Психофизическая проблема, соотношение психического и физиологического

     Новаторская версия Спинозы

     Признав атрибутивное (а не субстанциональное) различие между мышлением и протяжением  и вместе с тем их нераздельность, Спиноза постулировал: "Ни тело не может определять душу к мышлению, ни душа не может определять тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь другое?)".

     Убеждение в том, что тело движется или покоится под воздействием души, сложилось, согласно Спинозе, из-за незнания, к чему оно  способно так таковое, в силу одних  только законов природы, рассматриваемой  исключительно в качестве телесной. Тем самым вскрывался один из гносеологических истоков веры в способность души произвольно управлять поведением тела, а именно незнание истинных возможностей телесного устройства самого по себе.

     "Когда  люди говорят, – продолжает  Спиноза, – что то или другое  действие тела берет свое начало  от души, имеющей власть над  телом, они не знают, что  говорят, и лишь в красивых  словах сознаются, что истинная  причина этого действия им  неизвестна и они нисколько этому не удивляются".

     Эта атака на "красивые слова", подменяющие  исследование реальных причин, имела  историческое значение. Она направляла на поиск действительных детерминант  человеческого поведения, место  которых в традиционных объяснениях  занимала душа (сознание, мысль) как  первоисточник.

     Акцентируя  роль причинных факторов, присущих деятельности тела самого по себе, Спиноза  вместе с тем отвергал тот взгляд на детерминацию психических процессов, который в дальнейшем получил имя эпифеноменализма, учения о том, что психические явления – это призрачные отблески телесных. Ведь психическое в качестве мышления является, согласно Спинозе, таким же атрибутом материальной субстанции, как и протяженность. Потому, считая, что душа не определяет тело к мышлению, Спиноза утверждал также, что и тело не может определять душу к мышлению.

     Чем был мотивирован этот вывод? Согласно Спинозе, он вытекал из теоремы: "Всякий атрибут одной субстанции должен быть представлен сам через себя".

     А то, что справедливо в отношении  атрибутов, то справедливо и в  отношении модусов, то есть всего  многообразия единичного, которое соответствует  тому или иному атрибуту: модусы одного не заключают в себе модусов  другого.

     Душа  как вещь мыслящая и тело как та же самая вещь, но рассматриваемая  в атрибуте протяженности, не могут  определять друг друга (взаимодействовать) не в силу своего раздельного бытия, а в силу включенности в один и  тот же порядок природы.

     И душа и тело определяются одними и  теми же причинами. Как же они могут  оказывать причинное влияние  друг на друга?

     Вопрос  о спинозистской трактовке психофизической проблемы нуждается в специальном анализе. Ошибочным, по нашему мнению, является взгляд тех ученых, которые, справедливо отклоняя версию о Спинозе как стороннике (и даже родоначальнике) психофизического параллелизма, представляют его в качестве сторонника психофизического взаимодействия.

     В действительности Спиноза выдвинул чрезвычайно глубокую, оставшуюся во многом непонятой не только его, но и нашими современниками идею о том, что имеется лишь одна "причинная цепь", одна закономерность и необходимость, один и тот же "порядок" и для вещей (включая такую вещь, как тело), и для идей. Затруднения возникают тогда, когда спинозистская трактовка психофизической проблемы (вопроса о соотношении психического с природой, физическим миром в целом) переводится на язык психофизиологической проблемы (вопроса о соотношении психических процессов с физиологическими, нервными). Тогда-то и начинаются поиски корреляций между индивидуальной душой и индивидуальным телом вне всеобщей, универсальной закономерности, которой неотвратимо подчинены и одно и другое, включенные в одну и ту же причинную цепь.

     Знаменитая 7-я теорема 2-й части "Этики" "Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей" означала, что связи в мышлении и пространстве по своему объективному причинному основанию тождественны. Соответственно в схолии к этой теореме  Спиноза указывает: "Будем ли мы представлять природу под атрибутом  пространства, или под атрибутом  мышления, или под каким-либо иным атрибутом, мы во всех случаях найдем один и тот же порядок, иными словами, одну и ту же связь причин, т.е. что  те же самые вещи следуют друг за другом".

     Психофизический параллелизм

     Философской ориентации, противоположной спинозистской, придерживался последователь Декарта окказионалист Мельбранш (1638-1715). Он учил, что удостоверяемое опытом соответствие физического и психического создается божественной силой. Душа и тело – абсолютно независимые друг от друга сущности, поэтому их взаимодействие невозможно. Когда возникает известное состояние в одной из них, божество производит соответствующее состояние в другой.

     Окказионализм (а не Спиноза) и был истинным родоначальником  психофизического параллелизма. Именно эту концепцию принимает и  далее развивает Лейбниц, отклонивший, однако, предположение о непрерывном  участии божества в каждом психофизическом  акте. Мудрость божественная проявилась, по его мнению, в предустановленной  гармонии. Обе сущности – душа и  тело – совершают свои операции независимо и автоматически в  силу своего внутреннего устройства, но так как они запущены входе  величайшей точностью, то складывается впечатление зависимости одного от другого. Учение о предустановленной  гармонии делало бессмысленным изучение телесной детерминации психического. Оно ее просто отрицало. "Нет никакой пропорциональности, – категорически заявлял Лейбниц, – между бестелесной субстанцией и той или иной модификацией материи".

