А.Н.
Чумаков. Глобализация. Контуры целостного
мира. М.: Проспект, 2005. 428 с.
Как видно
из названия работы профессора Московской
государственной юридической академии
А.Н. Чумакова, она охватывает и реальность,
и ее научное осмысление. Как глобальные
проблемы, так и глобализация предстают
объективно данными параметрами истории
и эволюции человечества. Такое видение
этой тематики отличается от сведения
ее к идеологеме или мифологеме, что все
еще доминирует в российском общественном,
да и научном сознании.
В то же время автор разделяет превалирующее
(особенно у отечественных исследователей)
представление о глобализации как феномене,
явлении, процессе, тождественном современному
состоянию человечества в целом («наше
всё»). Соответственно и глобалистика
предстает научным знанием о таком целом
и выглядит как знание обо всем. По существу,
мы видим здесь тотализацию онтологического
и гносеологического параметров глобализации.
Такая позиция затрудняет рецензирование,
ибо его предметом становятся размышления
автора не по частному, отдельному сюжету
(пусть и столь важному), а об истории и
эволюции человечества.
Отдельным сюжетом выглядит в работе представление
о глобалистике, что cоставляет особый
интерес для науковедения. Внимание к
нему вполне обоснованно, так как в рецензируемой
книге предпринята достаточно редкая
попытка (1) соединить в рамках глобалистики
изучение и так называемых глобальных
проблем, и процесса глобализации (универсальных
связей, интеграции и пр.), а также (2) утвердить
на этом основании не только преемственность
этапов становления глобализации, но и
целостность этой новой разновидности
научного знания.
Хотя эти попытки выглядят нередко спорными
и противоречивыми, тем не менее они кажутся
обоснованными, фундаментальными и потому
продуктивными для научного осмысления
глобальной проблематики. Можно утверждать,
что эта работа знаменует конец эпохи
эссеизма в отечественных глобалистских
исследованиях. Знаком такой завершенности
выступает широко развернутый в работе
«союз» научного и философского знания
(хотя и с очевидным «креном» в философию).
Именно в таком союзе ныне нуждается отечественное
обществознание1.
В работе принят «антроповселенский»
подход, а человечество как целое и среда
его обитания рассмотрены через призму
концепции геобиосоциосистемы или триосферы.
Эта концепция сформулирована по принципу
дополнительности отдельных планетарных
оболочек (или сфер), что дает полное представление
о предмете (человечество как целое), но
одновременно нуждается в некоторых методологических
уточнениях.
Как правило, автор строго выдерживает
методологические процедуры, нарушая
их разве что в операции с понятием осевого
времени2. Таковое из характеристики
специфической культурно-исторической
эпохи переводится в понятие, отражающее
фундаментальные сдвиги социальной жизни
вообще (с. 159). Оно, фактически, становится
эталоном или мерой сходных ситуаций исторического
процесса в целом. Подробнее проецирование
«эпизода» на правило (норму) само по себе
интересно и может быть плодотворным.
Но при этом хотелось бы уточнить, какие
черты «ситуации» стали нормой, ибо ссылок
на К. Ясперса (в его признании повторения
феномена осевого времени в истории человечества)
и на В. Пантина (в утверждении синхронизации
«социального развития») явно недостаточно
(с. 165)3. Добавим и другие методологические
уточнения.
Во-первых, для более глубокого осмысления
природы данного предмета (объекта), предлагаемая
автором теоретическая конструкция должна
быть, на наш взгляд, взята первоначально
в свернутом виде и лишь затем развернута
по «сферам». И авторские «сферы» или «начала»4 будут выглядеть как имманентные
свойства человечества / человека. Тем
самым осуществляется и то, что автор – вслед
за А. Кацуро – называет «сборкой слона»
(с. 172), то есть сборкой целого из его частей
по типу мозаики. Однако «слон» (концепция
триосферы) вначале должен рассматриваться
как некое нерасчлененное единство, подлежащее
затем разборке (или развертыванию «на
сферы») и лишь потом, на третьей стадии
конструирования триосферы, «сборке»
(или свертыванию).
