Контрольная работа по "Политологии"

С другой стороны, кризис обусловливался падением социальной эффективности государственной  политики, которая переставала соответствовать ожиданиям и надеждам различных социальных групп российского общества.

После свержения самодержавия в феврале 1917 г. в России к власти пришел Центристский блок, объединявший кадетов, октябристов  и примыкавшие к ним другие политические силы. Однако, придя к власти под лозунгом честной политики, эти силы не смогли удержать ее, оказавшись неспособными к «наведению законности и порядка» в стране. Не было у них и соответствующего лидера общенационального масштаба, решительного и бескомпромиссного в политической борьбе.

После непродолжительной эйфории, связанной  с приходом к власти Временного правительства, общество неожиданно обнаружило, что  желанного порядка нет, социально-экономическая  ситуация не улучшается, сохраняется  ненавистная война, продолжается вакханалия казнокрадства и воровства, нарастает «возмутительность жизни». И все это наблюдалось в условиях острейшей социальной поляризации, давно уже воспринимавшейся «массами» и демократической интеллигенцией в стране как «грабеж богатыми бедных» на фоне воины, принесшей неисчислимые страдания народу и бешеные барыши буржуазии.

Дни Временного правительства были сочтены. Сплав  недовольства жизнью с убежденностью, что причиной всех бед служит безнравственность  и негодяйство государственной власти, привел к ликвидации политического режима, сопровождаемый национальным катаклизмом.

Приход  к власти большевиков был во многом обусловлен тем, что в то время  они стояли на такой великой опоре, как нравственность в политике. Центральным  моментом их социалистической «проповеди» были честность и справедливость как основа жизни.

После прихода в 1917 г. к власти большевики развернули яростную теоретическую  и практическую борьбу против «буржуазно-помещичьей»  государственности. Однако, формируя собственную национально-государственную идею, они синтезировали, с одной стороны, традиционный для российского общества «административно-бюрократический полицеизм», а с другой, — марксистскую рациональную «научность» в управлении и политике. Уже в 1918 г. П.Струве отмечал, что «советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведенный в верховную власть великого государства».

Однако  для «победы нового, социалистического  строя» «полицеизма» и «научности»  было недостаточно, ибо «социализм, — как пророчествовал Ф. Ницше, — есть фантастический младший брат почти отжившего деспотизма, которому он хочет наследовать... Он жаждет такой полноты государственной власти, какою обладал только самый крайний деспотизм, и он даже превосходит все прошлое тем, что стремится к формальному уничтожению личности; последняя представляется ему неправомерной роскошью природы, и он хочет реформировать ее, превратив ее в целесообразный орган коллектива».

Поэтому полицеизм как платформа, с которой  стартовала новая советская государственность, вскоре превратился в «партийную теократию», а затем тоталитаризм. Его основу составляли, с одной стороны, «партийное государство», с другой, — вера, облаченная в форму марксистской квазирелигии.

Национально-государственная  идея советской государственности носила во многом сакральный и эзотерический характер. Сакральный характер этой идее придавала вера в то, что социализм является необходимой и неизбежной стадией развития человеческого общества, и эта истина уже доказана марксистско-ленинской наукой и исторической практикой.

Строительство социализма в СССР на научной основе требовало создания интеллектуального  механизма самопознания советского общества. Однако в 30—50-х гг. познавательный потенциал марксисткой теории был  заблокирован сталинизмом как теорией и практикой государственного, уравнительно-казарменного социализма, базировавшегося на догматизме, волюнтаризме, фальсификации и демагогии. Расплата за все это была хотя и постепенной, но неотвратимой: доведенное идеологией до абсурда советское общество, отравленное ядом самодовольства, великодержавности, ложными представлениями о нашей социалистической исключительности, утратило динамичность, способность к переменам, к адекватным ответам на вызовы времени. Это привело к Кризису легитимности государственной власти в СССР, а затем и развалу советской государственности.

Основу  национально-государственной идеи советской эпохи формально составлял  принцип, согласно которому «руководящей и направляющей силой советского общества является Коммунистическая партия», которой отводилась роль «демиурга» советской истории. Партия разрабатывала грандиозные социальные проекты и технологии: при И. Сталине — построения «социализма в отдельно взятой стране»; при Н. Хрущеве — строительства «коммунизма в основном»; при Л Брежневе — «развитого социализма»; при М. Горбачеве — «социализма с человеческим лицом».

