Сократ, его учения и философские методы

[f] Политические воззрения Гераклита  тоже проникнуты диалектикой.  Он превозносит войну, в которой  видит воплощение вселенского духа противоречия:

«Война – отец всех...» [В 29]. «Гомер, молясь, чтобы «вражда сгинула  меж богами и меж людьми», сам  того не ведая, накликает проклятие  на рождение всех [существ]» [В 28b3] (ибо  они рождаются вследствие противодействия, – приводя эти слова Гераклита, проницательно добавляет Плутарх 12).

 

«Дóлжно знать, что война общепринята, что вражда – обычный порядок вещей, и что все возникает через вражду и заимообразно [= “за счет другого”]» [В 28а]. Гераклит хочет этим сказать, что вещи не возникают из ничего. Возникновение всякой вещи логически означает вытеснение из реальности какой-либо иной вещи, чью долю бытия она как бы берет «взаймы» и, в свою очередь, прекращая свое существование, возвращает этот заём третьей вещи. Бытие не дается вещам даром, а лишь «за счет другого». Им приходится отстаивать своё бытие в бесконечной взаимной «вражде», посредством которой утверждает себя высшая гармония мироздания, Логос.

Гераклит – яростный противник  греческой демократии, которая решает своим проблемы не разумом, а числом голосов. Он презрительно третирует  чернь, которой обычно принадлежит  численное большинство: люди «поют  мелодии толпы, того не ведая, что  многие – дурны, немногие – хороши» [В 101b]. «Один мне – тьма, если он наилучший» [В 98] (предание гласит, что эти слова были высечены на гробнице Гераклита).

Правление надлежит передать в руки умнейших. Однако правители обязаны руководствоваться общими законами: «Своеволие надо гасить пуще пожара. Народ должен сражаться за попираемый закон, как за стену [города]» [В 102-103]. А человеческие законы должны быть составлены в соответствии с «божественными» законами Природы. Здесь не место ходячим предрассудкам насчет равенства и справедливости: «Для бога всё прекрасно и справедливо, люди же одно признали несправедливым, другое – справедливым» [В 91].

За этими словами Гераклита  угадывается его аристократическое  происхождение и горький политический опыт. Недовольный демократическими порядками, Гераклит отказался от немногих сохранившихся за андроклидами 13 привилегий в пользу младшего брата и удалился от общественной жизни. Его близкий друг, Гермодор, раздражавший граждан Эфеса своим умственным превосходством, был отправлен ими в изгнание. В свое время Гераклит припомнил это эфесцам: в ответ на их просьбу составить для города свод законов, он в свойственной ему ядовитой манере предложил принять для начала закон, предписывающий перевешать всех взрослых эфесцев.

Гераклит Эфесский остаётся самым  загадочным и остроумным мыслителем античности. Его диалектическое учение послужило источником множества  разнообразных философских течений: Гераклита признавали своим наставником  софисты и стоики, Гегель и Ницше. Но только очень немногие философы умели мыслить столь же независимо и решительно, как Гераклит, и, что  не менее важно, жить в безупречном  согласии с собственной философией.

 

 

 

 

 

 

Протагор несомненно самый замечательный из софистов, родился в Абдере. Вероятно, он стоял близко к тамошней школе атомистов. Верно поняв потребности своего времени, он один из первых стал объезжать дальние и близкие греческие города, — как повсюду прославляемый учитель мудрости. В Афинах он бывал не раз. Здесь же, во время правления Четырехсот, его обвинили в атеизме; он хотел спастись от приговора в Сиуилию, но на пути туда утонул.

В менее тесной связи с софистикой стояли также некоторые выдающиеся граждане Афин, каковы Критий и Калликл, или поэт Эвен из Пароса и другие.

Практаческо-политические цели обучения отвратили софистов от самостоятельного исследования природы и от метафизических размышлений; они довольствовались лишь популярным изложением подобных теорий, когда этого от них требовали или когда они сами желали произвести эффект. Напротив того, их собственная задача — обучение искусству убедительной речи — заставляла их ближе знакомиться с человеком и, именно, с его психологической стороной. Тот, кто желал подействовать на человека словом, должен был кое-что знать о происхождении и течении его представлений, об его волевой деятельности. Прежняя наука, вследствие своей наивной склонности к внешнему миру, выработала основные понятия о природе; софистика же обратилась к внутреннему опыту и, насколько она вообще занималась научными исследованиями, пополнила односторонность прежней философии — изучением человеческой души. В силу такой антропологической тенденции она подвинула философию на путь субъективизма.