Методология «сборки», которую автор считает
до сих пор не осмысленной, уже была намечена
в отечественной глобалистике. Необходимость
такой операции подтверждается тем, что
в разных дисциплинах фигурирует не Человек,
а его «частичное» бытие как фактор, компонента
измерения и пр.
Во-вторых, речь идет о понятиях целого
и целостности. Поскольку глобализация,
по А.Н. Чумакову, есть состояние человечества
как целого (с. 31), то само это понятие выглядит
как предельное обобщение, превосходящее
по «силе» такие (также предельные) понятия,
как цивилизация, культура, история, которые
независимо от их содержания предназначены
для характеристики отдельных аспектов
целого. Исходя из этого, можно увидеть
всю историю не только через призму глобализации,
но и как сведенную к глобализации. Тогда
и вопрос о том, когда и почему возникает
глобализация (с. 164) следует переадресовать:
когда и почему возникает человечество?
Правда, в ряде мест автор не столь последователен:
например, когда говорит о глобальном
как о компоненте (курсив наш. – М.Ч.)
глобального сознания (социальности, установки
и пр.), или когда отмечает воздействие
глобализации на важнейшие изменения
исторического порядка.
В-третьих, понятия целого и целостного
в работе взаимозаменяемы, хотя более
точным представляется не эта, а другая
пара понятий: целостность – фрагментарность
(с. 163). Разделение целого и целостности,
понимание целостности как особого аспекта
целого кажется полезным потому, что тем
самым глобалистика получает свой «объект»
и выглядит знанием об этом специфическом
предмете, а не знанием обо всем. Однако
такая возможность избежать тотализации
представлений о глобализации, конечно,
расходится с позицией автора.
А.Н. Чумаков признает и бытие глобалистики
как особой области научного знания. Но
это признание выглядит проблематичным,
поскольку в работе акцентируются процессы
интеграции, а не дифференциация самого
научного знания, пример которого
могла бы демонстрировать глобалистика6. Она может найти свою (частно-,
конкретно-научную) нишу, если (предположение
рецензента), разводя понятия целого и
целостности, адресовать последнее не
целому, а лишь его отдельному параметру – – взаимосвязанности
(частей) или его (целого) когерентности.
Рассмотрим более детально авторское
понимание предмета глобалистики. Соединение
в нем так называемых глобальных проблем
и глобализации (взаимозависимости, интеграции
и т.п.) есть безусловная новация, ибо до
сих пор оба круга проблем рассматривались
по отдельности. В работе же предлагается
единый предмет глобалистики и прослеживается
сложный процесс преемственности в этой
области знания. Признавая глобализацию
причиной (генератором)7 глобальных проблем, автор
удачно подчеркивает, что глобалистика
началась с познания не сущности феномена,
а его последствий (проявлений). Такое
видение предмета как единого и двусоставного
можно было бы считать вполне обоснованным,
если бы не ряд обстоятельств. Поскольку
глобалистика есть причина, а глобальные
проблемы – последствия8, то предмет
выглядит однозначным
в своей сущности, хотя и состоит действительно
из двух частей. Если добавить к этому
признание автора о том, что само понятие
«глобализация» далеко не сложилось, то
появляются сомнения в «едином» предмете
глобалистики, а значит, и в этой области
знания.
При более внимательном взгляде на авторское
понимание глобализации сомнения увеличиваются.
Этот феномен (явление, процесс) в работе
видится однозначным в своей сути и однонаправленным
в динамике. Из понятия «глобализация»
исключены процессы и структуры, направленные
на разделение и различениекомпонентов
целого – мира или человечества9. В авторском понимании
эти тенденции выглядят не более чем «реакция»
на универсализацию. Оставляя за бортом
проблему растущих различий, автор не
только воспроизвел позицию, доминирующую
ныне в глобалистских исследованиях. Развернув
и обосновав таковую, он, можно сказать,
исчерпал этап одностороннего, однозначного
видения глобализации.
