Жизнь и смерть в жизни древнеместопотамского человека

О вер

      О верованиях архаических земледельцев Месопотамии можно только строить более или менее правдоподобные предположения. Судя по погребальным приношениям в могилах VII - V тысячелетий до н. э., древнеейшие земледельцы несомненно верили в какие-то формы посмертного существования. Сказать что-то более определённое по этому поводу невозможно: самые ранние письменные свидетельства на этот счёт появляются спустя тысячелетия.    В могилах и домах архаических земледельцев находят небольшие человекоподобные статуэтки из жённой глины. Кого они изобржают? Может быть, это изображения божеств плодородия, связанных с очень древними земледельческими культами. Возможно, это — олицетворения мужского и женского начала. Но нельзя исключать и того, что перед нами — изображения вполне реальных людей, ушедших предков, которые после смерти оказывали помощь и покровительство своим потомкам и сородичам. Представления о мире сверхъестественных сил в ту отдалённую эпоху весьма отрывочны.       Несколько больше знают историки о религиозных воззрениях обитателей Двуречья IV тысячелетия до н. э. По мнению крупнейшего шумеролога Торкиля Якобсена, месопотамские божества IV тысячелетия до н. э. выступают прежде всего как податели жизненных благ и изобилия. Это их основная функция, за это их почитают смертные, за это им приносят жертвы и возводят храмы.

  Раннешумерские божества могут быть разделены на три основные группы. Огромное большинство составляли малозаметные местные божества, власть и влияние которых не выходили за пределы очень небольшой территории. Другие божества, такие, как Забаба и Шара — покровители городов Киш и Умма, почитались великими богами только в своих городах. Наконец, были и такие городские боги, которым поклонялись по всей стране. Это прежде всего бог Луны Наина (аккадский Син) — покровитель Ура; его сын, бог Солнца Уту (аккадский Шамаш) — покровитель городов Сиппара и Ларсы; связанная с планетой Венера урукская богиня Инанна (аккадская Иштар), олицетворявшая плотскую любовь и приносившая военные победы. Здесь же следует упомянуть и покровителя города Куту Нергала, считавшегося богом чумы и властителем царства мёртвых. Старейшими же и самыми могущественными богами были: бог неба Ан (аккадский Ану), Энлиль — бог ветра и всего пространства от поверхности земли до неба (его главный храм находился в Ниппуре), Энки (аккадский Эа) — бог океана и пресных подземных вод (его почитали в Эреду). Весьма чтимой была в Шумере на заре истории и богиня-мать Нинхурсаг.

        На рубеже IV—III тысячелетий до н. э. важное место в божественной иерархии занимал и супруг богини Инанны (Иштар) Думузи (аккадский Таммуз). Долгое время считалось, что он был богом растительности, ежегодно умиравшим и воскресавшим, как трава и злаки на лугах и полях Двуречья. Однако сравнительно недавно несколько виднейших исследователей на основании изучения клинописных текстов пришли к выводу, что говорить о воскресении Думузи нет оснований.

     Становление и укрепление государства в Двуречье, возникновение сложного и громоздкого аппарата административного управления на земле тут же отразились и на «небесах». Божественная иерархия до мелочей повторяла земную. У богов появляется не только свой царь или свой великий визирь, но и бог — писец-секретарь, и бог — «носитель трона», в обязанности которого входило таскать за владыкой его кресло, и даже боги-привратники. Новорождённое государство заполонило собой и землю, и небо. Божества, олицетворявшие космические и природные силы, получили теперь «казённые должности и стали восприниматься прежде го как «большие небесные начальники», а уж потом как податели благ.

       В подобном «зеркальном удвоении» миров, здешнего и высшего, ничего необычного; оно обнаруживается во многих древних и традиционных средневековых культурах. Все явления в мире были теснейшим образом взаимосвязаны. В Месопотамии важные божества были соотнесены с планетами и созвездиями (Мардук — с Юпитером и созвездием Тельца, Набу — с Меркурием, Иштар — с Венерой и т. д.), а через своих богов-покровителей с небесными телами оказывались связаны и их рода. Поэтому горожан весьма занимало положение на небосклоне своего созвездия или планеты: те к иные перемещения, затмения и другие явления предвещали и могли повлечь за собой важные перемены жизни города, его благоденствие или напротив, несчастья и бедствия.

  Исследователи не раз отмечали что постичь индивидуальные особенности и функции месопотамских богов очень трудно, за исключением самых выдающихся и характерных .Вот наиболее важные фигуры шумеро-кадского пантеона.