При этом высшим принципом провозглашалось  «служение народу», а священным  долгом — «защита социалистического  Отечества». Другим важным компонентом  этой национально-государственной идеи советской эпохи были идеологемы: «Торжество дела социализма и коммунизма во всем мире — неизбежно», «СССР — оплот мира и социального прогресса».

Вместе  с тем эта национально-государственная  идея имела и эзотерический смысл, который состоял в том, что марксизм-ленинизм, лежащий в ее основе, обладал всей квазирелигиозной символикой:, идеал — коммунистическое общество («царствие земное», «град коммунистический»); боги — «учителя», классики марксизма-ленинизма (Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин); апостолы — «ученики», партийные вожди; мученики — партийные товарищи, «павшие от рук врагов революции»; духовные академии и семинарии — Академия общественных наук, высшие партийные школы, университеты марксизма-ленинизма, где готовились «попы марксистского прихода»; духовная литература — партийная пресса, «ленинский университет миллионов»; храмы и приходы — дома политпроса, «красные уголки» со специфической культовой атрибутикой.

Центральное место в национально-государственной  идее отводилось культу вождя («генсека»), который одновременно был и духовным и светским властителем народа. Именно вождь обладал монополией на истину «для нашей страны и для всего мира».

Эта идея содержала идеальный образ советского социалистического государства: «идеальный правитель» — ныне правящий генсек, «мудрый и последовательный ученик В. И. Ленина», восстановивший «ленинские нормы коллективного руководства», непримиримый борец за чистоту марксизма-ленинизма, творчески развивающий «единственно научное учение» в современных условиях; «идеальная государственная власть» — власть народа, «нерушимого блока коммунистов и беспартийных», последовательно идущего под мудрым руководством Коммунистической партии («партгосхозноменхлатуры») от «победы к победе», «идеальный гражданин» — «слуга народа», «боец партии», у которого нет иного желания, кроме как «служить Родине, партии, государству», «принадлежать братской семье советских народов» (человек, у которого коллективное сознание вытеснило все индивидуальное).

Используя весь свой пропагандистский аппарат, всю мощь тоталитарной, а затем авторитарной власти, «идео-партократическое» государство в СССР последовательно внедряло в массовое сознание постулаты («духи государства») этой национально-государственной идеи. Эти постулаты, налагаясь на культурные архетипы и социалистическую ментальность советских людей, на традиционную веру в возможность построения «града Китежа» (коммунизма, общества справедливости и достатка) на земле, выливались в поток солидарности общества с «партией-государством».

Культ вождя-генсека, руководство Коммунистической партией всеми сторонами жизни  социалистического общества воспринимались многими советскими людьми долгое время  как вполне нормальное явление. Во-первых, культ вождя и партии позволял персонифицировать общественные достижения и чаяния, связывать их непосредственно с мудрым руководством «направляющей» силы общества. Во-вторых, советским людям в социоцентристском социалистическом обществе это доставляло определенный социальный и моральный комфорт.

«Полицеизм», мощный пропагандистский «пресс» и  конформизм значительной части советских  людей, с одной стороны, создавали  иллюзию непосредственной сопричастности «великим свершениям». Это позволяло  простому человеку идентифицировать себя с «партией-государством», возбуждало у него чувство солидарности с ней. И это чувство усиливалось благодаря тому, что «партийно-государственная власть» в СССР всегда стремится декларировать популярные и понятные для людей цели. С другой стороны, советский человек, попадая в сферу государственного патернализма, «с чувством глубокого удовлетворения» вручал свою судьбу социалистическому государству, а вместе с этим перекладывал на него и всю ответственность за происходящее в стране. В советскую эпоху это служило мощным фактором легитимации партийно-государственной власти.

Большую роль в ее легитимизации играла также  ассоциация власти с национальными  символами, признание ее вначале  «рабоче-крестьянской», а затем «народной», убеждение большинства советских  людей в том, что именно эта власть наилучшим способом учитывает их интересы и чаяния. В результате советским людям долгое время казалось, что в нашей стране может существовать только такая власть и никакая другая.

