Психология в рамках схоластики. Психологическая система Фомы Аквинского

Учение  о внутреннем слове получило наибольшее развитие в средневековой философии  мышления. Некоторые исследователи  полагают, что оно уходит своими корнями еще в античность. Несмотря на то, что утверждение о появлении концепции внутреннего слова у греческих философов представляется весьма спорным, их воззрения безусловно заслуживают внимания, хотя бы потому, что все средневековые авторы (и Фома Аквинский в их числе) постоянно на них ссылаются. Нам представляется целесообразным, не вдаваясь в подробности, кратко обрисовать схему процесса мышления, описанную Аристотелем как автором, оказавшим огромное влияние на Аквината. Когда человек мыслит, он воспринимает формы предметов и «мыслит формы в образах». Однако статус ума в воззрениях Аристотеля до сих пор не определен. С одной стороны, в трактате «О душе» есть такое высказывание: «Поэтому правы те, кто говорит, что душа есть местонахождение форм, с той оговоркой, что не вся душа, а мыслящая часть, и имеет формы не в действительности, а в возможности» [2]. С другой стороны, Аристотель разделяет претерпевающий ум и ум деятельный, который отнюдь не является частью души. Если первый, подобно восковой табличке, принимает и содержит отпечаток формы мыслимого предмета, то второй, подобно свету, благодаря которому можно различать цвета, активно действует и инициирует мышление. Именно отпечаток, образ мы и мыслим, формируя на его основе свое представление о предмете, а это представление, которое, соединяясь с голосом, превращается в слово, соответствует внутреннему слову Фомы Аквинского.

Стоики  учили, что в человеке заложен  некий «семенной логос», который  под влиянием опыта развивается  в понятия и общие представления. Они позволяют человеку жить в согласии с самим собой, а облекаясь в звуковые формы, становятся красноречием. Плутарх говорил о противопоставлении внутреннего и внешнего логосов, а Плотин различал целых три вида слова-логоса: речь Ума, речь Души и ее отображение в звуках. В сочинениях Блаженного Августина концепция внутреннего слова связана с идеей божественного присутствия Троицы в человеке. Познание возможно благодаря свету божественного разума, который непрестанно эманирует в человеческую душу и позволяет постигнуть сущность окружающих объектов. Результат познания в уме содержит в себе отблеск высшего любящего сияния. Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению относительно определения внутреннего слова, как его понимал Августин. И.В. Попов выделяет четыре «случая употребления» этого понятия: образ вещи, когда-то воспринятый, находящийся в центре внимания; образ вещи, не воспринятый с помощью чувств, например, Александрия, где Августин ни разу не был; мысль, созерцаемая в данный момент в неизменяемой Премудрости; все познанное, выраженное в определении [3]. В комментариях будут рассмотрены аллюзии Аквината на Августина в конкретных текстовых фрагментах.

Фома  Аквинский стал первым философом  зрелого средневековья, разработавшим  собственное учение о процессе мышления вообще и о внутреннем слове в частности. Он упоминает о нем во многих своих сочинениях («На Евангелие от Иоанна», «На IV книгу Сентенций», «Сумма против язычников», «Об истине» и др.) и подробно описывает процесс его рождения в трактате «О природе слова интеллекта». В нем можно выделить две идеи, которые автор проводит сквозь весь текст.