     Единое  начало физического, физиологического и психического

     Психофизическая проблема стала психофизиологической в XVIII веке у Гартли (в материалистическом варианте) и у X.Вольфа (в идеалистическом варианте). На место зависимости психики от всеобщих сил и законов природы была поставлена ее зависимость от процессов в организме, в нервном субстрате.

     Оба философа утвердили так называемый психофизиологический параллелизм. Но различие в их подходах касалось не только общей философской ориентации.

     Гартли при всей фантастичности его воззрений на субстрат психических явлений (нервные процессы он описывал в терминах вибраций) пытался подвести физическое, физиологическое и психическое под общий знаменатель. Он подчеркивал, что пришел к своему пониманию человека под воздействием трудов Ньютона "Оптика" и "Математические начала натуральной философии".

     Уже отмечалась важная роль изучения световых лучей в неоднократных попытках объяснить физическими законами их распространения и преломления  различные субъективные феномены. Преимущество Гартли по сравнению с его предшественниками в том, что он избрал единое начало, почерпнутое в точной науке для объяснения процессов в физическом мире (колебания эфира), как источник процессов в нервной системе, параллельно которым идут изменения в психической сфере (в виде ассоциаций по смежности).

     Если  физика Ньютона оставалась незыблемой до конца XIX столетия, то "вибраторная  физиология" Гартли, на которую он опирался в своем учении об ассоциациях, являлась фантастической, не имевшей никаких оснований в реальных знаниях о нервной системе. Поэтому один из его верных последователей – Д.Пристли предложил принять и дальше разрабатывать учение Гартли об ассоциациях, отбросив гипотезу о нервных вибрациях. Тем самым это учение лишалось телесных корреляций, как физиологических, так и психических.

     Сторонники  ассоциативной психологии (Дж.Милль и др.) стали трактовать сознание как "машину", работающую по своим собственным автономным законам.

     Психофизический монизм

     Трудности в осмыслении отношений между  физической природой и сознанием, реально  назревшая потребность в преодолении  дуализма в трактовке этих отношений  привели на рубеже XIX XX веков к  концепциям, девизом которых стал психофизический монизм.

     Основная  идея заключалась в том, чтобы  представить вещи природы и явления  сознания "сотканными" из одного и того же материала. Эту идею в  различных вариантах излагали Э.Мах, Р.Авенариус, В.Джемс.

     "Нейтральным"  к различению физического и  психического материалом является, согласно Маху, сенсорный опыт, то  есть ощущения. Рассматривая их  под одним углом зрения, мы  создаем понятие о физическом  мире (природе, веществе), под другим  же углом зрения они "оборачиваются"  явлениями сознания. Все зависит  от контекста, в который включают  одни и те же компоненты  опыта. 

     Согласно  Авенариусу, в едином опыте имеются различные ряды. Один ряд мы принимаем за независимый (например, явления природы), другой считаем зависимым от первого (явления сознания). Приписывая мозгу психику, мы совершаем недопустимую "интроекцию", а именно вкладываем в нервные клетки то, чего там нет. Образы и мысли нелепо искать в черепной коробке. Они находятся вне ее.

     Предпосылкой  такого взгляда являлось отождествление образа вещи с нею самою. Если их не различать, то, действительно, становится загадочным, каким образом все  богатство познаваемого мира может  разместиться в полутора килограммах  мозговой массы.

     В этой концепции психическое было отъединено от двух важнейших реалий, без соотнесенности с которыми оно  становится миражом, – и от внешнего мира, и от своего телесного субстрата. Бесперспективность такого решения  психофизической (и психофизиологической) проблемы доказана последующим развитием  научной мысли.

     Физический  раздражитель как  сигнал

     Переход от физической трактовки отношений  между организмом и средой к биологической  породил новую картину не только организма, жизнь которого (включая  ее психические формы) отныне мыслилась  в ее нераздельных и избирательных  связях со средой, но и самой среды. Воздействие среды на живое тело мыслилось не по типу механических толчков и не по типу перехода одного вида энергии в другой. Внешний раздражитель приобретал новые сущностные характеристики, обусловленные потребностью организма в адаптации к нему.

     Наиболее  типичное выражение это получило в появлении понятия о раздражителе-сигнале. Тем самым место прежних физических и энергетических детерминант заняли сигнальные. Пионером включения в общую схему поведения категории сигнала как его регулятора был И.М.Сеченов (см. выше).

     Физический  раздражитель, воздействуя на организм, сохраняет свои внешние физические характеристики, но при его рецепции специальным телесным органом приобретает  особую форму. Говоря сеченовским языком – форму чувствования. Это позволяло интерпретировать сигнал в роли посредника между средой и ориентирующимся в ней организмом.

     Трактовка внешнего раздражителя как сигнала  получила дальнейшее развитие в работах  И.П.Павлова по высшей нервной деятельности. Он ввел понятие о сигнальной системе, которая позволяет организму различать раздражители внешней среды и, реагируя на них, приобретать новые формы поведения.

     Сигнальная  система не является чисто физической (энергетической) величиной, но она  не может быть отнесена и к чисто  психической сфере, если понимать под  ней явления сознания. Вместе с  тем сигнальная система имеет  психический коррелят в виде ощущений и восприятий.  
 
 
 

     Список  литературы 

Рубинштейн С. Л., Бытие и сознание, М., 1987.

М. Г. Ярошевский.