Любой власти, особенно если она социально  неэффективна и к тому же репрессивна, важно заручиться «одобрением» со стороны народа на осуществление конкретной внутренней и внешней политики. Легче всего добиться согласия народа с властью тогда, когда люди ощущают угрозу обществу со стороны «внутренних» или «внешних» сил.

При И.Сталине  широкое распространение получили идеологические клише о «враждебном  империалистическом окружении» и прямо  ставилась задача «выживания любой  ценой». Много говорилось в то время о неизбежности новой войны, похода объединенного Запада против первого в мире социалистического государства. Мы должны, говорил И Сталин, ликвидировать отставание от Запада в 10 лет, иначе нас сомнут, и это делало форсированные программы индустриализации и коллективизации вполне обоснованными и легитимными.

Идеологема  «осажденной крепости» в массовом сознании вполне оправдывала и репрессии  против «врагов народа», и помощь коммунистам Запада, и «сговор» с  фашистской Германией.

После второй мировой войны, когда в  целях сдерживания ком-м> нистической  экспансии возник военный блок НАТО и началась « голодная война», в  СССР коалиции Запада стала вновь  восприниматься как повторная реализация марксистско-сталинского прогноза о неизбежности войны между капитализмом и социализмом в мировом масштабе. Подготовкой к третьей мировой и «последней для капитализма» войне сталинизм стал «оправдывать» и чрезмерную милитаризацию советской экономики, и низкую ее социальную эффективность «Затянуть пояса» в ответ на проьски империалистов, раскрутивших гонку вооружений, — этот лозунг стал привычным для митингового протестующего сознания 50-х гг.

Ссылками  на «происки империалистов», действительно  стремившихся ослабить СССР и весь социалистический лагерь, оправдывалось военное вмешательство в события в Венгрии (1956 г ), Восточной Германии (1960 г), Чехословакии (1968 г ), Афганистане (1978 г).

В процессе легитимации особое значение приобретает  выдвижение хилиастических целей, весьма неопределенных, но, по сути своей, мессианских. В частности, на всем протяжении советской истории людям внушали, — а они верили в это, — что первому в мире социалистическому государству предначертано выполнить всемирно-историческую миссию — привести человечество к светлому будущему.

Легитимация через будущее делала неизбежным инструментальном подход к реалиям  сегодняшнего дня, ибо современность  — это только трамплин для пути в завтра Поэтому неважно, эффективна ли власть в обеспечении достойного уровня жизни народа, главное в том, насколько ее деятельность соответствует целям этой миссии, как далеко она продвинулась в их достижении. При этом именно власть определяла критерии «успешного» продвижения к цели, благодаря чему она располагала мощным символическим капиталом, способным обеспечить максимальное согласие народа с властью, а значит и ее легитимацию.

Объявляя  социализм и коммунизм исторической неизбежностью и легитимируя  свою деятельность, партийно-государственная  власть в СССР в качестве аргумента  использовала ссылку на объективные законы общественного развития и необходимость революции как средства достижения конечной цели. Характерно, что аргументы «революционной легитимации» широко использовались не только в 20— 50-х гг., «революционная фразеология» сохранилась до самого последнего времени. Так, М. Горбачев при «самооправдании» курса перестройки выдвинул лозунг: «Революция продолжается». Б. Ельцин квалифицировал действия ГКЧП в августе 1991 года как «контрреволюционные».

Использование «революционной легитимации» объясняется тем, что этот способ подспудно содержит посылку: «Цель оправдывает средства», включая насилие, нарушение законности, ограничение прав и свобод человека, деятельности партий, функционирования политических элит.

В советское  время в качестве аргументов легитимации широко использовалась акцептация внимания на успехах социалистического строительства как доказательстве эффективности партийно-государственной власти и способности ее к руководству. Прейскурант достижений занимал значительное место в выступлениях партийной номенклатуры всех уровней, в пропагандистской литературе и средствах массовой информации. Постоянно сравнивались достижения СССР с дореволюционной Россией на фоне показа «язв» и «пороков» «гнилого Запада».

Однако  такой способ легитимации был достаточно эффективен в условиях временной самоизоляции советского государства и фальсификации дореволюционной истории. По мере того как советские люди получали все большие возможности для расширения контактов с Западом, а советские историки — для более объективного освещения прошлого, легитимация через успех превращалась в фактор делегитимации партийно-государственной власти.