Ан (Ану) олицетворял идею власти, Энлиль — силы; оба великих бога были, правда, далеки от дел человеческих и вообще не очень жаловали ничтожных смертных. Энки (Эа) был воплощённой «хитростью». Он в совершенстве знал все искусства и ремёсла, особо опекал заклинателей, старался защитить людей от злых выходок Ану и Энлиля. Сын Энлиля Нинурта был «молодым богом», не имевшим даже своего города; в нём во всей полноте выразилась воинская доблесть. Видимо, поэтому позднее становится любимцем воинственных ассирийских царей. Всевидящий бог Солнца Уту (Шамаш) становится духовным судьёй, защитником притесняемых и убогих, покровителем предсказателей. Бог гроз и бури Ишкур (и его аккадский аналог Адад), по-видимому, попал в Двуречье с запада, от народов амореев или хурритов.

    Богини шумерского пантеона — это богини-матери (Нинхурсаг, Мами, Баба), или довольно безликие жёны богов, или же божества, связанные с подземным миром и смертью. Любопытно, что богиня-врачевательница Гула была первоначально богиней смерти; так, по-видимому, следует понимать изображение её постоянной спутницы — собаки. Голова собаки становится символом богини Гулы, как месяц — символом Нанны (Сина), или звезда — символом Иштар.

     Среди месопотамских божеств выделяются Ануннаки — великие боги (в текстах говорится то о семи, то о пятидесяти Ануннаках) и Игиги (их было очень много). Ануннаки заседают в совете богов и принимают ответственные решения, Игиги участвуют в общих собраниях и могут выражать своё мнение только гулом одобрения или недовольства. В начале старовавилонской «Поэмы об Атрахасисе», содержащей одну из ранних версий предания о Всемирном потопе, рассказывается о временах, когда людей ещё не было.

Когда боги, подобно людям,

Бремя несли, таскали корзины,

Корзины богов  огромны были,

Тяжек труд, велики невзгоды.

Семь великих  богов Ануннаков

Возложили бремя труда на Игигов...

Две с половиной  тысячи лет

Они тяжко  трудятся днём и ночью.

Они кричали, наполняясь злобой.

Они шумели в своих котлованах:

«Хотим управляющего увидеть!

Пусть отменит  труд наш тяжелый:

Они спалили  свои орудья, 

Они сожгли свои лопаты,

Предали пламени  свои корзины.

За руки взявшись, они пошли

К святым вратам воителя Энлиля

В середину стражи, в самую

Был храм окружён, но бог не ведал...

Калькаль услышал и был встревожен.

Он открыл засов и глянул наружу.

Бог Калькаль разбудил Нуску.

Шум Игигов они услыхали.

Пуску пошёл  будить господина... 

Разбуженный Энлиль созывает Агуннаков, и они вступают в переговоры со взбунтовавшимися Игигами. В конце концов Ануннаки по совету Эа решают создать человека, чтобы возложить на него «бремя богов». Смешав глину с кровью одного из Игигов к которым с общего согласия пришлось пожертвовать ради всеобщей пользы, «повитуха богов, мудрейшая Мами и Эа создали человека. С той поры корзины богов — носить человеку! .

«Поэма об Атрахасисе» в высшей степени интересна: кое-что из нее узнаём и о природе смертных — е человеке смешаны божественное начало и материальное:

Один из богов да будет повергнут...

Из плоти  его, на его крови

Да намешает Нинту глины!

Воистину  божье и человечье соединятся;

Смешавшись  в глине!

Чтоб вечно  мы слышали стуки сердца,

Да живёт  разум во плоти бога.

Да знает  живущий знак своей

Не забывает, что имеет разум. 

Во II тысячелетии  до н. э. в религиозных представлениях обитателей Месопотамии происходит «подъем личной религии». Особое значение приобретает «личный» бог (илу), который соотносится с творческими силами и удачей человека. Илу всегда отождествлялся с какой-нибудь общеизвестной фигурой пантеона, как правило с второстепенным божеством. «Личный» бог человека принимал участие во всех его делах. Между человеком и его илу существовала связь особого рода: человек не только раб, но и «сын своего бога» (мар или шу) в прямом, так сказать физиологическом, смысле слова. В месопотамских династиях у отца и сына неизменно были те же «личные» боги и богиня. Содействуя человеку во всех его начинаниях, илу, разумеется, не мог оставить его в ответственный момент зачатия потомства. Из поколения в поколение бог передавался из тела отца в тело сына.

