облегченность, неуемная чувственность. А потому, с досадой и упреком обращаясь к Онегину, Татьяна говорит:

       А мне, Онегин, пышность эта.

       Постылой  жизни мишура,

       Мои успехи в вихре света,

       Мой модный дом и вечера,

       Что в них? Сейчас отдать я рада

       Всю эту ветошь маскарада,

       Весь  этот блеск, и шум, и чад

       За  полку книг, за дикий сад,

       За  наше бедное жилище,

       За  те места, где в первый раз,

       Онегин, видела я вас,

       Да  за смиренное кладбище,

       Где нынче крест в тени ветвей

       Над бедной нянею моей…

       Так понять всю силу онегинской любви–страсти и всю разрушительную бесплодность ее могла только Татьяна, высокий ум и интеллект которой питался ее «русскою душою». Во имя любви к Онегину, не чувственной, а высокой и одухотворенной, нашла в себе силы Татьяна произнести самые мужественные и мудрые  в романе слова:

       Я вас прошу, меня оставить;

       Я знаю: в вашем сердце есть

       И гордость и прямая честь,

       Я вас люблю (к чему лукавить?),

       Но  я другому отдана;

       Я буду век ему верна.

       Прав  В.С.Непомнящий, утверждающий, что чувство, любовь Татьяны – «вовсе не проявление «потребностей» и «страстей» эгоистического «естества», разъединяющего одного человека в единении и взаимопонимании с «другими», а качество, очеловечивающее человека в единении и взаимопонимании с «другим», в любви к ближним, не отделяющее «одного» человека от «другого», «чувство» от «долга». Миросозерцание Татьяны коренным образом отличается от описанного выше. Чувство Татьяны к Онегину вовсе не «борется» с долгом, совсем напротив: Татьяна расстается с Онегиным во имя любви, ради него –– и в этом столкновении героя с совсем иным, незнакомыми ему основаниями нравственной жизни заключается весь смысл финала романа»[10;320].

       «Роман  движется в глубины души неподвижного героя, – замечает В.С.Непомнящий, – туда, где может забрезжить свет надежды на возрождение этой души, – и останавливается в момент, когда «Стоит Евгений,/Как будто громом поражен». Отказ любящей его Татьяны «показал, что существуют не в мечтах, но в действительности – иные ценности, иная жизнь и иная любовь, чем те, к каким он привык, – и стало быть, не все в жизни потеряно и можно верить «мира совершенству». Своим поступком Татьяна показала ему, что человек не игра «природных» стихий и «естественных» желаний, что у него в этом мире есть более высокое предназначение[10;320].

       В скрытой полемике с В.С.Непомнящим иначе оценил поступок Татьяны в речи о Пушкине Ф.М.Достоевский. Он утверждал, что свой отказ Татьяна твердо высказала Онегину, «как русская женщина, в этом ее апофеоз. Она высказывает правду поэмы. Но что же: потому ли она отказалась идти за ним … что она, «как русская женщина»…не способна на смелый шаг, не в силах пожертвовать обаянием честей, богатства светского своего значения, условиями добродетели? Нет, русская женщина смела. Русская женщина смело пойдет за тем, во что верит, и она доказала это. Но она «другому отдана и будет век ему верна». Кому же, чему же верна? Да, верна этому генералу, ее мужу, честному человеку, ее любящему и ею гордящемуся. Пусть ее «молила мать», но ведь она, а не кто другая дала согласие, она ведь сама поклялась ему быть честной женой его. Пусть она вышла за него с отчаяния, но теперь он ее муж, и измена ее покроет его позором, стыдом и убьет его. А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого? Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа…Скажут: да ведь несчастен же и Онегин; одного спасла, а другого погубила!..Я вот как думаю: если бы Татьяна стала свободною, если бы умер ее старый муж и она овдовела, то и тогда она не пошла бы за Онегиным. Надобно же понимать суть этого характера! Ведь она же видит, кто он такой…Ведь если она пойдет за ним, то завтра же разочаруется и взглянет на свое увлечение насмешливо. У нет никакой почвы, это былинка, носимая ветром. Не такова она вовсе: у ней и в отчаянии и в страдальческом сознании, что погибла ее жизнь, все–таки есть нечто твердое и незыблемое, на что опирается ее душа. Это ее воспоминания детства, воспоминания деревенской глуши, в которой началась ее смиренная, чистая жизнь, – это «крест и тень ветвей» над могилой ее бедной няни…А у него что есть и кто он такой?.. Нет, есть глубокие и твердые души, которые не могут сознательно отдать святыню свою на позор, хотя бы из бесконечного сострадания. Нет, Татьяна не могла пойти за Онегиным».[9;т10]

       Таков ответ Достоевского, как будто  бы более глубокий и правильный, за исключением одного: из рассуждений писателя так и осталось неясным, за что же Татьяна любит Онегина? В той интерпретации, какую дает Онегину Достоевский, все в нем убито и вытеснено «онегинским», «светским», поверхностным и легкомысленным. Эту грань в характере Онегина Татьяна прекрасно понимает и любить Онегина за его «онегинство», конечно, не желает и не может. Все дело в том, что за светской развращенностью, беспочвенностью «онегинства» Татьяна прозревает в Онегине не вполне осознанное им самим духовное ядро, опираясь на которое он может развернуть свою жизнь в другую, прямо противоположную сторону. Татьяна любит в Онегине то, что он сам в себе еще не понял и не раскрыл.

       Кто ты, мой ангел ли хранитель,

       Или коварный искуситель:

       Мои сомненья разреши, –

       обращается  Татьяна с вопросом еще в том  первом, девическом письме к Онегину. Такой же высокий духовный запрос по отношению к нему она сохраняет  и сейчас, говоря, что любит в  нем. «Другому отдана» Татьяны значит не только верность старому мужу, но и преданность той величайшей святыне, которая открылась ей и которую она прозревает в разочарованном, мятущемся Онегине. Но эту святыню нельзя никому навязать. Онегин сам должен открыть ее в себе страдальческим опытом жизни.

       Как громом пораженный последним свиданием с Татьяной, Онегин остается на пороге новой жизни и нового поиска. Пушкин разрешает в конце романа основной, узловой конфликт его, указывая Онегину устами Татьяны «путь, истину и жизнь». Одновременно в характере Онегина он дает художественную формулу будущего героя русских Романо Тургенева, Толстого, Достоевского. Все эти писатели «раскроют скобки» пушкинской формулы и поведут своих героев путями, векторы которых, а также границы и горизонты очерчены Пушкиным. То же самое можно сказать и о Татьяне. «Даль свободного романа» открывается у Пушкина в будущее русской жизни и русской литературы.  

       Заключение 

       Роль  Татьяны в романе очень велика. Она является центральным персонажем. И как, мне кажется, вместе с Евгением составляет единое целое, то есть портрет самого Пушкина. Татьяна – это все положительное и прекрасное в поэте, а Евгений – все то, что тяготило Пушкина и от чего, наверное, он страдал и хотел избавиться. В них двоих он раскрыл весь свой характер, показал свой душевный портрет. Ведь ни для кого не секрет, что Пушкин легко «творил» вдалеке от света, тогда когда находился в Михайловском. Он передает Татьяне все, что было дорого ему самому, любовь к своей старой няне, любовь к русской природе и зиме, любовь к русскому народу.