В. Паули и К. Юнг: Диалог о психоанализе

4. Архетип как «атом» физического и психического

     В дополнении, сделанном Юнгом (и просмотренном  Паули) к работе «О природе психе», Юнг углубляет и развивает идеи, прежде высказанные им в статье «Синхронистичность: некаузальный связующий принцип». В частности, он пишет: «Психология, по-видимому, обязана в свете физических находок пересмотреть свои “только психические” предположения. … Между физикой и психологией фактически существует подлинное и аутентичное отношение дополнительности. … Психе — это не хаос, состоящий из случайных капризов и обстоятельств, а объективная реальность, к которой исследователь может получить доступ с помощью методов естественной науки».

     Паули утверждал, что в связи с проникновением физики в сферу микромира открывается возможность создания единого языка, способного описывать процессы, относящиеся как к физической, так и к психической сферам. «Мне представляется, - говорил он, - что попытка алхимии выработать единый психофизический язык провалилась только потому, что там шла речь о зримой, конкретной реальности. Но в сегодняшней физике мы имеем дело с невидимой реальностью (объектами атомарного уровня), в обращении с которой наблюдатель обладает известной свободой (поскольку он стоит перед альтернативой "выбор и жертва"), а в психологии бессознательного мы изучаем процессы, которые не всегда могут быть однозначно приписаны какому-то определенному субъекту. Попытка создания психофизического монизма представляется мне сегодня несравненно более перспективной, если искомый единый язык (еще неизвестный, нейтральный по отношению к дихотомии психического-физического) будет отнесен к более глубокой невидимой реальности. Тогда отыщется и способ выразить единство бытия, трансцендирующий, в смысле принципа соответствия (Бор), причинность классической физики и предусматривающий в качестве особых случаев психофизические связи и согласование априорных инстинктивных форм представления с данными внешнего восприятия». Юнг же писал об этом так: «Рано или поздно ядерная физика и психология бессознательного должны будут сблизиться, по мере того, как они, независимо друг от друга и продвигаясь в противоположных направлениях, будут осуществлять

прорыв  на территорию трансцендентального: одна - с помощью  понятия

атома, другая – посредством  понятия архетипа. … Психе и материя

существуют  в одном и том же мире, и каждая из них сопричастна другой; в

противном случае, невозможно было бы взаимодействие. Следовательно, если бы исследование могло продвинуться достаточно далеко, мы в конце концов пришли бы к согласованию физических и психологических понятий».Такой параллелизм постижения сокровенных тайн природы и тайн человеческой души вовсе не случаен. Дело в том, что, как показывают Я. и М.Хинтикка, процесс научного познания представляет собой своего рода «игру с природой», в которой «природа» предстает как некое «хранилище» нашей же собственной невербализованной информации. Основная цель построения логических конструкций заключается в том, что они позволяют сформулировать вопросы, способствующие экспликации прежде невербализованной информации.

Таким образом, познание мира можно описать как единство процессов

усвоения  информации о внешнем  космосе и, как выражался Хайдеггер,

«высваивания»собственных конструктов. Исследуя окружающий его объективный мир, человек, по выражению одного из создателей квантовой механики лауреата Нобелевской премии Вернера Гейзенберга, в конце концов «обретает самого себя».Можно выдвинуть следующее утверждение: если физика античности и средневековья устанавливала «поверхностное», «очевидное», аналогическое соответствие между внешним космос’ом и внутренним олам’ом, если классическая физика прозревала это соответствие посредством параметризации физического мира и соотнесения соразмерности элементов экспериментально обнаруживаемых структур мироздания с рациональными математическими структурами сознания, то современная физика проникла ещё «глубже» – а потому более полное понимание природы как микро-, так и макро-физического мира возможно лишь при условии более глубокого постижения природы нашего внутреннего мира – мира психического; идея эта кажется достаточно безумной для того, чтобы быть истинной.