эта новая работа началась с языка. Сюда относятся синонимические труды Продика и грамматические — Гиппия. Особенно деятелен и в этом направлении был опять-таки Протагор. Основываясь на убеждении, что теория без практических упражнений так же бесполезна, как и упражнения без теории, он соединил практическое обучение, которым, по-видимому, ограничивался Горгкй, с научными исследованиями языка: в своих трудах он рассматривает правильное употребление слов Genera, Tempora, Modi и так далее.

Рядом с этим, конечно, еще незначительными  начатками грамматики, замечаются и  зачатки логики. Понятно, что внимание наставников в красноречии должно было обратиться на способы доказательств  и их опровержения; а потому весьма вероятно свидетельство Диогена Лаэртского о том, что уже Протагор указывал на сущность противоречащего противопоставления и первый начал изучать способы доказательств. Очевидно, что формальная логика понималась сперва как особый род искусства спорить, опровергать и доказывать. К сожалению, неизвестно, до какой степени она была разработана софистами.

Ближе известно нам их общее воззрение  на человеческое познание. Вполне понятно, что софист должен был потерять всякую веру во всеобщую истину и в возможность достоверного познания, коль скоро он все больше и больше отрешался от прежних метафизических и физических теорий и в то же время, посвящая своих слушателей в неизгладимые противоречия этих теорий, своими риторическими приемами приобретал возможность доказывать противоречащие положения об одном и том же предмете. Занятия софистов теорией познания должны были, по тому времени, с психологической неизбежностью вести к скептицизму.

Этот скепсис составляет теоретическое  средоточие всей софистики. Несмотря на то, что отрицательная теория познания у последующих поколений софистов выродилась в пустую забаву, нельзя не признавать всего ее научного значения в том виде, в каком она является, например, у Протагора. С другой стороны, исторически неверно и мнение новейшего времени, согласное с  Гротом, который видел в Протагоре основателя позитивизма.

Протагор основывает свое скептическое воззрение на человеческое познание на главном положении Гераклита  о вечном течении вещей, напирая  еще более его на соотносительность  вещей, вследствие которой каждая вещь не столько обладает бытием, сколько  в каждый данный момент лишь возникает  вследствие отношений к ней других вещей. Из отрицания абсолютного  бытия следует, что свойства вещей  происходят только из их временного взаимодействия. Всякое свойство есть результат движения, именно (в этом случае Протагор рассуждает совершенно в духе Гераклита) результат  двух движений взаимосоответствующих  и встречных, из которых одно обозначается им, как действие, а другое, как  страдание. Уже из одного этого следует, что вообще ни об одной вещи нельзя высказывать, что она такое сама по себе, но, только в крайнем случае, можно сказать, чем она становится в своих изменяющихся отношениях к другим вещам. Но релятивизм Протагора  получает тем большее значение, что  под свое учение о всеобщем движении он подводит и человеческое восприятие. Когда какой-нибудь предмет действует на какой-нибудь чувственный орган, причем навстречу исходящему из предмета движению стремится реагирующее движение органа, тогда возникает в чувственном органе восприятие предмета, а в то же время предмет получает свойство, соответствующее этому восприятию 6. Поэтому каждое отдельное восприятие показывает только то, каким предмет является в данный момент восприятия, именно — тому лицу, которое воспринимает, и только ему одному. А для Протагора чувственное восприятие служит единственным источником познания, и вообще всего.

Из платоновского Theaetet'a не видно, говорил ли Протагор о субстрате движения, а если говорил, то в каком духе? Если он и не отрицал его, как Гераклит, то во всяком случае этот субстрат оставался для него непознаваемым. Можно полагать, что эта теория Протагора развилась вследствие потребности атомистики, в которую она была включена впоследствии Демокритом.

В этом смысле должны, по-видимому, пониматься и скептические положения душевного  мира. Поэтому у него нет никакого взгляда на независимую от этих случайных  отношений сущность вещей, ну него не было никакого представления о том, чем они могли бы быть сами по себе. Напротив, предмет для каждого  данного лица таков, каким он ему  кажется; но таковым он есть только для него, и еще точнее — только в данный момент восприятия. Этот-то, именно, смысл имеет известное  изречение: «человек есть мера всех вещей, существующих, как они существуют, и несуществующих, как именно они  не существуют».