В. Вундт - основатель научной психологии

     Психология  изучает те или иные явления именно в той мере, в какой эти последние оказываются актуально связанными с субъективностью. Психологию интересует не внешний, но внутренний опыт, а также связь, существующая между двумя этими сферами опыта. О гуманитарных науках в целом и о психологии в частности можно сказать, что их задачи "начинаются там, где человек как существо, одаренное волей и мышлением, представляет существенный фактор явлений"; и "наоборот, все явления, в которых это отношение к духовной стороне человека не имеет значения, составляют предмет естественнонаучного исследования" [40, с. 137]. Методологическая зависимость отдельных наук о духе от психологии при таком подходе сводится к следующему: все представители конкретных гуманитарных дисциплин фактически занимаются не чем иным, как именно "психологическим истолкованием фактов". Психологическая интерпретация явлений действительности отличается от естественнонаучной именно в той мере, в какой мы обнаруживаем в феноменах духовной жизни результаты волевой, целеориентированной деятельности человеческих индивидуумов. Воля и мышление представляют собой феномены, сущность которых не может быть адекватно описана в терминах естественнонаучного дискурса. При этом на важность понятия воли для определения специфики психологического рассмотрения фактов Вундт обращает особое внимание. Здесь обнаруживаются "волюнтаристические" мотивы его концептуальной позиции, которые он противопоставляет "интеллектуализму" гербартианской психологической традиции. Человек, — подчеркивает Вундт, — является не только мыслящим, но и "волящим" существом, и этот факт имеет чрезвычайно большое значение для определения базовых конститутивных качеств его бытия.

     Общие стратегические параметры и границы  методологически допустимых исследовательских  поисков определены. Далее Вундт разрабатывает ряд методологических принципов, имеющих непосредственное отношение к тематике социально-гуманитарного знания. Вундт отлично понимал, что основной теоретической проблемой социальных наук является проблема, коренящаяся в структуре категориальной диады "индивид/общество". Проблема эта многоаспектна, она может иметь несколько планов рассмотрения. Сторонники индивидуалистического (номиналистического, сингуляристского) взгляда в своей исследовательской деятельности, как правило, руководствуются "принципом субъективного суждения". Естественно-генетическую сущность названного принципа Вундт определяет следующим образом: "Где бы мы ни встретили вне нас явления, которые мы приводим в связь с духовными процессами, похожими на переживаемые нами самими, первым мерилом для суждения об этих явлениях служит наше собственное внутреннее переживание" [40, с. 140]. Именно этот принцип используют люди в своей повседневной жизни, и этот же принцип используют многие профессионалы-гуманитарии. Ученый, ориентирующийся в своей исследовательской деятельности на данный принцип, будучи сам человеком, стремится — "благодаря этому счастливому обстоятельству" — к разумному истолкованию поведения других людей, например, тех или иных исторических личностей. С помощью такого естественного метода он пытается проникнуть во внутренний мир последних, оценить и проанализировать их воображаемые мотивы и внутренние побуждения.

     Рассуждая о специфике эмпирического применения "принципа субъективного суждения", Вундт указывает на отдельные недостатки, коренящиеся в самой его сути. Во-первых, — замечает Вундт, — при таком подходе возникает реальная опасность рационализации нерационального: исследователь, склонный видеть в человеческих поступках исключительно проявления (объективации) строго рациональных мотивов, имеет шанс грубо извратить образ изучаемого им духовного явления. Дело в том, что люди отнюдь не всегда согласуют свои действия с вполне осознанными соображениями, подвергаемыми ими самими серьезной предварительной рефлексии. Душа человека представляет собой обиталище не только для разума, но и для чувств. В любом случае, структура человеческой мотивации чрезвычайно сложна, и такая сложность не может не переноситься на саму процедуру исследования конкретно-эмпирических форм этой мотивации. Во-вторых, — утверждает Вундт, — применение "принципа субъективного суждения" чревато еще и тем, что некоторые использующие его исследователи, имеющие порой лишь приблизительное, а то и просто неверное, представление о специфике исторического контекста жизни людей прошедших эпох, демонстрируют излишнюю склонность к "специфически современной" трактовке имевших место в прошлом человеческих деяний. Продукты духовной активности людей, живших в былые времена, оцениваются такими исследователями с точки зрения современности, что, естественно, приводит к искажению всей перспективы исторической интерпретации фактов в целом.