Юнг сравнивал  «отношение психического и материального мира с двумя

конусами, чьи вершины соединяются в  одной точке – по сути, в нулевой  точке касаясь и не касаясь друг друга». Той «нулевой точкой», тем неделимым «атомом», в котором происходит соприкосновение физического и психического миров, является, по Юнгу, архетип. «Архетипы, – писал он, – должны обладать непсихическим аспектом. … психе … в качестве объективного факта … должна быть внутренне связана не только с психологическими и биологическими явлениями, но также и с физическими событиями – и, по-видимому, наиболее глубоко с теми, что относятся к сфере атомной физики».

Находящиеся «в бездне» психического архетипы, эти, своего рода, «атомы

души», представляют собою, как утверждал Юнг, некие «априорные возможности формо-представления»; поэтому они как раз и могут быть соотносимы с теми математическими формами, которые физика обнаруживает «в бездне» микромира. 
 

5. Дополнительность науки и религии 

     Паули надеялся, что единая картина мира, существовавшая вплоть до XVII века и впоследствии расколовшаяся на естественнонаучную и мистико-

теологическую, может быть вновь воскрешена. Он полагал, что постичь

отношение научного знания к  религиозному переживанию  «можно лишь с помощью символов, позволяющих не только наглядно выразить эмоциональную, чувственную сторону переживания, но и установить связь со всей совокупностью знаний рассматриваемой исторической эпохи и с реальным процессом познания», - ведь именно символ соединяет, сравнивает, связует, вербальное и невербальное, рациональное и иррациональное, сказуемое и показуемое, сознательное и бессознательное, внутреннее и внешнее, тем самым примиряя их. И «именно потому, что в наше время принято отвергать возможность построения такой символики, особенно интересно обратиться к иной эпохе, которой были чужды понятия научной механики, ставшие ныне классическими, но свойственны представления, позволившие нам привести

доказательство  существования символа, выполняющего в одно и то же

время религиозную и  естественнонаучную функцию». Традиционно, символ – неотъемлемый элемент культа. Символы приобщают нас к неизреченным тайнам, к нуминозному. Символы, по Юнгу, являются мощными «преобразователями энергии», «черпающими» её из колоссальной бездны бессознательного и «поднимающими» на уровень осознания, где она может быть использована для рациональных целей. Причём, «чем больше символ соответствует бессознательному материалу, организованному вокруг архетипа, тем более сильный эмоционально заряженный ответ он вызывает». Вообще, по Юнгу, в мироздании неотъемлемо присутствует некая«символическая двойственность». Сам человек символичен: душа и тело лишь в целокупности являют человека. Душевные, психические явления также обладают двойной природой – сознательной и бессознательной, между которыми, согласно Юнгу, существует встречное движение – энантиодромия, делающее их неразрывными. Энантиодромия есть исходная предрасположенность любых

поляризованных  феноменов или явлений переходить в свою противоположность. Гераклит, у которого Юнг позаимствовал этот термин, говорил, что «враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как лука и лиры». Можно сказать, что в мироздании обнаруживается нечто подобное «расширенному принципу дополнительности», сходному с боровским принципом дополнительности,

который, кстати, сам Бор распространял  далеко за пределы физики. Подобно

тому, как  микроскопический уровень реальности является взаимодополнительным к уровню макроскопическому (почему, кстати, квантовая механика всегда подразумевает наличие классической), объект(ив)ная научная и личностная, - в первую очередь, религиозная, - картины мира являются, как утверждал Гейзенберг, в известном смысле, «энантиодромически-дополнительными». В его архиве сохранилась рукопись, относящаяся к 1942 году и опубликованная лишь после смерти Гейзенберга под названием «Ordnungder Wirklichkeit». В ней он систематически излагает свои философские взгляды. Как известно, Гейзенберг был не только выдающимся физиком, внесшим неоценимый вклад в создание квантовой теории, но и оригинальным мыслителем. Стремясь построить целостную картину мира, он указывает, что существует два полярно противоположных типа языка описания реальности –статический и динамический. Фактически, два эти языка соответствуют двум