Первая  мысль, на которой акцентирует внимание читателей Фома Аквинский, – различие между божественным и человеческим интеллектом. Если высший разум самодостаточен и совершенен, то наш обладает многими недостатками. Божественный интеллект един: в нем память, хранящая образы объектов, сама же и работает с ними, и здесь же рождаются имена для этих объектов. Действие не разворачивается во времени по стадиям, а происходит моментально, и порожденные таким образом слова не отличаются от породившего их ума, подобно тому как едины Бог Отец и порожденный им Бог Сын. Слово Бога по своей сути не отличается и от называемой им вещи, т.е. полностью выражает ее природу. В конце трактата Фома утверждает даже, что Бог одним словом описывает и выражает весь мир. Человеческий интеллект разделен на «отделы», а процесс рождения слова состоит из нескольких этапов. Для создания человеческого слова интеллект забирает из памяти некий фантазм и, воздействуя на него, придает ему «совершенный смысл слова» (perfecta ratio verbi), чтобы он выражал суть называемой вещи. Фантазм сам по себе им не обладает, так как человеческая память – всего лишь хранилище информации о мире, а никакой обработки данных в ней не происходит. Если в божественном интеллекте соблюдается триединство творения, хранения и воздействия на образы, то у нас интеллект побуждается к действию интеллигибельной формой (species intelligibilis) внешнего объекта.

Здесь мы сталкиваемся с понятием «species», которое занимает в трактате очень важное место. Его можно перевести как «вид» (вещи), но его смысл этим не исчерпывается. Напрашиваются также аналогии с аристотелевской «формой», но опять-таки полного соответствия между данными категориями нет. В «De Trinitate» Августин говорит о «species corporis». Она стоит на низшей ступени процесса познания и предшествует чувственному восприятию. Автор выделяет четыре уровня species: та самая первичная, которая различается, восходит к следующей, которая присутствует в различающем чувстве, третья хранится в памяти, а от нее образуется та, которая попадает в фокус сознания и мыслится. В целом Августин считает важнейшими для мышления три категории: species, воспринимаемую человеком, ее образ (imago), запечатленный с помощью чувств, и волю души, направляющую чувственное восприятие к воспринимаемому.

В переведенном трактате Фомы Аквинского с понятием «species» связана вторая идея, последовательно  проводимая Аквинатом на протяжении всего трактата, – соотношение  этой категории со словом интеллекта. Пробужденный интеллект воздействует на объект, а пределом (в математическом смысле слова) его действия становится слово – «чтойность» воспринятой внешней вещи. Species же существует как бы в двух аспектах: как нечто, выражающее сущность объекта (и тогда она совпадает с формой Аристотеля), или как интеллектуальный образ, направленный от вещи к разуму. В зависимости от контекста эта категория переводится как «форма», или ей соответствует калька «интеллигибельная форма». С одной стороны, и слово интеллекта, и интеллигибельная форма выражают сущность называемого, и в этом они похожи. С другой стороны, первое представляет собой результат мыслительного процесса, то, с чем впоследствии работает человеческий интеллект. Второе же находится у самых истоков этого процесса и является средством воздействия интеллекта на образ при создании слова. Полученный с помощью чувственного познания фантазм, хранящийся в памяти, становится интеллигибельной формой, когда интеллект очищает его от индивидуальных характеристик материи [6]. В трактате «О природе слова интеллекта» прослеживается та же самая схема, но не вполне понятно, как протекает процесс познания на первоначальном этапе.

Проблема  соотношения мышления и речи занимает важное место в психологии. Особое значение ей придавали выдающиеся психологи ХХ века Ж.Пиаже и Л.С. Выготский. После прочтения трактата Фомы Аквинского становится ясно, что их концепции внутренней речи имеют богатую предшествующую традицию и их нельзя считать вытекающими только из непосредственных наблюдений, из экспериментальной деятельности психологов. Конечно, вопрос о соотношении этой традиции и их идей требует отдельного скрупулезного исследования. 

Список  литературы.

1. Богословие  в культуре Средневековья. Киев,1992
2. Боргош Ю. Фома Аквинский / Пер. с польск. М. Гуренко. Изд. 2-е. М., 1975;
3. Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995. С. 146.
4. Коплстон Ф.Ч. Аквинат. Введение в философию великого средневекового мыслителя. Долгопрудный, 1999
5. Лейн Т. Христианские мыслители. СПб., 1997.
6. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Том 2. Средневековье. СПб., 1997.

  Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/