Парадоксально, что это завершение/исчерпание
происходит в то время, когда «различия»
все более проявляются в реальности, образуя
почву антиглобалистского сознания (которое,
однако, далеко не адекватно выражаемо
концепцией «альтерглобализации»). К сожалению,
А.Н. Чумаков теоретически не отрефлексировал
другую сторону глобализации: ведь рост
связанности и универсализации разворачивается
одновременно с ростом различия (или различий)
так, что мир / человечество выглядит совокупностью,
связующей различия. Тем самым и понятие
глобализация в работе не обрело ни внутренней
антиномичности, ни органического единства.
А без такого обобщенного понятия трудно
объяснить, почему возрастающая гомогенность
(универсализация, всеобщность) сопровождается
ростом гетерогенности (различиями, разделениями).
Этот парадокс глобализации вряд ли может
понять такими «привычными» ссылками,
как: «несмотря на (гомогенность), вырастает
(гетерогенность)»; «гомогенность (не исключает;
допускает) гетерогенность» и т.д. Скорее,
обе стороны глобализации в их единстве
порождены общими причинами, которые должны
вписаться в контекст, выраженный в различных
понятиях – цивилизации, информационно-технологической
революции, глобальных антропологических
кризисов.
Возможно и другое объяснение глобального
парадокса, когда гомогенизации объясняется
растущей связанностью, а гетерогенизация – отношениями
и свойствами компонент и субъектов целого.
Такое объяснение упирается в некоторые
«вечные» (несмотря на молодость) проблемы
глобалистики, а именно: понимание специфичности
глобальных отношений, соотнесенности
таких параметров, как отношения и связи
субъектов в ходе глобализации. В работе
остается неясным:
– чем глобальные отношения отличаются
от иных отношений целого;
– в чем различие «отношений» и «связей»,
тем более, что иногда в тексте они отождествлены
(с. 31, 166);
– каков вклад субъектов и их конкретизаций – агентов
и акторов (особенно т.н. мировых акторов).
Если все эти критические замечания в
адрес понимания глобализации обоснованны,
то приходится заключить о проблематичности – по
меньшей мере – определения автором предмета
глобалистики, а с ним – статуса таковой
как вида научного знания. Подобная проблематичность
усиливается, учитывая характерный для
данной работы акцент на связи глобалистики
с философией.
Более удачным выглядит описание истории
процесса глобализации. Глобализация
по А.Н. Чумакову есть процесс, имеющий
глубокие исторические корни, которые
восходят к эпохе неолитической революции
(с. 180-181 и далее). Выделяются и периоды,
характерные для развертывания этого
процесса, и этапы эволюции триадичной
геобиосоциосистемы. Этот взгляд отличается
от «обычного» датирования глобализации
то ли «осевым временем» и серединой I
тыс. до н.э., то ли XV веком, то ли (курьез!)
90-ми годами XX века (по М. Делягину). Однако
в этой обобщающей схеме истории глобализации
полезно уточнить характеристику ее самого
раннего этапа – доисторического, этапа
существования прачеловека (с. 180). Он выглядит
скорее как протоглобализация, ее антропологическое
начало10, ибо, как полагает автор,
социальные отношения здесь еще не развиты.
Иначе говоря, здесь происходит становление
архетипа глобализации. Это замечание,
признаем, имеет смысл, если не «тотализировать»
глобализацию, не подменять этим понятием
мировую или всеобщую историю человечества.
Подобная подмена вкупе с односторонним
видением сущности глобализации снижает
убедительность стремления автора рассмотреть
историю собственно глобализации. В свою
очередь, и анализ исторической роли этого
феномена выходит противоречивым. Подчеркивая,
что глобализация обуславливает фундаментальные
исторические изменения (с. 174), автор тем
самым определяет глобализацию как составную
часть целого, что расходится с ее же базовым
тождеством (глобализация = целое).