Отношения, связывавшие детей и родителей, предусматривали не только безусловное  подчинение первых; дети могли рассчитывать на любовь, внимание и снисходительность  своего божественного отца. Родственные  узы позволяли надеяться на заступничество илу, на его посредниче-ство при обращении к великим богам. Сохранилось старовавилонское письмо, написанное бедствующим человеком своему илу

«Богу, отцу моему, скажи! («Такому-то скажи» — традиционная формула, открывавшая все вавилонские  и ассирийские письма) Так говорит  Апиль-Адад, твой раб: что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст [другого] такого, как я? Напиши богу Мардуку, любящему тебя, прегрешения мои пусть он отпустит. жу я твой лик, стопы твои да облобызаю. И на семью мою, на больших и малых, взгляни. Ради них пожалей меня. Помощь твоя пусть меня достигнет».

Подобное  письмо, даже если представляет собой  литератур произведение, достаточно верно передаёт отношения между  человеком и его илу.

Ещё одним  важным новшеством в религиозной  жизни Месопотамии II тысячелетия  до н. э. стало постепенное выдвижение городского бога Вавилона — Мардука — на первое место в шумеро-вавилонском пантеоне. Оно происходило по мере роста культурного влияния Вавилона. Не молодой, но малоизвестный бог во второй половине II тысячелетия до н. э. оттеснил старых, почитаемых богов — Ану, Энлиля, Эа — и был объявлен и почти всеместно принят как царь богов:« XIII—XII вв. до н. э. в Вавилоне создаётся специальный культовый эпос «Энума элиш» ( Когда вверху.. ,в котором обосновывается новое положение Мардука. Оказывается, старые великие боги сами уступили верховенство Мардуку за то, что он избавил их от страшного чудовища — богини Тиамат, с которой никто из них не отваживался вступить в борьбу.

В период военно-политического  первенства Ассирии место Мардука  несколько столетий занимает Ашшур, бог древней ассирийской столицы города Ашшура. Ассирийцы не оставили «теоретического» обоснования кой подмены. Они просто переписали «Энума элиш», заменив — да и то небрежности не везде — имя Mapдука именем Ашшура. 

Жизнь и смерть месопотамцев

    Представления о смерти и посмертной участи человека определяют очень многое в любой культуре, окрашивая её в оптимистические или пессимистические, драматические или спокойные тона.

Шумерские и вавилонские поэтические произведения говорят, что после смерти человек  попадает в «Страну без возврата». Название очень точно характеризует  эту печальную страну, где умерший  навеки обречён пребывать в своей новой обители. Место это представляется весьма унылым. Вот как оно описано в эпосе о Гильгамеше — известного всему миру вавилонского литературного произведения, дошедшего до нас в различных версиях II—I тысячелетий до н. э. Умершего героя уводят

В дом мрака, в жилище Иркаллы, —

В дом, откуда вошедший никогда не выходит,

В путь, по которому не выйти обратно, 

В дом, где  живущие лишаются света,

Где их пища — прах и еда их — глина,

А одеты, как  птицы, — одеждою крыльев

И света  не видят, но во тьме обитают,

А засовы и  двери покрыты пылью! 

Примерно  то же самое говорится о царстве мёртвых и в поэме «Сошествие  Иштар в преисподнюю». Если верить этому древнему литературному тексту XI—VII вв. до н. э., в «Страну возврата» попадали, пройдя через семь врат. «Пред вратами разлил: запустенье». Согласно ещё более древним сочинениям, в подземное царство вела река, по которой возник увозил на своём судёнышке умершего. Но

В реке Нижнего  мира не текут воды –

Вода из неё не утолит жажды.

Поля Нижнего  мира зерна не рождают

Муки из него никто не намелет.

Овцы Нижнего  мира не дают шерсти

Никто из неё  не сошьёт одежды

    Усопшие лишены всех человеческих радостей и, по-видимому, обречены на полное бесстрастие: не должны ласкать любимых жён и детей или бить нелюбимых. Такое безрадостное прозябание было уделом всех умерших независимо от их прошлого положения в земном мире, былых заслуг, добродетелей или пороков. Некогда могущественные земные цари подают богам подземного мира воду, как простые слуги, остальным — ещё тоскливее и хуже. Чуть лучше положение тех, кто оставил на земле многочисленное мужское потомство: они «пьют чистую воду» и могут рассчитывать на получение заупокойных жертв. Совсем плохо приходилось тем, чьё тело не было предано земле, и тем, по кому никто не справлял заупокойных обрядов.