Теория локальных цивилизаций, теория общественных формаций и теория постиндустриального общества

Качественные сдвиги в технике производства, о которых говорит Д. Белл в своей книге, находясь в узких рамках капиталистических производственных отношений, в еще большей мере обостряют основное противоречие капитализма — между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения. Все сильнее дает о себе знать потребность в революционном перевороте, призванном вызволить общество из прокрустова ложа капитализма. Автор вынужден признать, что в капиталистических странах отсутствует «социальный механизм для оценки... общественных нужд в более сознательной форме и... на базе ясной концепции общественного интереса».

По утверждению Д. Белла, монополии становятся ареной «согласования интересов», «проявления личной инициативы», создают для своих членов «удовлетворительный образ жизни», формируют новое «качество жизни», обеспечивают «социальную безопасность, справедливость и уважение». Так монополии — эти центры безжалостной капиталистической эксплуатации — стараниями буржуазного идеолога преображаются прямо-таки в храмы высшей справедливости.

Белл изгоняет из «постиндустриального общества» все признаки классового антагонизма. Вместе с капиталистической собственностью, по его мнению, исчезают и основные классы буржуазного общества. Классы, утверждает он, это удел «индустриального общества»: в нем еще сохраняется антагонизм между трудом и капиталом, ибо капиталист сам управляет производством. Заметим, что еще в начале 50-х годов, когда в буржуазной социологии не было и понятия «индустриальное общество», Э. Фром, Г. Мюрдаль и другие утверждали, будто классы при капитализме уже исчезли.

Однако Д. Белл все-таки настаивает, что в «индустриальном обществе» классы были, а вот в «постиндустриальном обществе» они исчезли, ибо собственность отделилась от бывшего владельца. Теперь уже (в «постиндустриальном обществе») социальная структура выглядит иначе, и ее характеристика зависит от того, какое из трех измерений, предложенных Д. Беллом, будет избрано. Если основываться на горизонтальном измерении, то в «постиндустриальном обществе» имеются четыре класса: специалисты, техники и полуспециалисты, служащие и торговые работники, рабочие физического труда. При вертикальном измерении классы формируются по сферам деятельности: занятые в экономике, управлении и науке, обслуживании и военной сфер; Третье измерение учитывает место людей, принадлежащих к государственным учреждениям, политическим) партиям, элитам, профсоюзам, объединениям женщин, молодежи и т. п. Так у Д. Белла исчезла буржуазия, а рабочий класс ограничен лишь работниками физического труда. Наиболее квалифицированные отряды рабочего класса, а также сближающиеся с ним слои работников умственного труда попадают в состав других классов, отделяются от него жесткими социальными перегородками.

Социальная структура, нарисованная Д. Беллом, напоминает взгляды патриарха американской социологии Э. Росса, который еще в начале XX века делил общество на произвольные «страты» (пласты). Затем бывший президент Американской ассоциации социологов членил общество так, что в одном «страте» оказывались короли стали и рабочие. А буржуазные социологи в конце 40-х — начале 50-х годов выделили группы владельцев холодильников, телевизоров, машин, особняков и т. п. И еще не менее любопытный факт. Американский экономист Т. Веблен, который в начале XX века впервые употребил понятие «индустриальная система» применительно к характеристике монополистического капитализма, утверждал, что на смену господству финансистов и промышленников придет эра господства инженеров и ученых. Он даже предлагал создать специальный «совет техников» или «генеральный штаб индустриальной системы».

Словом, несмотря на «новизну» критериев, Д. Белл воспроизвел лишь старые буржуазные доктрины, которые давно развенчаны теоретически и опровергнуты жизнью.

Мифом автора «постиндустриального общества» является и утверждение, будто в этом обществе центр социальных отношений смещается из предприятий и фирм в университеты и исследовательские центры, вследствие чего руководство обществом переходит от монополий к научным учреждениям. Белл пишет, что в США сложился «научно-административный комплекс», представляющий «чрезмерную концентрацию влияния». Причем особенно подчеркивается роль университетов — одного из трех, после правительства и корпораций, центров принятия решений. Подобные рассуждения беспочвенны. Наука никогда не была и не может быть социально автономной. Она не может подчинять себе социальную структуру. Все обстоит наоборот: интересы господствующего в обществе класса определяют цели, задачи, содержание науки, формируют ее классовую направленность.