типам знания – «объект(ив)ному» знанию, ориентированному на «протокол», и знанию «личностному», подразумевающему живое (со)общение с познаваемым.Для описания такой сложной многоуровневой реальности с множеством взаимосвязей, каковой является не только реальность мира душевных, - и, особенно, религиозных, - переживаний, но и реальность микромира, приходится распроститься с однозначным статическим языком научного описания и обратиться к динамическому языку иносказаний и притч. Этот образный динамический язык символов, дополнительный по отношению к статичному языку знаков, хотя и не способен дать «строгого» однозначного описания реальности, даёт её «живой»образ. Образ реальности, возникающий при обращении к динамическому языку описания, иерархически упорядочивается субъектом. В «объект(ив)ной»науке присутствие субъекта минимально, объект конституируется исключением субъекта. Но уже в квантовой механике такое исключение в полной мере оказывается невозможным, - тем более невозможно оно в таких «субъективных» областях, каковыми являются искусство и религия. И именно там особенно велика роль априорных установок субъекта, его верований – в первую очередь, разумеется, верований религиозных, но, вообще говоря, любых, в том числе и атеистических, - в формировании возникающего образа мира. Этот образ

выстраивается вокруг того, что Гейзенберг называет «центральной областью» - некоего аналога юнговского архетипа. «Центральная область, - говорит Гейзенберг, - исходя из которой мы оформляем самое реальное, составляет для языка науки бесконечно удаленную сингулярность, которая в конечном счете имеет решающее значение для упорядочивания, но которая не может быть им схвачена. И, напротив, язык верований не может судить о той области реальности, которая является объективируемой и отделенной от нас самих».Настаивая на дополнительности естественнонаучного и религиозного воззрений, Гейзенберг убеждён, что полное описание реальности требует применения обоих дополнительных по отношению друг к другу подходов.

     Итак, касаясь второй из выделенных В.Л. Гинзбургом трёх «великих»

проблем физики - проблемы интерпретации нерелятивистской квантовой

механики  – можем сказать следующее: ныне задача символической

интерпретации, наполнения экзистенциальным метафизическим смыслом

формальных математических закономерностей, усматриваемых нами в

физическом  мире и именуемых «законами природы», – проблема, по

существу, герменевтическая, – является одной из актуальнейших проблем

современного  естествознания. Причём критерием истинности интерпретации должна быть даже не экспериментальная проверка, - она, как уже было сказано, неосуществима в рамках традиционной парадигмы. Критерием истинности интерпретации может быть, во-первых, её органичная укоренённость в культурно-историческом контексте новоевропейской науки, во-вторых, способность интерпретации расширить нашу картину мира, включив в неё не только «мёртвый» материальный мир, но и мир живой, мир психических феноменов, и, наконец, в-третьих, способность интерпретации воздействовать на самого человека, дарить ему переживание нуминозного. А это, в свою очередь, означает, что интерпретация должна быть художественной, она сама должна стать элементом культуры, - той культуры, которая своими глубинными, архетипическими корнями уходит в культ. Только так, по нашему глубокому убеждению, может произойти ожидаемая «гуманитаризация» естественнонаучного знания, – гуманитаризация как

вопрошание  о humanum, о человеческой сущности, символически реализуемой во всех плодах культуры. Итак, подводя итог сказанному, можно предположить, что сегодня мы, похоже, стоим на пороге новой – «сверхъестественнонаучной» – революции, подобной той, что произошла, когда Галилей направил на небеса свой телескоп. Сейчас нам трудно понять всю революционную смелость тогдашнего «поворота от дольнего к горнему», ведь для нас небесные и земные тела качественно однородны, так что приборы, используемые для исследования земного естества вполне подходят и для исследования естества «небесного». Между тем, ещё с глубокой древности утвердилось представление о том, что небесные тела состоят из иной субстанции, нежели тела мира подлунного; именно этим оказываются обусловлены их совершенство, неизменность и неуничтожимость. Так думал и Аристотель и унаследовавшие его систему