     Речь  в данном случае идет о "методологии  понимания". Претензии, которые предъявляет  Вундт по отношению к упомянутой ориентации культурно-исторического познания, кажутся сегодня вполне очевидными и естественными. Однако в 80-е годы ХIХ столетия "понимающей социологии" в ее современном виде еще не существовало. Из крупных теоретиков позиции "методологии понимания" на тот момент отстаивал один лишь В. Дильтей [29, 70]. Работы М. Вебера [2] и Г. Зиммеля [77, 78], в которых будет освещаться данная проблематика, появятся позднее. Восьмидесятые годы в этом смысле можно считать годами накопления первичного критического материала по данной теме — материала, который впоследствии будет подвергнут основательному аналитическому осмыслению и конструктивной переработке. Замечания Вундта, несмотря на их кажущуюся простоту, обнаруживают завидную проницательность. Это будет заметно уже в начале ХХ века: субъективистская методология в лице лучших своих представителей избавится от тех "одиозных крайностей", которые сопровождали ее идейное развитие в ХVIII–XIX веках. "Методология понимания" в ХХ столетии станет именно методологией. Она освободится от наивности и вульгарности собственных ранних версий. На первое место будет выдвинута проблема общезначимости результатов и универсальной применимости процедур интерпретативной методологической стратегии как эффективного средства анализа фактов социокультурной реальности. Но всему этому должна была предшествовать конструктивная критика, подобная той, которую мы находим у Вундта.

     "Принципу  субъективного суждения" Вундт  противопоставляет "принцип зависимости  от духовной среды". Последний  объясняет культурно-исторические явления не через посредство субъективного истолкования мотивов отдельных личностей, но путем исследования специфики внешних (духовных и материальных) условий жизни людей как общественных существ. Эвристическая ценность такого подхода — в сравнении с подходом, утверждаемым "принципом субъективного суждения", — представляется Вундту несомненной. Вместе с тем, идея зависимости человека от его естественного и культурного окружения при односторонней трактовке собственного содержания может легко превращаться в основной интеллектуальный козырь разного рода вульгарных (редукционистских) концептуальных систем. Теоретическое звучание данного принципа нетрудно довести до абсурда: человека можно целиком и полностью растворить в необъятном пространстве над- и сверхиндивидуальных детерминант его существования. В роли решающего фактора при такой постановке проблемы могут выступать любые разновидности материального антуража человеческой жизни, либо разного рода таинственные трансцендентные духовные силы. Однако все это лишь крайние случаи. В самом своем существе "принцип зависимости от духовной среды" содержит важную мыслительную предпосылку: отдельно взятый индивид не заключает в себе конечной причины всех духовных явлений. Это верно прежде всего потому, что человек существует "не в безвоздушном пространстве". На его поведение, мысли и самоощущение оказывают влияние самые разнообразные силы. К их числу относится и социальная природа самого человека. В истории жизни мыслящего человечества мы обнаруживаем множество духовных — психических по своей сути — феноменов, которые характеризуют человека не как индивидуальное, но именно как социальное существо. Таковы, например, религия, язык, обычаи, мораль, право, государство... 

     Концептуальный  фундамент "Психологии народов" 

     В энциклопедической системе Вундта среди прочих наук о духе "психология народов" была на особом счету. Вундт относился к данной области знания в некотором роде как к собственному интеллектуальному детищу — несмотря на то, что термин "психология народов" не был его личным изобретением [25, 74]. По замыслу Вундта, "психология народов" должна изучать духовные явления надындивидуального происхождения. Потребность психологической науки в самоопределении такой ее области диктовалась, главным образом, следующим соображением: "совместная жизнь людей вызывает явления, которые, несмотря на свой несомненный психический характер, не могут быть объяснены из условий и законов индивидуальной душевной жизни" [40, с. 22]. Если так, то, соответственно, нужна особая наука, которая будет исследовать феномены подобного рода.