Если в своей предметности глобалистика
выглядит проблематичной и противоречивой,
то другие ее параметры характеризуются
убедительно. К ним относятся эволюция,
состояние и организация этого вида знания,
понимание которых вызывает лишь отдельные
замечания. По А.Н. Чумакову, глобалистика
началась с изучения глобальных проблем
на рубеже 1960 - 1970-х годов и далее с 1980 – 1990-х
годов охватила тематику глобализации.
Эта датировка не вполне точна: ведь осмысливание
глобализации и началось с идеи взаимозависимости,
а таковая родилась в начале 1970-х годов,
то есть одновременно с освоением глобальных
проблем.
Это уточнение позволяет представить
эволюцию глобалистики не как последовательную
смену двух ее тематик, а как процесс, начавшийся
из двух точек одновременно, а траектории
которого то расходились, то сходились.
Именно в пункте схождения и вполне логично
возникает авторская концепция о двух
составных предмета глобалистики. Из этой
же концепции вытекает, что глобалистика
развивалась, «осваивая» сначала последствия
(проявления), а затем уже выходила к пониманию
причин (сущности) глобализации. Однако
таковая, по мнению автора, далеко не выявлена.
Сама однозначная трактовка сущности,
доведенная в работе до предела, есть симптом
потребности качественного скачка в ее
переосмыслении и конституировании полного
предмета глобалистики.
Учитывая одновременность появления двух
направлений глобальных исследований
и тесную связь с философским знанием
(особенно в изучении глобальных проблем),
можно высказать предположение о том,
что за общим термином (глобальность) родилось
несколько глобалистик11:
– одна имела предметом глобальные проблемы;
– другая изучала глобализацию;
– третья представляла собой философско-научный
гибрид;
– четвертая была скорее научным знанием,
находящимся лишь в «союзе» с философией.
Лишь сила номинации (глобальность) объединила
их в некое целое (глобалистика). Если это
предположение верно, то мы имеем дело
как с процессами дифференциации науки,
так и ее интеграции с философией, что
стало очевидно, например, в семействе
антропологического знания.
Облик глобалистики (вне зависимости от
понимания ее предмета) становится более
четким, когда автор характеризует ее
актуальные задачи и организацию. На фоне
тяги к атеоретизму и прагматизму (со ссылками,
понятно, на потребность практики) автор
определяет разработку системы категорий
(с. 403) как актуальную задачу, стоящую перед
глобалистикой. Он сам сделал немало в
этом направлении, оперируя четко сформулированными
понятиями, к сожалению, не развернутыми
в иерархическую построенную единую систему.
Для категориальной систематизации он
мог бы шире использовать разработки Э.
Азроянца, У. Бека, Н. Косолапова и Р. Робертсона.
Что в работе безусловно, так это определение
глобалистики как междисциплинарной области
знания12. Однако и здесь остается
вопрос: достаточно ли исчерпывающе это
определение? Если принять во внимание
авторскую триосферу, то не содержит ли
эта область пласт наддисциплинарного
(философского и методологического) знания,
соединяющего частно-научное знание различной
дисциплинарной принадлежности? Ответ
на эти вопросы вновь выводит нас к проблеме
соотношения философии и науки.
Оценивая работу в целом, надо признать,
что ее очень сильной стороной стал философский
подход к проблемам научного познания.
Напротив, ее слабость проявляется в понимании
глобализации как однозначного, связующего
и универсализирующего феномена. Наконец,
проблематичным остается определение
предмета, а значит, и специфичности глобалистики
как научного знания.
Выход работы А.Н. Чумакова, тем не менее,
знаменателен: кончается время кавалерийской
атаки на проблемы глобальности и завершается
ее глубокое (хотя и преимущественно одностороннее)
осмысление. Начинается время переосмысления,
поиска полноты знания и его систематической
категоризации.
Марат
Чешков,
доктор исторических
наук |