Более того, использование монополиями достижений науки и техники в своих узко корыстных интересах ограничивает возможности научно-технического прогресса, придает ему однобокий, уродливый характер. Прямо и косвенно деятельность научно-технической интеллигенции подпадает под контроль монополистического капитала, в распоряжении которого находятся материально-технические условия научных исследований и разработок. Усиливающееся же участие государства в развитии науки сопровождается ее невиданной милитаризацией. Это полностью подтверждается на примере США. Расходы США на научные исследования и разработки с 1953 по 1972 год возросли в 6 раз (с 5,2 до 30 миллиардов долларов). Решающую роль в определении направления и характера использования этой весьма солидной суммы играют крупнейшие корпорации и государство. 300 крупнейших компаний обрабатывающей промышленности, составляющие около 3 процентов из общего числа, сосредоточивают в своих руках 90 процентов всех научных исследований и разработок. На долю государства приходится свыше половины всех расходов в этой области (53,3 процента в 1972 году), но из этой суммы большая часть попадает в руки частных корпораций (54,8 процента в 1970 году).

Выступая на пленарном годичном заседании Американской социологической ассоциации в Канаде в августе 1973 года, ее нынешний президент Л. Козер в своем докладе указывал на теоретический примитивизм Д. Белла. «Д. Белл,— говорил он,— показывает, что современное общество все больше и больше зависит от деятельности ученых, работников просвещения, инженеров, социальных работников, исследователей, и делает из этого факта вывод, что они наши новые хозяева. Д. Белл, по-видимому, не понимает всерьез точку зрения, что предприниматели и финансовые органы, как государственные, так и частные, которые нанимают специалистов или заключают с ними контракты, направляют их деятельность в гораздо большей степени, чем они сами направляют деятельность предпринимателей... Д. Белл пытается прогнозировать, отбрасывая в сторону власть и политические процессы».

Приведенные факты свидетельствуют, что «постиндустриальное общество» — всего лишь новая упаковка общества государственно-монополистического капитала. Политический строй «постиндустриального общества» Д. Белл называет «меритократией» (от английского слова «мерит» — достоинство). Утопическая идея, провозглашающая возможность управления обществом со стороны наиболее одаренных, противоречит всей атмосфере капиталистического строя, проникнутого духом стяжательства, насилия, жестокости, бесчеловечности, оказывающего губительное воздействие на развитие талантов и способностей людей. «Меритократия» не только неосуществима, но и глубоко антидемократична, так как делит общество на избранную элиту одаренных и якобы безликую массу неполноценных. Этой идейкой противники марксизма пытаются свести на нет требования программы глубоких демократических преобразований, выдвигаемой коммунистическими партиями.

Антидемократическую сущность «меритократии» Д. Белл прикрывает рассуждениями о перспективах ее совершенствования. «Талант, — заявляет он,— должен рассматриваться в качестве общественного достояния, и плоды его деятельности должны быть доступны всем, особенно же менее удачливым». Одно не ясно: как реализовать это пожелание в обществе, где контроль над главными жизненными центрами сосредоточен в руках крупного капитала. Остается тайной, как удастся убелить власть имущих действовать на благо общества, поступившись классовыми интересами и руководствуясь высшей справедливостью.

Проблема равенства, вокруг которой топчутся буржуазные социологи, давно решена марксистской теорией. «Демократия,— подчеркивал В. И. Ленин,— означает равенство. Понятно, какое великое значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если правильно понимать его в смысле уничтожения классов. Но демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т. е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т. е. к осуществлению правила: „каждый по способностям, каждому по потребностям"».

В прошлом, как отмечал В. И. Ленин, буржуазные «ученые» объявляли эти идеи «чистой утопией» и отделывались от них зубоскальством. Сегодня Д. Белл вынужден заявлять, что «равенство результата»—«это социалистическая этика, подобно тому как равенство возможностей есть этика либеральная». Фактическое равенство, пишет он, связано с большими изменениями в ценностях. «Необходим принцип: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». И оправданием для этих потребностей является справедливость по отношению к тем, кто поставлен в невыгодное положение по не зависящим от них причинам».