     Камнем  преткновения в "психологии народов" являлась позиция индивидуалистического  психологизма. Сторонники данного направления  мысли, в полной мере согласовывавшие  свои воззрения с представлениями "здравого смысла", утверждали, что никакой особой реальности интерментальной духовной жизни не существует; общество есть всего-навсего механический конгломерат отдельных индивидуальных поведенческих актов; номинальная действительность духовной жизни социума эпифеноменальна по отношению к реальной действительности духовной жизни конкретных людей; все духовные процессы протекают исключительно в сознании конкретных индивидуумов и более нигде; общественное сознание представляет собой лишь простую сумму индивидуальных сознаний. В целом, позиция вульгарного методологического индивидуализма может быть выражена формулой: "нет ничего в обществе, чего бы не было в индивиде". Если принять подобные воззрения за точку отсчета, то следует отказаться от любых попыток исследования надындивидуальной духовной жизни при помощи концептуально самостоятельных средств. Тогда не только на социологии, но и на социальной психологии можно было бы поставить крест. Как первая, так и вторая превратились в разделы индивидуальной психологии. Вундт осознавал ограниченность подобного взгляда. Его критика методологического сингуляризма удивительно похожа на дюркгеймовскую критику (различие в том, что Вундт пытался защитить "психологию народов", а Дюркгейм — социологию) [32, 33]. Однако наука, принципы которой разрабатывал Вундт, являлась, по его глубокому убеждению, наукой психологической. Вундт и сам не признавал существования каких бы то ни было автономных по отношению к реальности индивидуальной психики духовных образований. "Народный дух", являющийся центром притяжения исследовательских интересов новой отрасли психологического знания, в трактовке Вундта полностью утрачивает черты трансцендентного (независимого от жизни индивидуальной души) духовного субстрата. "Народный дух" не витает где-то над нами, он живет в нас самих. Однако создается он не кем-то конкретно, но сообществом в целом. Его эмпирически осязаемые очертания формируются совместной духовной деятельностью многих индивидов. Духовный облик общества порождается коллективным творчеством тысяч людей. Реальность "народного духа" есть продукт деятельности всех людей вместе, и никого из них в отдельности. "Народный дух" в понимании Вундта напоминает дюркгеймовские "коллективные представления", включает в себя все то, что создается индивидами, но не индивидом, все то, что обитает в недрах индивидуальной души, но не порождается ей. Номиналистической позиции индивидуализма Вундт противопоставляет реализм собственного подхода. Наиболее отчетливо его аргументация прослеживается в следующих словах: "Конечно,… можно возразить, что душа народа всегда состоит… из единичных душ, причастных ей; она — ничто вне последних, и все, что она порождает, приводит нас с необходимостью назад, к свойствам и силам индивидуальной души. Но если, как это само собою разумеется, предварительные условия всего, что порождается известным составным целым, уже должны содержаться в его членах, однако этим отнюдь не утверждается еще, что все продукты, создаваемые составным целым, вполне объяснимы из предварительных его условий. Скорее же можно ожидать, что совместная жизнь многих одинаковых по организации индивидуумов и вытекающее из этой жизни взаимодействие их между собою должны, как вновь привходящее условие, порождать и новые явления со своеобразными законами. Хотя эти законы никогда не могут противоречить законам индивидуального сознания, однако они отнюдь не содержатся, благодаря этому, в последних, совершенно так же, как и законы обмена веществ, например, в организмах не содержатся в общих законах сродства тел" [50, с. 211–212].

     Если  мы устраним из приведенного отрывка специфически немецкое словоупотребление "душа народа" и заменим его на какое-нибудь другое, аналогичное по смыслу, то тогда у нас получится текст, авторство которого можно было бы приписать Э. Дюркгейму. Во всяком случае, сходство мысли и логики ее развертывания представляется здесь очевидным5. Но Вундт останавливается как раз перед той чертой, которую в скором времени перешагнет Дюркгейм. Для Вундта коллективная духовная реальность до известной степени также обладала чертами реальности sui generis. Но из своих рассуждений немецкий мыслитель все же не выводит чего-либо похожего на дюркгеймовское определение социального факта. Как психолога Вундта интересовало не общество в собственном смысле слова, а "специфически духовная", "ментальная" составляющая социальной жизни. В конечном счете предметом его исследований были "деревья", а не "лес". Он изучал не социальную реальность как таковую, а лишь "человеческое измерение" этой реальности. И сами конкретно-содержательные (не методологические) исследовательские планы Вундта были определены вполне в русле специфических задач психологического знания.

     Во-первых, Вундт противопоставляет "психологию народов" не только психологии индивидуальной, но и таким разделам психологического знания, как "психология рас" и "психология толпы". Две последние, как бы мы ни понимали их предмет и исследовательские задачи, концентрируют свое внимание на изучении явлений надындивидуального происхождения. Однако Вундт остается верен "специфически немецкой" интеллектуальной традиции, идейные горизонты которой определялись сначала романтиками и Гегелем, а впоследствии представителями исторической школы права и исторической (в том числе и новой исторической) школы политэкономии. Истинным субъектом глобального социокультурного процесса ("историческим индивидуумом") для Вундта, как носителя упомянутой национальной традиции мысли, является именно народ как особая социальная общность, совокупность людей, проживающих на определенной территории, подчиняющихся власти одного государства, имеющих общее культурно-историческое наследство и говорящих на одном языке. Вундта, в конечном счете, интересует именно психология народа, а не какой-либо иной социально-групповой единицы. "Психология народов" в понимании Вундта не тождественна коллективной (социальной) психологии в широком смысле. У других социальных общностей тоже есть своя "душа" (взять, к примеру, "душу толпы", изучением характера которой занимался Г. Лебон [45]). Но душа толпы и душа народа суть совершенно разные вещи. Именно народы выступают в истории человечества в качестве реальных творцов основополагающих форм духовной культуры, именно они являются подлинными субъектами культурно-исторической практики.